Истории из жизни реальных людей
Нельзя сказать, что это началось внезапно. Нет, нас готовили, выращивали и воспитывали. Целым поколением сначала и ещё одним после, для закрепления результата. Ради эксперимента или по особой социальной программе Сейчас уже никто не ответит.
Жизнь каждого начиналась в роддоме, где нас забирали у матерей. Первое время у них случались нервные срывы и приступы бешенства. Некоторые бросались с кулаками на медперсонал. Обессиленные после родов, матери пытались защитить своих детей. Впрочем, это длилось недолго.
Пропаганда была везде. Она проникала в мозг человечества, заставляя его думать иначе. Считать, что никто, даже твой ребенок, не достоин любви. Что любовь — это отвратительно и мерзко. Из-за неё были войны, катастрофы и смерти — всё, что мешало нам жить.
И человечество прониклось. Не сразу. Не всё. Но понемногу правительство искоренило недовольных и несогласных. И тогда в мире не осталось любви. Эта история о таких людях. Книга, которую никто не прочтёт.
* * *
Паша Семанский, участковый врач-терапевт и писатель-самоучка, дописал слово «прочтёт», поставил точку и убрал тетрадь в ящик стола. Про матерей он, конечно, выдумал. Ему случалось по ходу практики бывать в родильных домах. И отвращение, с которым женщины отдавали своих сыновей и дочерей врачам, было искренним. Они жаждали избавиться от детей.
Молодой писатель не верил, что раньше было по-другому. Но ему хотелось написать фантастическую историю. С таким сюжетом, которого ещё никто не видел. Фактически любовь запрещена — но этот запрет относился к чувству. В законе ничего не было сказано про то, что о ней нельзя писать. Впрочем, и не писали. Павел хотел стать первым. Он помнил, как увидел в уголовном кодексе статью о влюблённости и начал копать информацию о новом, неизвестном доселе чувстве.
Собираясь на работу в поликлинику, Паша думал о будущей книге. Как он сдаст рукопись редактору. Как тот похвалит его за новые сюжетные линии. Но почему новые Парень задумался, наморщив высокий лоб. Наверное, потому что никто ещё об этом не писал Городские библиотеки были полны разных книг, но все они датировались только текущим столетием. Что было раньше Люди не умели писать Не читали книг
Паша достал телефон и быстро, ключевыми словами, набросал заметки для будущего продолжения.
* * *
Упоминания, что человек способен любить, стирались из истории. Подчас вместе с человеком. Добровольные дружины ходили по домам и изымали всё согласно спискам запрета, которые они же и составляли. Книги, статьи в журналах и газетах, страницы в интернете — то, что имело отношение к любви, выжигалось и уничтожалось подчистую.
Ни один поисковик не давал вразумительных ссылок по запросам «любовь», «любить», «влюблённость». Лишь только сайты с указами правительства о вредоносном влиянии любви на человечество. В скором времени и эти страницы перестали появляться. Человек прекратил спрашивать мировую сеть о том, о чем забыл, и о том, что запрещено вспоминать. Любовь исчезла из мира.
* * *
Паша перечитал написанное. Да, этого было достаточно. Он развернёт записанную мысль в целую главу. А может, и в две.
Автоматически предъявив пропуск, он прошел через КПП и направился в свой кабинет. В очереди уже ждали несколько посетителей. Врач походя отметил нескольких старушек-жалобщиц, которых помнил в лицо. Они не знали, что в его обязанности входит отслеживание таких стариков. Если затраты времени и лекарств превышали КПД пожилого человека, он ставился в очередь на эвтаназию. Которая, как правило, не простаивала дольше недели.
К обеду, когда основной поток пациентов сошел на нет, Паша выбрался в столовую. Он смотрел на людей, идущих ему навстречу, представляя их любящими родителями, мужьями и жёнами. Одинаково равнодушные и спокойные лица добавили вдохновения. Ни один из них не любил и не был любимым. Осознание этого факта заставило его остановиться и дописать в заметки телефона.
* * *
Наше спокойствие — наша сила. От любви до ненависти один шаг, как говорили раньше. Да, у нас нет преступности, войн и насилия. Да, все мы живём в мире и согласии. Да, каждый из нас — средоточие спокойствия и послушания. Но что мы отдали взамен Лишь глупую привязанность, нежность и любовь.
Без этих чувств проще. Любовь к детям мы заменили на холодную сосредоточенность в воспитании. Нежность к близким — на справедливый анализ КПД. Привязанность к домашним животным — на зависимость от гаджетов.
