Истории из жизни реальных людей
Снег искристо поблескивал хрустальной коркой. Бич цыганской жизни. Кто-то разбил руки в кровь, пытаясь найти под непреодолимым слоем снега спасительный корешок.
Наш табор шел вдоль древнего болота. Оно казалось чёрным и тёплым – так хотелось упасть в его мягкую тьму и забыться в тёплых объятьях смерти. Но я веду людей, я – Барон. Мне подвластны тягучие, словно туман, песни и ивы, которых мы придерживались, чтобы не стать смуглым илом. Жёлтая луна давала неверный тёплый свет.
Рука сама тянулась к гитаре. Скорбь вдохновляет – Песня ведёт.
Тёмные тонкие ветки
Били луну на осколки.
Кашель замёрзшей соседки
Теперь раздражает – и только.
На голодный желудок всегда лучше сочиняется. Босые ноги уже почти не чувствовали снежинок, медленно падающих на холодные камни мозолей. Чтобы не замерзнуть – надо идти. Быть может, в лесу нас встретят разбойники. Если их меньше – мы погреемся в их убежище, жизнь научила нас драться. Руку холодил мясницкий нож. Если их больше – мы умрём немного быстрее. Так или иначе, схватка бы нас согрела. Но лучше добраться к деревне. Канун Самайна. Самое время для цыган.
В моей дорожной сумке – череп моего старого друга. Раньше там был хлеб. Мы убили и съели моего коня, ведь припасы, которые он нёс на себе, кончились два дня назад. По крайней мере, мне было тепло какое-то время. Я сделаю из него палку-демона, а его глаза загорятся в последний раз, чтобы зажечь в наших лицах немного радости. Грустным не подают много.
Смуглую голую шею трет жёсткая веревка с мешочком, болезненно задевая старое клеймо раба. В том мешочке – сушёная белена и древнейшие грибы. Мой последний шанс согреться в жарком танце духов прошлой весны. Но древние тайны кровожадны.
Свобода цыган – их везение. Болото медленно превращалось в реку по мере лунного пути, и, наконец, мальчишки, бежавшие впереди нас, вернулись с радостной вестью – впереди деревня!
Но путь вытянул из нас последние силы и надежды. Лишь изможденные глаза остывающих взрослых встретили детские искры надежды, подавив их неподъемной тяжестью скорби. А значит цыгане должны петь!
Я взял прощальные аккорды на тёплой гитаре. Она всё понимала. Последние ноты отталкивались от равнодушной ледяной коры деревьев, оставаясь в просыпающихся людях. Я впервые забрал жизнь. И жизнь эта была моей. Призывный куплет. Жесткие струны покрыла кровь.
Кап. Кап. Тут ломаются судьбы.
Как так Ты несешься сквозь стужи.
Мы – здесь. Нам иного не надо.
Теперь я огонь. Из весеннего сада.
Огонь, иди со мной.
Треск гитары слышался будто со стороны – так жалобно, но так правильно-спасительно. Ассонанс рвущихся струн резал моё сердце. Это была жертва осколка моей души в обмен на их жизни. Тяжело бремя Барона.
Я забил конский череп обломками тела гитары, смешав с травами духов. Люди отозвались на пронзительный запах весны. Промерзшие хлопки выбивали древний ритм, эхом отзывающийся в ночном морозе. Дети подняли головы, впитывая древний ритуал. Струнами я примотал череп к бывшему грифу гитары – его всё равно повело в дугу от мороза. В ритм бил я камень о камень, высекая семя искры, что прорастет пожаром. Круг мелькал полами одежд табора, он танцевал вокруг таинства веселья, последний мой смех поднимался быстрым неровным дымом в ночной воздух.
Вспыхнул череп. Засмеялся огонь. Демон взвыл и запел последнюю песнь смеха. Жар окутал табор. Смуглые ноги легко взметали коросту снега, что рвала их гладкую кожу в кровь, но кому до этого есть дело Спиралью, звоном и улюлюканьем табор несся на деревню. Пляска смеха и смерти катилась неизбежной отчаянной лавиной на спящие дома жителей.
И я больше не Барон, я – конеголовый мёртвый демон. Еда или смерть Едкий дым застилал глаза весенним ручьём. Пахло серой и полынью. Асимметричная музыка, казалось, была везде. Каждый дом загорелся огнём неизбежного веселья. Пожар огненного табора разгорался посреди тёмного леса. Пронзительный крик человека в тиши морозной ночи. Жарко. Снова. Наконец. Очень. Предки смотрели из-под земли, шатая землю под ногами. Где моя ступня – там трава. Где моя рука – танец. Голова – Сме(х)рть
Границы стёрты, жители и цыгане, дети и старики, животные и духи. Всё танцевало в канун Самайна. Даже Дикая Охота обошла нас стороной. Безголовые люди, кони с человеческим телом, собаки, воющие в небо песней мёртвых, что они провели, – всё стало одной злой и веселой песней. Всполохи людского пламени пробили небо и что-то за ним.
Песня назло Холоду. Таков смеющийся демон отчаянного Барона.
Дым забрал мою душу – такова цена последнего веселья. В холодном небе холоднее только звёзды. Но я вижу их веснушки – это древние зовут меня к себе. Меня уже ждет мой облачный конь. Люди упали в изнеможении от танца, снег плавится под их телами, и они уснут в тепле.
Мой Звездный Табор ушёл в небо.