Пусть это случится

Впервые я увидела её в кардиологии, куда меня положили на обследование. Постовая сестра довела меня до палаты и показала свободное место. Палата была трёхместная. Две кровати были свободны, а на одной лежала моложавая женщина. Её поза была отрешённой, и как-то скорбно были уронены руки вдоль туловища, а может мне это только показалось. Она не сразу отреагировала на моё появление, как будто витала где-то далеко отсюда. Я поздоровалась и представилась. Она кивнула и тихо назвала своё имя: «Наташа». Я поинтересовалась, давно ли она здесь и как зовут палатного врача и постовую сестру. Получив ответ — что нет ещё недели и имена медиков, я поблагодарила и стала устраиваться. Наташа тихонько наблюдала за мной новый человек всегда вызывает интерес. Я рада была отдохнуть. Вся эта суета дорога, приёмный покой, переодевание заставляло сердце учащённо биться и спотыкаться. Я достала свою любимую книгу и раскрыла на заложенной странице. Я могла перечитывать её бессчетное количество раз, погружаясь в особую музыку слога и только этому автору присущую манеру изложения. Я готовилась, как гурман, вкушающий кулинарные изыски, смаковать каждую её строчку неподражаемую сатиру, чудную лирику и магию мистики.
Она прочла название на обложке:
— «Мастер и Маргарита — Это прозвучало как вопрос и утверждение одновременно. Я тоже её люблю» — и посмотрела на меня, как на родного человека. Наверное, это и соединило нас. Общение стало доверительным и полностью исключило надобность притираться друг к другу. С тех пор мы общались с ней как родные.

Утром я не спешила вставать и лежала, наблюдая, как она отрывает себя от постели и садится. Как будто с огромным трудом она отлепила своё изящное лицо от белого полотна подушки. Каштановые, волнистые от природы волосы, подстриженные под короткое «каре» в утреннем беспорядке обрамляли её бледные виски. И тело своё, миниатюрное и трогательное она поднимала так, как будто заставляла себя жить.
Мы пожелали друг другу доброго утра, и она медленно подошла к зеркалу и раковине под ним.
— «Ну, здравствуй, моя красавица, у-у-у, какая ты помятая сегодня. Сейчас я тебя умою», говорила она, не спеша набирая воду в ладони и погружая в них лицо. «Ну, ещё зубки почистим, н-а-адо!» уговаривала она себя, как маленькую. «Причешем красиво», — продолжала она, укладывая щёткой свои волосы в две встречные волны.
Наконец, она повернула ко мне свою прибранную голову и подытожила: — «Ну вот, теперь можно существовать дальше и никого не пугать».

Мы лежали с ней почти три недели. За это время всякое происходило: обычные больничные дела, анализы, обследования у разных специалистов. Нам вешали на бок приборчики для регистрации суточной ЭКГ, были прогулки и беседы. Вечером мы выходили погулять вокруг здания или дойти до зелёной зоны у соседней больницы. Я очень люблю животных и везде найду себе питомцев, которых надо покормить. В саду жила собака с двумя щенками — подростками, и я каждый день ходила туда, отнести то, что удавалось для них собрать. Наташа иногда ходила со мной и тихонько наблюдала, как хвостатая троица бурно радовалась моему появлению. Она рассказала мне про своего кота Филю, который понимал её с полуслова и полувзгляда, нежно обнимал её лапками за шею, когда ей бывало грустно.
Нам не было скучно друг с другом, но были и трудные дни, когда случались сердечные приступы. В такие моменты она старалась вести себя незаметно, брала под язык лекарство и лежала тихо, как раненая птичка, прижав руки, как крылышки, к бокам. На лице отрешение, и только одна складочка между бровей выдавала её страдание.
— Наташа, сестру позвать
— Нет-нет, само пройдёт, я полежу немного, не надо никого беспокоить.
Если складочка через несколько минут углублялась я, не спрашивая, звала сестру. Ей помогали. Так вот и общались.

Мы много говорили о литературе, вспоминали разные житейские ситуации, когда и в какие города нас носила судьба. Делились друг с другом впечатлениями о политике и изменениях в стране. Давно у меня не было интересного и начитанного собеседника. Время от времени она говорила мне: «Ты мне нравишься». «А ты мне», — отвечала я.
В день выписки она дала мне свой адрес и телефон.
— Приходи ко мне в гости, мне легко с тобой — сказала она.
— Я тебе ещё не надоела — засмеялась я.
— Нет, приходи.
Мы обменялись телефонами и обнялись.
После выписки прошло не меньше двух недель, пока я смогла выбраться к ней. От остановки я шла, вглядываясь в номера домов. Это был частный сектор. Приблизившись к нужному мне дому и проходя вдоль забора, я обратила внимание на то, что ворота и калитка были на значительном расстоянии друг от друга. Да и дом показался странным добротный, с приятным озеленением двора, но он состоял как бы из двух половинок. Два крыльца были прилеплены к нему с противоположных сторон. То, которое было со стороны ворот, выглядело довольно успешным. От них шла широкая асфальтовая дорожка, ведущая к крыльцу и к спрятавшемуся позади дома гаражу. Другое крыльцо было поскромнее, и к нему вела узкая дорожка, выложенная в два ряда тротуарной плиткой. Вдоль дорожки с обеих сторон цвели цветы. Каймой была высажена «маттиола» и ее сладкий нежный аромат разносился далеко вокруг. Это приятное обстоятельство, независимо от меня, придало моему настроению романтический оттенок. Справа от крыльца была пристройка, что-то вроде веранды. Я засомневалась на секунду, куда мне идти, но интуиция безошибочно повела меня туда, куда надо — где попроще.