* * *
Очередной рабочий день прошел незаметно. Павел отправил несколько заявок на эвтаназию и вернулся домой. Наспех поужинав, он тут же сел за рукопись. Недописанная книга словно жгла ему руки. Хотелось поскорее отдать её редактору и отправить в печать. Страницы покрывались мелким врачебным почерком, но Пашу это не беспокоило. Свои каракули он понимал прекрасно, а для редактора все равно надо будет перепечатать.
Образы рождались в голове писателя и, не успевая закрепиться, тут же уходили на бумагу. В этой главе будет счастливое детство воспитанника детдома. А в следующей его мать работает для блага общества, не отвлекаясь на воспитательный процесс. Вот дикая кошка живёт на свободе. И дикие собаки охотятся на неё, создавая естественный порядок в природе. А человек, хладнокровный царь природы, регулирует их численность, не отвлекаясь на жалость.
Поставив последнюю точку в последней главе, Павел откинулся в кресле и взглянул на часы. С облегчением выдохнул, вспоминая о завтрашнем выходном. Убрал тетрадь в ящик и пошёл в душ. Завтра, как следует выспавшись, надо перепечатать рукопись и отправить её редактору. Засыпал он с предвкушением славы и литературных премий.
* * *
— Не спать! В глаза смотреть! — яркий, ослепляющий луч настольной лампы в очередной раз ударил по покрасневшим от недосыпа глазам. — Урод, бля!
Сжав разбитые губы, Паша поднял голову. Сколько он уже здесь Сутки Явно больше, но в камере не было ни часов ни окон. Только железный стол да прикрученный к полу стул, на котором сидел он — скованный по рукам и ногам, несостоявшийся писатель Павел Семанский.
Допрашивающий Пашу следователь развалился в удобном кресле напротив. На столе — лампа, чашка с чаем и стопка бумаги. Книга. Его, Пашина книга. Не попавшая в тираж, не дошедшая до типографии. Доставленная редактором в руки закона как потенциально опасная литература.
— Ну что, любовничек Будешь и дальше геройствовать — эти вопросы Паша слышал уже раз двадцать или больше. — Выкорчевали из вас эту дрянь, но все равно откуда-то берётся. Откуда Кто ещё с тобой замешан
— Никто не замешан, господин офицер, — устало вздохнул Паша. — Я один написал эту книгу. Всё, что там написано, лишь моя выдумка. Фантазия.
— Фантазия Выдумка — следователь перегнулся через стол и больно ткнул Павла в грудь. — Про матерей откуда узнал Что они дрались с врачами Наверное, раскопал какой-то забытый архив у себя в больнице
— Поликлинике, — машинально поправил его Паша. — Я врач-терапевт в поликлинике. Но разве это правда
— Не придуривайся, — махнул рукой следователь. — Не надо мне сказок, что не знал о материнских бунтах.
— Я, — Паша закашлялся, — правда не знал об этом. Я всё выдумал. Поверьте мне.
— Нет тебе веры, сучёныш! — следователь встал из-за стола и трижды стукнул в дверь камеры.
Внутрь зашли двое в черной форме. Офицер взял со стола чашку и стопку перепечатанной книги Паши. О чём-то подумал и обратился к вошедшим.
— Спать не давать! Можете облить холодной водой. Заодно и попьёт. Но спать ему нельзя. Завтра продолжим.
Он вышел из камеры, унося с собой малейшую надежду на справедливость.
* * *
Эту книгу мы обнаружили, когда с братьями и сёстрами разгребали судебные архивы. Пытаясь найти любую информацию о несправедливо осуждённых и читая всё подряд из найденных бумаг. На последних страницах одного из дел были показания осуждённого за предательство родины Павла Юрьевича Семанского. Перед казнью ему не давали спать более трёх суток, то и дело выпытывая имена сообщников.
Под конец допроса Павел сдал своих невинных коллег. Ничего не соображая от недосыпа, он выкрикивал имена врачей и санитаров, медсестёр и пациентов. После этого арестовали почти всю поликлинику. Вламывались в дома и квартиры, вытаскивая наружу хозяев и избивая их ногами. В машину медработники садились с большой табличкой на груди: «Я предал Родину». Пашу расстреляли вместе с коллегами и «подельниками» через неделю после его ареста.
Всё это мы узнали, когда наша новая власть свергла старый кровавый режим. А потом мы прочитали ту самую книгу — неизданную книгу о любви.