Разговор

Пётр стоял у мольберта и смотрел в центр картины, иногда переводя взгляд то в окно, то на часы. Двадцать минут назад должна была прийти Настя, девушка, которую тот, с еле выраженной издевкой, звал Настасья.

За окном всю неделю шёл дождь. Холодный влажный ветер раздражал лёгкие Петра, и тот лечился алкоголем. Ему стыдно было признаться, что пристрастие к бутылке переросло в зависимость и, не замечая признаков, он пил все больше и больше. Сырой туман пропитал все: холсты, одежду, мебель, и даже на посуде, что стояла у окна, была лёгкая плёнка воды. Капли стекали по окну, и сквозь завесу тумана Пётр увидел знакомую фигуру.

» Ну наконец-то», — повысив голос, сказал мужчина.
Чёрная фигура медленно шла к дому. Ловко перепрыгивая через лужи, она остановилась у дороги, вытащила маленький предмет из сумочки, быстро спрятала в карман промокшего пальто и через несколько минут постучала в дверь. Пётр, делая вид, что не ожидал её прихода, медленно открыл дверь. На пороге стояла девушка лет двадцати трех с все еще наивными, зелеными глазами. С её смуглого личика стекали капли дождя, а прямые каштановые волосы начали виться.
— На улице сыро — усмехаясь, спросил мужчина.
— С чего ты решил — улыбнулась девушка и вытащив из кармана маленькую коробочку, ткнула её в живот мужчине.
— Это вам-с, — торжественно произнесла она. Её протяжное «с» придавало ей ребяческое очарование, что всегда трогало мужчин, и Петра в том числе.
Пётр молча открыл коробку и достал лежащую внутри кисть с рукояткой из зебрано. Он нежно провел пальцем по ворсу из соболя, словно лаская кисть.

— Какая красота, она же стоит бешеных денег, — с восхищением и огнём в глазах сказал Пётр, но сам подумал, что это вычурная чепуха.
Настя сияла. Щеки её покраснели, и она, неловко сняв промокшие ботинки, вошла в комнату.
— Вы как всегда вовремя,- улыбнувшись, промямлил он.
Он сказал это инстинктивно, отчего самому стало неудобно и стыдно. Настя, не заметив этого, молча вошла в комнату, заставленную полотнами и банками с краской. Белые обои давно были закрашены хаотичными мазками акварели и набросками карандаша. На полу также лежали скомканные бумаги. Пётр вынашивал идею. Частенько ему приходили в голову мысли и он хватался за кисть, но сразу бросал обратно. Он не мог сформулировать то, что хотел написать , а значит, идея была сыра и не стоила бессмысленных потуг.

Настя смотрела в окно и думала. Она разглядывала людей, машины и окна напротив. Пётр взял с пола старую кисть и ее кончиком коснулся плеча девушки.
— Полюбуйся, — позвал он. Девушка обернулась и взяла холст в руки. На нем была нарисована женщина, которая сидела на лавочке, обхватив голову руками.
— Ты же обещал попробовать что-нибудь позитивное.
— Цветы и поля с птичками — ухмыльнулся мужчина.
— Да хотя бы их! Каждая твоя картина мрачная, как и весь этот город. Может нам уехать Мы же давно хотели, а
-Уехать — безучастно и безразлично протянул художник. Он стоял у стены и, оперевшись о неё рукой, нервно стучал пальцами.
-Да, отдохнем от этих дождей, городской суеты и этих, как ты любишь говорить «серых каменных коробок». Плохо тебе тут и……
— Не мне плохо, а людям. А мне просто есть что сказать, или лучше изображать все в розовых тонах Или я права не имею
— Да при чём тут это Я же не о том говорю.

— Как всё пошло! Все так пошло! Ведь чужие несчастья и дают мне работу. Я, как подлая псина давлю на самое сокровенное — на эмоции, а они и рады. Пишут, что я душу понимаю, кричат «гений» , но я просто им в рот заглядываю.
— Но они правы!
— Они глупы, и ничего тут талантливого нет. Ты сама посмотри в эти лица. Каждый носит личную трагедию тихо. Бережет её и не говорит о ней, а я счастливый подлец. Если мне плохо — я выплескиваю это на публику посредством дешевки, а они, охая от восторга, глотают эту чепуху. И будут восхищаться, а я буду им давить на рану и упиваться своей «гениальностью»…

— Ты чего опять завёлся — девушка покраснела и была явно недовольна. Каждая их встреча заканчивалась скандалом, который устраивал Пётр. Он специально провоцировал Настю и будто получал наслаждение от ссоры.
— А, впрочем, зачем я тебе все это говорю: тебе-то делиться нечем — съязвил Петр.
— Ну куда нам, дуракам. Уж не одобрения ли ты у меня ищешь
— Ты права, прости меня. Просто эта мерза … — Пётр бросил быстрый взгляд на стоящий рядом мольберт, — мой знакомый художник, да ты его не знаешь, ну так вот, у него дела вообще хуже некуда, видимо с ума сошёл. Как застает творческий запал -так он закрывается на веранде. Не ест, не пьёт, только ходит и думает. Мазнет разок и снова думает, потом все ломает, орёт и рвёт волосы. И так два — три месяца. Зато потом, в пиджаке, гордый, представляет новое творение публике.