Наташа встретила меня радостно:
— Ты знаешь, мне тебя, кажется, не хватало. Ну, пойдём, я покажу тебе своё гнёздышко.
Мы зашли в дом. Справа был вход на веранду.
— Это моя кухня,- сказала она с тайной гордостью — здесь всегда светло и спокойно Действительно, здесь было приятно находиться. Окна были обрамлены лёгким тюлем, как обычно делают на верандах. По обе стороны они были подхвачены тесьмой и закреплены у стены. Немножко деревенский стиль навевал покой и умиротворение. Небольшой плетеный круглый стол и два таких же стула говорили о том, что здесь не собираются большой компанией. Всё было камерно. На деревянной полке, на стене стояли декоративные тарелки и деревянные предметы посуды с хохломской росписью. Под полкой с двух сторон висели доски с той же росписью красиво. Мне такие вещи всегда нравились.

Я принесла с собой небольшой тортик и бутылку красного вина. Мне хотелось, чтобы мой приход был немного торжественным, за что заслужила от хозяйки немое одобрение, выраженное красноречивым жестом.
Выставив все на стол, я сказала:
— Мы потом посидим, хорошо Сначала покажи мне, где ты обитаешь.

Она повела меня сначала к себе. Слева от кухни была её комната, квадратная по форме и довольно просторная. Люблю такие помещения в них легко дышится и можно переставлять мебель, всякий раз по-новому, когда душа попросит хоть каких-то перемен. Во всём, что было в комнате, в подборе цветовой гаммы, чувствовался хороший вкус, на кресле у окна — вязание.

Ещё в больнице я спросила, где её муж. «Мы в разводе», — ответила она, немного напрягшись от моего вопроса. И я не стала тревожить ее дальнейшими расспросами на эту тему захочет, сама расскажет. Мой такт она оценила. И теперь я получила подтверждение данного факта в доме ничто не говорило о присутствии мужчины, даже фотографий я не обнаружила. Но в этот раз я, все же, спросила:
— Давно вы расстались
— Уже шесть лет — ответ прошелестел так, как трогает опавшую листву ветер в осеннем саду.
— Мы живём с мамой, она сейчас гостит у сестры. Вон там её комната.
И она, проведя меня по коридору, открыла дальнюю дверь. Комната пожилой женщины была поменьше. Вышитые подушки и уголки на этажерке с книгами и статуэтками говорили о давнем увлечении её мамы и давно ушедшей моде.
— Очень мило, — сказала я, — и удобно всё.

Но не комната из прошлого удивила меня. Коридор выглядел настолько необычным я ещё не видела такого в жилых домах. Изначально он был просторным, но его разделили поперек деревянными под орех щитами, чуть больше метра в высоту, с рамами наверху и матовым стеклом в них, через которые проникал с той половины какой-то потусторонний свет. Без этого коридор казался бы унылым и тусклым. Слева была встроена дверь, но она была закрыта, и ключ, по-видимому, от неё, висел на маленьком гвоздике чуть в стороне.
— Необычная конструкция, — высказалась я, приглашая объяснить мне её происхождение своей чуть вопрошающей интонацией.
— Там другая жизнь, прошлая, — ответила она, — ну, пойдём ко мне.
— А это что за комната спросила я, указав на дверь, расположенную возле комнаты её мамы, мимо которой мы прошли.
Глаза её стали беспомощными и заморгали.
— Мы не заходим сюда, — сказала она тихо и опустила ресницы.
Я поняла, что здесь что-то, чего не положено знать другим. Я пожалела, что задала вопрос. Вздохнув, я поспешила исправить свою оплошность.
— Ну, пошли подружка, откроем вино и выпьем за светлое будущее, и чтобы болячки от нас отстали.
Я обняла её за плечи, и мы отправились на кухню и уютно устроились за опрятным столом.
Выпили по рюмочке душистой «Изабеллы», и стало нам тепло и хорошо. Она искренне была рада моему появлению.
— Я к тебе как-то сразу привыкла, как будто знала тебя всегда, даже скучала , — сказала она.
— Спасибо, — ответила я, — а вот мне скучать некогда было, как-то всё навалилось сразу только поворачивайся. Ну и доповорачивалась! Вот видишь я показала ей ободранные ладони и коленки, уже поджившие и покрытые корочками. Летаю! пояснила я в ответ на её восклицание.
— Летать это прекрасно, — сказала она, — только землю задевать при этом не рекомендуется.
— Выполняла мёртвую петлю, и не справилась с управлением, — подыграла я ей, и мы весело рассмеялись.

