…Кормят не очень хорошо, но я не жалуюсь. На завтрак в последний раз были макароны в какой–то серой мутной воде, перловка и котлета, которую я есть не стал. Это была корова, а ещё в этой котлете я почувствовал бумагу и крысиный кал. На обед санитарочка Катюша принесла мне в палату настоящие щи и два домашних пирожка, приготовленных её мамой, Марьяной Петровной. Когда я ел пирожки, я чувствовал руки Марьяны Петровны, они тёплые и очень мягкие, как рыхлое тесто. На ужин подали кашу с куском хлеба, где копошились маленькие черви, которых больше никто не увидел, но Ваня сказал, что эти черви слишком маленькие, поэтому обычные люди их не видят. Но мне черви показались огромными, они жрали друг друга и вообще вели какой–то бесполезный образ жизни. Вместе с тем, дядя Серёжа, наблюдая за червями, я понял, что они очень рационально мыслят: у каждого из них есть своё предназначение и функция, не то что у нас, у людей.
В общем, происходящее внутри хлеба захватило меня до глубины души, и у меня опять начался, как Вы выражаетесь, «транс». Разглядывая хлеб, я просидел двое суток. Потом меня увезли в отделение интенсивной терапии, где меня снова кололи, кормили внутривенно и делали всякое, от чего было плохо. Поэтому и не ответил Вам на последнее письмо, потому что лежал под капельницей опять. Не понимаю – почему мне нельзя «смотреть» Вы ведь знаете, я не худею в такие моменты, и вообще ничего плохого со мной не происходит, но все почему–то начинают волноваться и снова везут меня в «интенсив», хотя мне там совсем не нравится, там плохие люди и дурно пахнет…