Прикосновение звука

Центр Лондона никогда мне особо не нравился. Эта часть города хороша для состоятельных туристов и любителей роскоши. Королевская Академия Музыки находится на Мэрилебоун-роунд. В музее при консерватории хранится альт Страдивари ― это единственное, что я знаю о старейшем музыкальном учебном заведении Англии. Пожалуй, если стянуть этот альт, можно больше не работать. Прикупить себе домишко в богемном районе и жить по соседству с богатенькими студентами Академии, которые за год обучения выкладывают по двадцать тысяч долларов. Но сегодня мне предстоит задача посложнее ― собрать материал для статьи о предстоящем выпускном вечере.

Королевство музыки встречает меня во всём своём величии. В совершенно роскошном концертном зале собрались для репетиции около десяти обучающихся. Я устраиваюсь на ступенях между сценами и наблюдаю за присутствующими, выбирая первую «жертву». Юноши и девушки тем временем усаживаются за инструменты. Каждый начинает тихонько играть что-то своё.

Пожалуй, более всего интересна рыжеволосая юная особа, задумчиво перебирающая палочки перед ударной установкой. К тому же она находится ближе всех ко мне, буквально в нескольких шагах.

― Простите, мисс, ― обращаюсь я вполголоса к выпускнице, ― вы позволите задать вам несколько вопросов
Она слегка кивает, как будто думая о чём-то своём, не удосужившись даже повернуть голову в мою сторону.
― Считается, что ударные больше подходят парням. Для вас отсутствие физической силы, присущей сильному полу, не стало препятствием для игры

Вместо ответа барабанщица с силой начинает отбивать дробь. Неужели девушку так задел мой вопрос
Краем глаза замечаю, что несколько студентов заинтересованно смотрят на нас. На неё ― почтительно. На меня ― насмешливо.

― Поделитесь вашими впечатлениями о проведённом в консерватории времени, ― я меняю тему, дождавшись, когда барабанщица закончит партию.
Никакой ответной реакции. Пристально всматриваюсь в лицо незнакомки, обращённое вглубь зала. Что ж, о том, что будущим «звёздам» свойственно зазнаваться, я узнал ещё в детстве. Первое интервью для школьной газеты я брал у одного из учеников старшей школы ― начинающего рэпера. Тогда мне было смешно, а сейчас я немного злюсь. Что она о себе возомнила

― Эвелин ― глухая, ― слышу я и вздрагиваю от неожиданности. Разве глухие могут так играть
― Она совершенно особенная! Я сурдопереводчик, сейчас познакомлю вас, ― тянет меня за собой женщина, вышедшая откуда-то из-за ширмы. ― Слух Эвелин стал ухудшаться, когда она ещё была ребёнком. Несмотря на это, девочка стала пианисткой. Когда она потеряла девяносто пять процентов слуха, от неё отказались все педагоги, кроме одного. Эвелин прошла прослушивание, добилась зачисления и освоила ударные, превратив ксилофон, барабаны и маримбу в сольные инструменты.

Во все глаза я смотрю на босую барабанщицу в длинном лёгком платье. В стоящей передо мной девушке всё прекрасно и гармонично. Рассыпавшиеся по плечам кудри с оттенком меди, светлая кожа, карие, смеющиеся глаза. Во всём её облике чувствуется скромность. А я-то ожидал, что все выпускники ― заносчивые снобы. От того, как доверчиво и открыто она смотрит на меня, как читает по губам, во мне зарождается неясное волнение. Да, и впрямь, она совершенно особенная.

― Эвелин, мистер Сагг хотел с вами поговорить, я могу переводить, ― любезно предлагает наша помощница.
― Как вы слышите то, что играете ― заглушив в себе внезапные эмоции, я уже представляю статью на первых полосах. Диктофон удобно ложится в руку. Пожалуй, нужно хорошенько подумать над заголовком.
― А как другие слышат ― я теряюсь от появившегося холода в глазах моей необычной собеседницы. Озвучив ответ, переводчица смотрит на меня так, словно предостерегает от чего-то.
― Вы потеряли слух. Как это случилось Как вам удалось с этим справиться― я пытаюсь быть участливее.
― Это было связано с болезнью моих ушей. Они воспалились и ужасно болели, ― Эвелин на этот раз даже не взглянула на меня.
― Почему вы играете босиком Это связано с тем, что вы не слышите― я задаю очередной вопрос и не могу понять, что сделал не так.
― Если вы хотите знать о глухоте, вы должны взять интервью не у меня, а у соответствующих врачей. Моя специальность ― музыка. Всего доброго! ― пока я ошарашено слушаю перевод, барабанщица быстро сгребает в охапку свои нотные листы, хватает балетки и выбегает из зала. Переводчица, кажется, расстроена не меньше меня.

