— А — рассеянно откликается парень, поворачиваясь к ней.
— Огни исчезают. Посмотри, все меньше окон светится, — Миоки нервничает, сжимая и разжимая кулачки.
— Огниии, — как-то неуверенно повторяет за ней, словно пробуя слово на вкус, — Теплое слово, хорошее.
— Сай — она поворачивается к нему, с тревогой всматриваясь в глаза.
— Люди просто спят, гуляют, уезжают, — вяло отвечает парень.
Сай рассматривает паутину трещин на штукатурке, в которую забилась черная пыль. Ему не хочется разговаривать. Странное оцепенение накрывает собой. Медленно. Сначала ноги, потом живот, грудь. Сай исчезает под белой простыней, слова теряют смысл. Остаются лишь оболочки, наполненные ощущениями.
— Сай, — шепчет Миоки, сворачиваясь рядом клубочком, — Мне страшно.
Он хочет рассказать ей о словах, которые не может найти, но легкая ткань касается шеи.
— Спи, Ми, — чуть слышный выдох.
Она прижимается, крепко обняв за руку, но угасающие огни тревожат, мешая уснуть.
В пустой кровати холодно и неуютно, скомканное одеяло в объятьях неспособно заменить тепло человеческого тела. Миоки снились тревожные сны, ускользнувшие после пробуждения, лишь только одна фраза все еще звучит в голове: «Малыш упал».
— Сай, — неуверенный шепот, — Ты где
— Сай, — дрожащий голос, и тишина в ответ.
— Сай! — вскрик в пустоту квартиры, где трещины на потолке стали больше, угрожая осыпаться на пол штукатуркой.
Босые ноги касаются пола. Миоки с удивлением смотрит на слой угольной пыли, покрывающей все вокруг. Черные следы на белизне кожи. За окном все еще темно, словно ночь не закончится никогда, только небо почему-то пронзительно красное. Огней почти не осталось, словно в домах рядом больше никто не живет. Блуждающий взгляд по крохотной комнате.
— Сай, — полувсхлип, когда глаза цепляются за рисунок на стене.
Черный силуэт на белой штукатурке, похожий на тень или рисунок углем. Рисунок ли
Миоки сворачивается на подоконнике. Ей хочется кричать, но крик застревает в горле. Слова становятся похожими на шарики, что хаотично толкаются внутри, но не могут вырваться наружу. Они растворяются, оставляя лишь ощущения. Тонкая белая ткань касается ног. За окном угасают огни. Один за другим.
— Засыпай, Ми. Я расскажу тебе сказку, — тихий голос незнакомца.
— Дверь, — с трудом выговаривает девушка, а веки наливаются свинцом.
— Мне не нужны двери, — грустно улыбается фигура, повыше натягивая простыню, — Спи, Миоки.
— Потом будут говорить, что он пришел с востока. Если быть точными, то с юго-востока. Я знаю, я стоял на его крыльях, и слезы мои падали в соленую воду. Я знаю, я был внутри. Я держал на руках Малыша, баюкая его тело, готовое взорваться огнем. Я не хотел, но они решили иначе. Малыш упал. И взорвалось небо красным. И пришла тьма, укрывая собой город, — в голосе слышится усталость и отчаяние.
Незнакомец поправляет белую ткань. Нежно гладит по голове девушку, доверчиво прижавшуюся к его груди.
— Я не мог им помешать. Я ничего не мог сделать. Только это застывший эпицентр взрыва, возможность проводить каждого. Спи, девочка. Ты последняя. Восемьдесят тысяч огней сегодня угасло в Хиросиме, — он легко поднимает ее на руки, забирая с собой.
Мир вокруг исчезает в огненном шаре, распадаясь на молекулы в раскаленном воздухе.