— Бедная жена! Ведь он женат
— Да нет, она привыкла, приносит еду и не трогает. Первое время плакала, боялась, а потом привыкла. Да и любви у них нет. Фу, чёрт с ними.
Пётр взял Настю за руку и медленно, напевая мелодию, подвёл её к чистому холсту.
— Красивая мелодия, сам придумал
— Да, это Бетховен. Знаешь, что самое обидное Ведь на презентации каждой картины эти олухи требуют разъяснения. Мол, а что значит ваша картина Что вы хотели сказать Идиоты! Половина сама думать не может, а другая половина думает слишком много. Все искусство порочат, уничтожают и втаптывают в грязь. Сравнивают его с математикой, приравнивают к политике и религии. А искусство — это свобода… Она вне рамок….. всех этих рамок.

Художник замолчал, но немного погодя продолжил :
— Это свобода выражения чувств, а не какие-то ребусы. Стоишь на презентации — как на эшафоте. Все боишься, что кто-то скажет, будто представлял себе смысл иной. Вот нарисована гора, значит — что это
— А как же символизм
— Нет «символизма», это просто гора. А какой нибудь сноб обязательно скажет, что я, наверное, имел в виду что-нибудь другое. С пеной у рта уверяют автора, что он неправ. Что нельзя просто рисовать гору, везде нужен скрытый смысл. Поэтам проще, там сразу понятно, что в душе наболело, а тут комплексы сжирают изнутри от этих нападок бездарей. Я не хвалюсь, но почему они равняют меня с собой Я автор — вы публика. Я даю — вы жрете!
— Ты сам себе противоречишь!
— Ну-ка, в чем
— Пять минут назад ты говорил, что вкладываешь душу и переживания в каждую работу, а сейчас говоришь так, словно это ремесло
— Ремесло Каждая работа — это отображение моего эмоционального состояния. Но я не пытаюсь показать яблоко вселенной. Да и вообще — к черту весь этот разговор.

Настя заскучала. Она облокотилась о стену и молча смотрела то в окно, то на Петра. «Не для того я пришла, — думала она, — как всегда, вечный исход- ссора.»
Спустя несколько минут, полных взаимного молчания, Пётр протянул девушке руку, и та медленно, демонстративно подняв свою выше, протянула ему свою . Он взял Настю за руку и потянул к себе. Повернув её спиной к себе, он обнял её за талию и положил голову на плечо. Они стояли у мольберта. Настя игриво взяла кисть и пощекотала нос мужчины.
— Кисть — это твоя рука, а твоя рука — это кисть. — шептал парень. — Проведи кистью по полотну. Вот так. Теперь медленно и резким рывком вверх. Закрой глаза и дай волю эмоциям. Твоя рука и эта кисть материализуют твои переживания, в этом и есть все вдохновение. Отключи мозг и рисуй. Отдайся искусству полностью. Прими этот союз творчества и личной трагедии. Выплескивай эмоции на полотно. Мазки — это твои слезы. В этом вся ты.

Пётр нежно вел руку Насти. Девушка, закрыв глаза, водила непрерывной линией по холсту, а на кисти уже не было краски.
— Так ты и рисуешь — спросила она.
— Раньше да. Теперь я ремесленник. Я променял талант и вдохновение на деньги и признание глупцов.
— Может, ты драматизируешь Как по мне, так, наоборот, всеобщее признание говорит о том, что ты работаешь в правильном направлении. Может твои старые работы плохи
— Не в этом дело! Раньше у меня был собственный взгляд, свое мнение. А потом это, — Пётр отпрянул от Насти и бросил презрительный взгляд на стоящие холсты, — я надеялся изменить их, произвести революцию в искусстве, а изменили меня . А может, это я себя предал Не они изменили, а мне нужно было не искусство, а признание и деньги Если так, то имею ли я вообще право писать Размышлять о высоком, когда это самое «высокое» положил на весы и выбрал обычные деньги. Я смеялся над Руссо за его слезы под деревом, но теперь я понимаю, что не он показушник, а я. Его слезы рождены вдохновением, терзаниями, а мои — лицемерием и жадностью.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. Ты не такой человек….
— Плохо ты людей знаешь, милая моя.
— Ну так откажись от предложения
— Какого А, это что ли Я не буду писать им для выставки. Тематическая выставка, мать её. К черту!
Настя улыбнулась и одобрительной нежностью смотрела парню в глаза.
— Вот и правильно — нежно протянула она.
— Может повеситься Висеть на люстре среди пошлых картин. — протянул Пётр и отпустил руки девушки.

— Ой, только не ври, у тебя духу бы не хватило. Вон какая личность — непонятая, творческая. Обычный выпендрежник. И талант ты свой не променял, а если уж и променял , то не на деньги, а на лавры. Тебе необходима публика и роль «непонятного творца». Ещё немного и до публичных истерик скатимся.
— А тебе нужно что-то ещё
— Мне нужен взрослый мужчина, а не ребёнок с душевными муками , которые он вымещает на мне.
— Так может ты уйдешь Делов-то, и я оставлю тебя в покое.
— Действительно, — Настя сказала это с неподдельной горечью, понимая, что её опять испытывают и мучают, мол, она все равно никуда не уйдёт.

Настя быстро надела пальто и туфли, наспех поправила волосы и молча вышла из квартиры. Пётр не произнёс ни слова, а лишь смотрел в окно, словно там сосредоточена вся жизнь. Девушка быстрыми шагами спускалась по лестнице, но каждый последующий шаг был менее уверенным и скорым. Прямо перед дверью, за которой была дождливая улица, Настя остановилась. С силой стиснув зубы она взвыла , пнула носком лакированной туфли дверь и сдерживая слезы повернула назад в квартиру.
Когда нибудь она так же подойдет к двери и, не задумываясь, выйдет на улицу, где её ждёт будущее, новая, возможно, лучшая жизнь, но, пожалуйста, не сейчас, не сегодня!

Источник