Мы хорошо посидели, тем для общения у нас хватало, и, решив переменить обстановку и подышать уже почти вечерним воздухом, вышли во двор и уселись на тёплые ступеньки, подставив лица нежным лучам уходящего солнца.
За домом послышался шум подъехавшей машины, а может, и двух. И, чуть погодя, гомон голосов и хлопанье дверей.
У неё как-то сразу поникла голова, и опустились устало плечи, а взгляд на мгновение провалился в пустоту, но она с собой быстро справилась.
— Давай я почитаю тебе стихи, — сказала она, — они написаны для меня.

Мир оказался юдолью печалей
Ушли покой и сон куда-то
И дни мрачнее ночи стали
И голова тисками словно сжата
Жужжит потоком мыслей рой
И сердце плачет, как ребёнок
И на душе то лёд, то зной
И сжался я, как брошенный котёнок
Печаль моя, моя отрада
С озерами лазоревых очей,
Ты на моём пути преграда
И в то же время, как награда,
Ты грусть тоскующих ночей…

— У-у-у! Как грустно, Наташа! Неужели страдания безответной любви
Она несколько секунд помолчала, а затем тихо произнесла:
— Пожалуй, что-то вроде этого

Я была удивлена трепетностью стиха и тем, как легко слетали звуки с её нежных губ. Стихи окрасили нежность теплого вечера легкой грустью. Я без слов показала ей большой палец. Мы сидели, вдыхая легкий аромат цветов было хорошо, но отчего-то слегка щемила душа. Немного погодя, посмотрев на часы, я с сожалением сказала:
— Мне идти пора, дорогая. Я птица подневольная обязанности зовут. Приходи теперь ты ко мне в гости, посмотришь на моё «житьё-бытьё», и мы обе одновременно вздохнули. Ей не хотелось расставаться, и она вызвалась проводить меня.

Мы шли не спеша. Со второй половины дома слышался шум весёлой компании. На крыльце сидели двое мужчин курили. Один из них, увидев нас, медленно поднялся. Просто стоял и смотрел. Я вопросительно посмотрела на неё.
— Это твой муж догадка пришла сама собой. Она кивнула:
— Бывший.
— Развлекается! — констатировала я.
— Каждый пытается забыться по-своему.
Она проводила меня до остановки, и мы тепло расстались.
-Приходи почаще! крикнула она, пока дверь автобуса ещё не закрылась и помахала мне рукой.
Я помахала в ответ и укатила.

В дороге чувство чего-то незавершённого не покидало меня.
Дома навалились обычные дела, но когда голова моя, наконец, коснулась подушки, и мой кот Шурик залез на своё привычное место ко мне под бок, мои мысли опять вернулись к ней. Из обрывков впечатлений, как-то независимо от меня, стала возникать, все более обретая живые очертания, картина. Как из облака тумана, раздуваемого лёгкими порывами ветра, возникали предметы, лица, взгляды и вздохи, полунамёки, полутона. И повисал над этим всем вопрос «почему» Почему же не вместе эти двое Что за пропасть разверзлась между ними и унесла то, что было общим и близким когда-то. И, вдруг — озарило внезапно, что закрытая комната это детская, и что жила здесь когда-то маленькая Пухлолика, и нет её, и разведены мосты. Но нужен какой-то тайный знак, чтобы броситься друг к другу и заплакать от невыразимой печали и пронзительно почувствовать, что виной всему утрата, утрата.

И лишь любящая рука прольёт спасительный бальзам на ржавые петли, и опустятся мосты, и пронзит до боли простая мысль, что ничто не ушло, что вот оно — здесь, что теплится ещё слабый огонь свечи, возвращая надежду.
И потеплеет душа, и случится чудо вновь слепит тесно их блуждающие в одиночестве души, и придёт прощение.
Время великий лекарь, оно притупит боль, и станет возможна новая тихая радость. И поймёшь, что тот, кто держит тебя за руку и ведёт за собой, что только он один дан тебе Богом, и он надежда и опора тебе на долгом пути. И ничто в мире не важно так, как это, и нет ничего дороже.

Я вижу сквозь лёгкую пелену, как за матовым стеклом возникает и движется его тень, замедлила шаги, остановилась Мысли его здесь, и видит он комнатку, где когда-то жило их счастье, а сейчас закрыта на ключ потаённая боль. Ведёт его не угасшая за горькие годы любовь, туда, где должно случиться то, что так необходимо им обоим…
Она медленно идёт навстречу ему. Её рука осторожно касается ключа на стене.
Ну, ну! … Ещё шаг, ещё.

Я вижу это, так ясно, как будто стою рядом. Всем своим существом я желаю им вновь обрести друг друга.
Господи! Пусть это случится на самом деле!

КОНЕЦ

Липатова

Источник