Я хотел бы быть дебоширом, завсегдатаем баров и светских обществ. Быть у всех на виду. Видный, яркий и громкий. Чтобы обо мне говорили звонко, а может быть даже вполголоса.
Но сижу в своём ящике и смотрю на людей через дырочку, прогрызеную мышью. И нос у меня мышиный, высунул его наружу и чихнул. Спрячь его обратно в полумрак коробчонки, пока не оторвали. С носом оставят, и без носа останешься.
Я хотел бы выкаблучиваться на мостовой, шагая по делам приплясывая и каблуками отстукивая.
Но затекли ноги, а колени скрипят похлеще старых башмаков, да и каблук совсем расклеился. И весь сам я расклеился. А если какая добрая душа и захочет меня подклеить и подлатать, то получится из меня лишь мокрая липкая несуразица.
Я хотел бы выфрантиться в новый пиджак. Пуговицы обязательно блестящие. Встать в нём на мосту в солнечный день. Вздохнуть так глубоко и сильно, чтоб пуговицы эти как пигалицы оторвались от пиджака да разлетелись с высоты, сверкая на солнце.
И я за ними бы полетел.
Но дождь льёт не переставая, сколько я себя помню. Барабанит неровно и нервно по ящику. Мечется внутри напуганный невзрачный воробей, настолько промокший, что и летать уже разучился.