Асват

Альдо бездумно бросал гладкие, обтёсанные морем камни в пенящуюся волну. Горло сжимало, а губы то и дело начинали непроизвольно кривиться. Катрина его обсмеяла в ответ на приглашение в кино — ну и пусть! «Подумать можно, — мысленно фыркнул он, — мир сошёлся на этой Катрине. Позову хоть эту, как её, Аниту. А Катрина пусть смеётся в одиночестве». Он размахнулся сильнее, но на этот раз плеска не услышал. Из воды показалась тонкая бледная рука, крепко держащая темный овальный камень. Подплыла ближе, почти к берегу, легонько размахнулась, кинула гальку Альдо под ноги и вновь скрылась в воде.

Альдо замер, отчётливо чувствуя, как встают дыбом волосы на голове. Оглянулся, перекрестился и снова бросил в набегающую волну камень. На этот раз белый.

И снова тонкая рука вернула его.
— Эй! — опасливо позвал парень. — Слушай, это не смешно. Если хочешь пообщаться — выбирайся целиком. Если, — добавил он, не веря собственным словам, — ты чего-то боишься, то у меня нет ни оружия, ни камеры, ни даже палки. И вокруг никого нет.
Повисла тишина, прерываемая только шорохом не замолкающего моря. Спустя шесть волн из воды медленно выплыла русалка — кто же ещё это мог быть С бледным до прозрачности треугольным личиком, серыми с зелёным отливом волосами, и черными круглыми глазами.
Ноги Альдо подкосились, и он безвольно стек на землю.

* * *
В море почти всегда мертвенно-тихо. Асват любила звуки. Как-то она почти месяц плавала за китами, чтобы слушать их пение.
Она часто поднималась к берегу, чтобы слушать, как море медленно поглощает землю. Часть за частью. Год за годом.

У человека были волосы цвета базальтовых скал и светлые, как вода в ладонях, глаза. У человека был низкий голос, обволакивающий, словно волна.
— Мне нравятся твои волосы, — сказал он при первой встрече. — Они как море. А глаза — черные, как камень, который ты поймала.
Асват решила, что его слова также красивы, как и его голос.
— Ты тоже, — ответила она, — как вода и камень. Но наоборот.
Альдо улыбнулся.
Они встречались обычно во время прилива, перебрасывались галькой, чтобы занять руки, и разговаривали.
Асват рассказывала о подводных течениях, о тенях мигрирующих скатов, о металлических остовах утонувших кораблей и лодок. Как ощущается буря под водой и как далеко разносится пение китов.
Альдо говорил о вечерних огнях, загорающихся вдоль улиц, о танцах под небом, о музыке, создаваемой из дерева и металла.

После учебы и работы по дому он сломя голову несся к берегу, где его, как бывало обычно, ждала она. Русалка подплывала неслышно, незаметно, сливаясь с мутно-зеленой водой, отражающей хмурое небо. Она клала голову на руки, покрытые едва видимыми чешуйками, и часами могла слушать Альдо, не отрывая от него своих черных глаз. А у него – у него захватывало дух от одного её вида. Никто прежде не смотрел на него так, не слушал его так; никто не таил в себе целый океан и не был проводником к неизведанному. В редких рассказах русалки Альдо виделась почти мифическая древность, нечто необъятное и манящее. Как само море.

Асват завораживало наверху все: касания ветра, поверхность воды, хранящая в себе небо, шершавая поверхность камней на берегу. И, конечно же, человек – так не похожий, и похожий на нее одновременно. Он умел одним голосом создавать образы настоящих чудес, его руки хранили в себе тепло, будто бы их всегда касалось солнце. И Асват хотелось этого тепла, хотелось греться об него всю жизнь.
Она знала, к кому обратиться за помощью.

* * *
Альдо не знал, куда деть себя от стыда. Когда в воскресный полдень, прямо на улице к нему, окруженному друзьями, подошла закутанная в рванину худая девушка, он попытался пройти мимо, но та вцепилась ему в руку и попыталась развернуть к себе лицом. Он с трудом опознал в ней свою тайную знакомую – вне воды, без хвоста и ореола загадки, русалка выглядела блекло, если не сказать уродливо, а от неловких жестов и попыток продолжить разговор и вовсе казалась городской сумасшедшей.
— Альдо, ты, никак, невесту себе нашел
— Может нам вас оставить
— Зато такую никто не уведет, можешь быть спокоен!
— Эй, красотка, хочешь с нами всеми прогуляться

Альдо, багровея ушами, с силой оттащил ее в сторону, тряхнул:
— Ты что творишь, кто тебе разрешал так заявляться Иди обратно и не смей так больше делать.
— Я… но, я… — русалка растерянно раскрывала рот, вызывая у парня еще больше жалостливого отвращения.
— И не подходи ко мне!
Он развернулся, небрежно бросил остальным: «Чокнутая какая-то», — и пошел в компании гогочущих друзей дальше, отчетливо ощущая на себе взгляд оставленной девушки.