― Эвелин не любит вопросы про глухоту. А прессу чаще всего интересует именно это. И сегодня такой волнительный день… Простите, кажется, больше я ничем не смогу вам помочь.
― Ничего, это моя вина, ― я мысленно прощаюсь с отличной статьёй, проклиная свой идиотизм. До концерта три часа. Косые неодобрительные взгляды оставшихся в зале студентов ясно дают понять, что они не будут со мной любезничать. Искать разговора с профессорами Академии в это время тоже не имеет смысла, тем более, редактор смог договориться лишь о встрече с выпускниками.

Я выхожу на улицу и задумчиво бреду, сам не зная куда. Меня разъедает досада. Не только потому, что подвёл нашего босса. Потому, что обидел хорошего человека. Девушку, которая мне очень понравилась. Упустил свой шанс благодаря дурацким вопросам, которые могли обеспечить рейтинги, но не её уважение и симпатию.

Проходя мимо «Daunt Books», замечаю в витрине необычную книгу. На обложке ― причудливо сложенные ладони. «Говорящие руки». Не раздумывая, покупаю словарь и торопливо листаю. Решение приходит само собой. Я должен извиниться. Сам. Без посторонней помощи и слов. Чтение увлекает меня. Язык жестов удивляет. Мне хочется многое попробовать. Нужно только найти спокойное место.

Риджентс-парк радует посетителей цветущими нарциссами и крокусами. Здесь тихо, дорожки почти пусты. Я нашёл нужные жесты быстро. Сжатой в кулак ладонью провести против часовой стрелки по груди. Потом тоже, только раскрытой ладонью по часовой.

Я иду к ближайшей скамейке, не выпуская раскрытую книгу из рук. Там кто-то сидит, но сейчас для меня это неважно. Незнакомка оборачивается, и я замираю. Правая рука отрепетированным движением ложится на грудь. Эвелин удивлена. Она улыбается, глядя, как я извиняюсь на языке жестов. Мы смотрим друг на друга с минуту, потом она хватает меня за руку и ведёт куда-то.

В репетиционном зале никого, кроме нас. Пианино выглядит старым. Эвелин укладывает мои руки под крышку инструмента к самому основанию струн и начинает играть. По телу пробегает дрожь. Я чувствую кончиками пальцев, как вибрирует рояльная дека. Позволяю своему телу стать резонатором. Путешествую вместе с каждым звуком с момента его зарождения до угасания. Я смотрю на руки Эвелин. Чудо начинается ещё до того, как она касается клавиш. Она заставляет меня почувствовать множество оттенков: от самых тонких, тишайших звуков до невероятного полнозвучия.

От восторга я замираю, а она уже ведёт меня к ударным установкам. В руках девушки палочки, больше похожие на деревянные молотки. Перед нами такой большой барабан, каких мне никогда ещё не приходилось видеть. Дух захватывает при каждом её ударе. Я кожей ощущаю, как вибрирует мембрана. Звуки, то тихие, то громкие и тревожные, как набат, наполняют зал. Пока, резким движением положив ладони на ударную поверхность, Эвелин не заглушает их. Мои ладони ложатся поверх её ладоней, словно не хотят отпускать магию музыки, соединившую нас так, как не смогли бы никакие слова.

Девушка, зардевшись, указывает на невидимый браслет часов на своей руке и убегает. Конечно, мы чуть не забыли о выступлении.

* * *
Выпускной вечер, состоявшийся позже, изменил мою жизнь. После концерта я понял, что не буду писать статью. Я напишу книгу. О том, что руки умеют говорить. Потеря слуха может сделать лучшим слушателем. А музыка способна сказать больше, чем слова…

Но это уже совсем другая история.

Источник