Домашние девочки сбегают из дома поздней ночью, и неважно к кому: к первому встречному, недавнему знакомому. Прихватив с собой ежедневник или пару альбомов, они находят в себе эти силы, но так страшно, что может оказаться только хуже. Иногда они даже прощаются: «Мама, я здесь умру, ну и что, что совсем не знаю его, надеюсь, что он хороший».
Девочки сбегают на вокзалы или в грязные коммуналки; по ночам родители их возвращают, угрожая милицией, расправой или пытаясь разжалобить плохим самочувствием. Девочки плачут и собираются снова, на этот раз рано утром.
Выбегают на улицу и наслаждаются свободой, снимают ботинки — и босиком по мокрой траве. Всегда так хотелось не бояться, не видеть в каждом прохожем врага, не вглядываться в его черты, мысленно спрашивая: «Ты расскажешь маме, что видел меня, или нет».
Иногда они вспоминают детство, рисуют любимые переулки пастелью, комкают и сжигают, просыпаются в холодном поту, оттого что опять снилась ругань, мат, ремень, синяки под глазами и новый порез на руке; смотрят на руки и ставят новый в силу привычки.
Домашних девочек делают рабынями и обижают из раза в раз, они учатся давать сдачи, снова сбегают.
И плачут: устали каждый раз просыпаться в новой кровати.
А ведь раньше подруги обещали, что возьмут, но через пару недель все послали. Пастель рассыпалась по сумке и превратилась в обломки, чем-то напоминающие жизнь. Куда идти теперь
Не волнуйся, какая-то из попыток будет последней. Ты откроешь глаза, а на столе будет лежать новая пастель, и он скажет тебе: «Это раньше тебя ломали, а я не буду, я починю». И поцелует в лобик, как никто не целовал. Отлегло от сердца, прошёл уже год, как он не сказал тебе «уходи», и надеешься, что не скажет.