Она только моя

Мы с ней здорово ладим. Столько лет вместе, а ни словечка дурного не слышал. Правда, и хорошего тоже – молчунья еще та. Просто идем рядышком и ни хрена не говорим, я смотрю на нее, она в сторону – и так много лет.

Удивительное создание, ни намека на женственность: постоянно какие-то рубашки, джинсы да непослушные вихры. Мимо пройдет – никто не обернется. Да и что толку смотреть ей вслед – она только моя, это каждому сразу понятно.

Очередной одноликий день начинается так: будильник многократно посылает сигнал SOS, после длинного сеанса самовнушения встаю, наспех глотаю дерьмовый растворимый кофе, делаю попытку принять душ, громко матерю сантехников, успевших спозаранку отрубить воду, влезаю в китайское барахло, и, пытаясь не поскользнуться на каких-то жидких помоях, пролитых прямо перед моей дверью, миную три этажа.

Подруга на улице уже ждет. Не обнимаемся, не целуемся, просто киваем друг другу, мол, привет, и чешем к остановке. Никогда не пропускаю ее вперед в транспорте, плотно, как зерна в кукурузном початке, набитом людьми, не занимаю для нее место – постоит, не развалится.

Пока автобус устало пыхтит от пункта «А» к пункту «В», наблюдаю за ней и сравниваю с другими: с тетками в платьях-мешках, со стройными загорелыми студентками в таких коротюсеньких мини, что иногда так и хочется упасть перед ними на колени, с аппетитными дамочками в строгих деловых костюмах. Сравниваю и в сотый раз вижу, что моя подружка однозначно лучше. Она хоть и ни черта не смыслит в модных тряпках, зато высокая и худая, как эти чокнутые модели-анорексички, и если купить ей платье в одном из тех магазинов, где никогда не бывает очередей, то, ей-богу, выглядела бы очень эффектно.

Только бесполезная затея – кроме синих джинсов с десятком карманов мою спутницу ничего не интересует.

Через каких-то полчаса, проводив меня до проходной завода, она побредет гулять. А я, показав пропуск ни разу не заглянувшему в него охраннику, пойду в цех, встану к станку и начну сверлить, затачивать и шлифовать мелкие детали для большой системы, чувствуя себя запасным винтиком, расходным материалом, браком. Буду смотреть на рыжие искры и представлять подругу, которая в эти самые минуты всё ищет кого-то и никак не найдет. Поэтому вновь вернется ко мне.

Я же возвращался к ней: и со школьного выпускного, и с похорон матери, и из онкологического отделения, где всего несколько месяцев лежал отец. Больше не к кому, только к ней. Правда, еще до армии хотел к Светке, только у той были другие планы, поэтому пришлось по старой прописке.
Зато моя спутница – самое преданное существо. Подумать только, поперлась за мной на Урал, служить! Как только я на плац, она туда же – шасть, стоит рядышком, молчит и начхать ей на командира, на дедов, на прапорщика Кривченю. Промаршировала со мной нога в ногу два года, и писем отправлять не пришлось. Хрен с ней, со Светкой и с ее четвертым размером, на котором просыпались все ребята с нашего двора, таких Свет как карасей в пруду, главное, места для рыбалки знать и чем прикормить.

В обеденный перерыв моя спутница не появляется, чем занимается, не знаю. Лезть к ней с расспросами нет желания, она же меня не достает, просто идет рядом много лет и все. Никаких проверок, никаких информационных раскопок в сотовом, ни упрека, ни укора. Впрочем, я и не давал повода, лишь единожды – со Светкой, с кем же еще. Но подруга простила, а может, просто не придала значения этому «единожды» под сорокаградусным допингом подъездной любви.

Так вот, я сижу, давлюсь мелкими костями, плавающими в кирпично-красном гуляше, вылавливаю случайную сморщенную грушу из яблочного компота и снова размышляю о своей спутнице, вспоминаю, как впервые обратил на нее внимание. Она тогда была маленькой, щуплой и лопоухой. Верно, ее тоже не принимали в «казаки-разбойники», так же как меня, поэтому ничего не оставалось, как подружиться. Бегали наперегонки, у нее классный старт, не хуже, чем у пацанов из спортшколы. Только финиш так себе.
Но чаще всего играли в прятки, она всегда побеждала. Это какой-то удивительный дар так прятаться и находить. Не успевал я забежать за угол дома, как она уже стояла рядом. До сих пор играет со мной, не понимает, что мы уже давно не дети. Пропадает внезапно, растворяясь в толпе, а потом возникает из ниоткуда и топает, как ни в чем ни бывало.

После обеда время идет веселей, потому что знаю, моя-то уже на проходной – ждет. И кажется, что даже искры летят не хаотично, а в строго заданном направлении, складываясь в буквы ее нехитрого короткого имени, и тогда, словно воодушевившись увиденным, со своей партией вступают стальные заготовки, вызванивая ей благодарность за долготерпение.

Через несколько часов охранник на выходе ощупает мои карманы в надежде обнаружить согретый телом металл, и, не найдя, с расстроенным лицом зычно крикнет: «Проходь!», а я прихвачу подругу для вечерней прогулки.
Мы купим семечек и пива и устроимся на скамейке в тихом сквере, а рядом, возможно, будет сидеть какой-нибудь опрятный старичок с книгой в руках, в которой написан поток мыслей талантливого, но пьющего писателя — о вечном, о главном, но, увы, ненастоящем.
И как это частенько случается, подруга незаметно уйдет в свой закрытый мир, а может и нет, тогда проводит меня до самого подъезда. Она ужасная скромница. Нужно приложить нечеловеческие усилия, чтобы заманить в свою берлогу. Да и тогда лишь робко молчит и сидит на диване, втягивая голову в плечи. А как только слепые сумерки заставят потянуться к выключателям, вскочит и торопливо уберется восвояси, хотя в эти часы особенно нужна.
Не останавливаю – зачем Без толку. Надо просто дождаться утра, и все начнется заново.

Позже, когда ведущая полуночных новостей фальшиво улыбнется, демонстрируя последние достижения стоматологии, и пообещает новые телевизионные встречи, нырну под одеяло и еще раз представлю свою единственную. Где сыщется для нее ночлег, кто будет оберегать ее нервный сиротский сон, видит ли она сейчас широкомордую луну и взорвавшиеся миллионы лет назад звезды

Я попрошу у тьмы хорошей ясной погоды, подруга не приходит в дождь. Такая причуда, ничего не могу поделать. Ни зонт, ни ветровка с капюшоном, ни уговоры не помогают. Чувствую, моя незаменимая спутница где-то рядом, возможно, в дальнем заваленном всяким хламом углу кладовки или под тополем, шепчущим проклятия в адрес брюхатых грозовых туч, но не вижу ее силуэт, и от этого на душе становится и вовсе дерьмово.

А иногда я подвожу нас обоих, редко, но случается. Когда болею. И тогда подруга кружит вокруг дома и ждет, ждет, ждет. Никогда не приносит мне малиновое варенье, не трогает с озабоченным видом лоб, не обнимает худыми руками. Да я и не рассчитываю – с гриппом как-нибудь справлюсь, а до того момента, когда мое дыхание остановится в верхней предельной точке, еще далеко, наверное, далеко.
Важнее, чтобы она шагала рядом, вертела по сторонам вихрастой головой и просто молчала. И тогда мы становимся капельку сильнее и немного уверенней идем по этой гребаной жизни, вместе спотыкаясь, вместе падая, вместе поднимаясь. Чтобы снова и снова упасть. И однажды разбиться вдребезги.
Я и она. Одинокий человек и его тень.

Источник