* * *
Мир снаружи вовсе не был тем сказочным местом, как в рассказах Альдо – да и он сам, словно искаженный толщей воды, превратился в другого человека. Асват испуганно шарахалась от автомобилей, шумных людей и собак, горло жгло от сухого воздуха, а новоприобретенные ноги ныли, сбивались и резались об камни и твердую землю. Город был лишь угрожающим лабиринтом, ведущим к морю. Напуганная, оглушенная, раненая любимым человеком, она добралась до берега, села у камней – и только тогда горько разрыдалась.

* * *
Так началась её земная жизнь, не приносящая ей ни радости, ни успокоения. Асват нашла укрытие от промозглых ветров в старом доме на самом берегу, наловила рыбы. Каждую свободную минуту старалась оказаться в воде, несмотря на неловкость нового тела и жжение в груди от недостатка воздуха. Она отказывалась мириться со своей ошибкой – вот только обратного пути ей морская ведьма не давала. И жжение от удушья было лишь самую малость слабее боли от обиды и отчаяния.

Через две недели в доме объявился его хозяин – потрепанный жизнью и алкоголем старик Хавьер. Нового жильца он будто и не заметил, завалился спать, как был, в пыльной и воняющей рыбой и спиртом одежде. Утром, проспавшись, он долго смотрел, как Асват острым камнем потрошит рыбу.
— Дурная девка, — пробормотал себе под нос, зашел в дом и вынес оттуда нож. – На! Раз уж делаешь, делай по-человечески.
«По-человечески». Асват обожгло небрежно брошенное слово, но нож она взяла, и через время, приноровившись, разделала весь улов за считанные минуты. Хавьер присвистнул, покачал головой и ушел в город. Утром ему надо было идти в море, значит, следует успеть опьянеть и протрезветь до рассвета.

После второго заплыва он притащил Асват ворох поношенной одежды, велев, раз уж она не ушла, ходить прилично, а не как блаженной. Рыбацкие свитера и брюки правда были теплее, так что девушка легко переоблачилась и больше об этом не задумывалась. Весь быт: еда, тепло, мягкая постель – волновал ее лишь где-то на краю сознания. Всё остальное было лишь тоска и огромная, как океан, печаль.

* * *
Город был маленький, оттого все на виду, и скрыть появление нового жителя было невозможно. Но если поначалу и обсуждали, кем приходится Хавьеру молчаливая бледная девушка, то быстро прекратили: в городе она одна практически не появлялась, ни с кем не общалась и от берега почти не отходила. Альдо же сначала нервничал при одном её упоминании, но быстро успокоился и выбросил этот случай из головы. Тем более, Катрина все-таки согласилась пойти с ним в кино.

* * *
Хавьер был нелюдим и замкнут, а в последние годы еще и крепко запивал, оттого и людей рядом с ним не было – только такие же, как он, рыбаки. С женой он расстался еще когда сын агукал в колыбельке, а теперь тот и подавно уехал на материк и лишь присылал открытки к Рождеству. Дом запустевал и хирел на глазах, как и его единственный обитатель.

Но однажды туда самовольно заселилась Асват. Хавьер рассудил, что красть у него особо нечего, зато места – хоть на целую команду. Думал, что сбежала дурочка из заботливой семьи, сейчас поживет на вольных хлебах и сразу вернется домой уже с мозгами. Но дни шли, и грустное сосредоточенное личико не менялось в выражении. «Видно, и вправду у девки беда», — сочувственно размышлял старик. Ну да и ничего, даже и хорошо, вдвоем всяко сподручней, да и Асват была молчаливой и нетребовательной, как и сам Хавьер. Разве что в город отказывалась ходить и ночами у моря сидела да на звезды смотрела, но она же женщина, а у них сам черт не разберет, что в голове.

И как-то незаметно для себя Хавьер стал меньше пить и все больше думать о том, что бы принести в дом такое, что порадует Асват. На тряпки она и не смотрела толком, зато любила перебирать красивые ракушки, слушать рыбацкие байки, а когда Хавьер откопал старую гитару и неловко сыграл отрывки каких-то песен, засевших в голове – впервые улыбнулась.

* * *
Старик умел так собрать на нитке ракушки и камешки, что глаз радовался, а пальцы так и тянулись перебирать, поглаживать и не отпускать. Асват завороженно следила за широкими руками, бережно перебиравшими принесенные ею раковины и творившими красоту.
— Нравится – девушка закивала, протягивая руки к браслету. Хавьер, чуть не лопавшийся от гордости, моментально отдал украшение.
А когда предложил научить делать так же – Асват его радостно обняла.

* * *
Если что и осталось в Асват от некогда красивой и сильной русалки, так это ловкость рук и умение слышать море. Украшения у нее выходили словно литыми, притягивали взгляд. Просились в руки. Хавьер почесал в затылке, поговорил с парой знакомых и договорился сбывать поделки для продажи в сувенирную лавку. Рыбалка рыбалкой, но девочке приданое надо откладывать, дети сейчас быстро растут.

Асват же с каждым днем становилось хуже. Солнце жгло глаза, ноги болели, грудь сдавливало, как на большой глубине. Хотелось то вскочить и бежать, то сидеть и слушать шорох волн. Она злилась. Она тосковала. И с этим брала в руки работу.

Такие побрякушки выходили гладкими, прилаженными ракушка к ракушке. Их раскупали моментально, говорили, что в них заключено море. Единственную же подвеску, которую Асват делала с мыслями о старике – неказистую и разновеликую, – он носил, не снимая. Талисман, мол.

В городе быстро узнали, откуда такая красота идет: удивлялись, правда, как у такой страшненькой девушки так выходит. Но правду ж говорят: закрывая дверь, Бог открывает окошко. К ней стали приходить с заказами – она дичилась и пряталась. Заказы стали передавать через Хавьера вместе с материалами, а тот и радовался. Все подговаривал то сходить до лавки, то прогуляться по вечерней улице. Приданое-то он почти собрал.

Не стоило удивляться, когда с заказом однажды пришла Катрина. Свадебный набор, ожерелье и серьги, все из жемчуга. Асват долго сидела над материалами, так долго, что и Хавьер забеспокоился.
— Хочешь, я её пошлю подальше, а – он заглядывал в непроглядные темные глаза и как никогда хотел понять, что же у нее в голове. – Если не хочешь – да и не надо. Пойдем, кофе выпьем, я зефир принес. Помнишь, тебе понравилось в тот раз
— Сделаю, — она решительно положила ладонь на коробку с жемчугом. – И хочу платье.

* * *
Катрина на своей свадьбе сияла. И так красивая: оливковая кожа, темные кудри, изящная осанка – но счастье делало ее ослепительной. Счастье и лучшая работа Асват, жемчуг к жемчугу.

Сама Асват пришла на свадьбу, неожиданно для всех. Надела принесенное стариком платье, скрутила волосы, как она видела у горожанок. «Даже ничего, а в профиль так и хорошенькая», — гости между собой решили, что Катрина позвала мастерицу в благодарность за чудесную работу, и успокоились. И мысленно прикидывали, во сколько им выйдет похожее.

Альдо же весь вечер сидел как на иголках, сквозь толпу гостей ощущая взгляд из дальнего угла. Асват казалась ему угрозой, темным омутом, несущим гибель. Он вздрагивал от каждого шороха, улыбался невпопад. Благо, всё списали на шалящие нервы молодожена, но больше жены и праздника его волновала русалка. Не сказавшая ни слова за весь вечер и так и простоявшая в тени.

В самую ночь, когда гости пьяно и расслаблено собирались домой, он не выдержал. Подошел, постоянно оглядываясь, с силой оттащил ее за угол, закрытый тенью виноградника, и прошипел:
— Да что тебе от меня надо Что Я тебе тогда ничего и не обещал! Сама себе придумала, сама и страдаешь.
Асват молча стояла, не вытягивая руку из хватки, и лишь смотрела на него темными-темными глазами.
— Слушай, что ты хочешь Денег Нет Опозорить меня перед всеми Не выйдет, нет, чокнутая тут только ты, и никто тебя не послушает!
— Мне ничего не надо, — тихий голос оборвал его яростный шепот. – Больше ничего.
Она привстала на цыпочки, почти невесомо прикоснулась к его губам, освободилась от враз ослабевшей хватки и ушла. Не оглядываясь.
Через пару минут пришедший в себя Альдо сплюнул, перекрестился и почти в суеверном страхе вернулся к молодой жене.

* * *
Потом разное говорили. Что судьба была такая, что сглазили их, или же вовсе – проклятыми были те украшения. Но оба, и Альдо, и Катрина, погибли в течение трех лет. Утонули оба. Он – в ванне после пьянки, она – на лодке вместе с любовником.

А Хавьер внезапно продал свой дом, лодку, и уехал на континент. Говорят, он там с дочерью живет, хотя никто раньше и не слышал, чтобы у него была дочь.

Источник