Летнее небо в зелёную пятнышку. Именно так можно назвать время, когда домовики уже готовят обед, а ты ещё и не думал сползать с кровати.

 

Летнее небо в зелёную пятнышку. Именно так можно назвать время, когда домовики уже готовят обед, а ты ещё и не думал сползать с кровати. В зелёную, от листьев, пятнышку. А ты смотришь снизу

В зелёную, от листьев, пятнышку. А ты смотришь снизу вверх, и ночью не спал ни часика, потому что новая книга, а потом всё записать надо и какое тут спать.

Mama занята — как обычно после утреннего чая гуляет в саду, обсуждает с садовником посадки. Papa Ну он где-то существует. Где-то он там есть. Не тут, не рядом или рядом, но не тогда, когда надо. И не как надо. Papa одним словом.

Небо в зелёную пятнышку — вот то, что надо для счастья. Запах из приоткрытых французских окон доносит терпкую горечь полыни. Скоро станет совсем жарко и ароматы трав, разморённых под солнечными лучами, отвоюют себе всю комнату, а потом возьмутся и за крыло, флигель и только отцовский кабинет останется нетронутым островком. Неприступным. Недосягаемым.

Барти лениво переворачивается на другой бок, надо вставать. Mama скоро закончит обход сада и пойдёт искать его. Попасться в постели в такое время, значит терпеть ужасное мой мышонок ещё месяц, не меньше.

С этой стороны у комнаты нет окон, зато прекрасно видно, как на синей, буквально сапфировой, глади стены играют тени листьев дуба.

Солнечно. Тепло. По-летнему.

Не в силах перебороть ленивую негу, Барти тянется к тетради, брошенной у ножки кровати. Чтобы хотя бы сделать вид, будто не он тут провалялся всё утро и весь день.

Конечно попытки напрасны. Конечно Mama видит его насквозь. Лохматит выгоревший чуб на затылке и тихонько смеётся.
— Мышонок читал всю ночь
У Барти не хватает ни сил ни желания, да Мерлин, он и не хочет одергивать Mama.

Она только что пришла из сада и на её платье шлейф запахов — от сырой, плодородной, густой земли, до нежнейших оттенков капризных лилий. Её волосы жидким золотом спадают с белоснежных плеч и в глазах если не океаны, то моря, нет всё же океаны, любви и нежности к нему, к Барти.

Он тянется всем телом, напоказ морщится, а потом, внезапно, легко вскочив с кровати, бросается в атаку.

Ни он ни Mama не обладают мощным телосложением, и потому битва идёт на равных. В попытках добраться до пяток противника и нанести наибольший щекотун, они теряют счёт времени, и вконец уставшие в какой-то момент откидываются на подушки.

— Какой же ты у меня ещё ребёнок, Барти — с мягкой улыбкой говорит ему Mama
— Кто бы говорил — что ему остаётся ответить.

Они вместе мирно обедают и потом, устроившись на залитой солнцем веранде, занимаются своими делами, изредка перебрасываясь замечаниями.

 

День медленно катится к вечеру, и домовики подают ужин.

Про отца они не говорят. Никогда. Он есть, конечно. Но его нет. Не в этой вселенной. А когда он появляется, всё хорошее исчезает.

Mama становится холодной светской леди: у неё не то что пятку не пощекочешь, да Барти на неё взглянуть боится. Все запасы льда пасуют перед её глазами.

И сам он никакой не мышонок, а Бартемиус. Мерлин, Вы слышите — Бартемиус. Будто в варенье крыс испачкал ус и теперь нудит об этом целыми днями. Как можно было так назвать ребёнка.

Как-то Барти подумал, что и его отца так зовут — Бартемиус, но ему это имя шло, как будто он с ним родился. Ну то есть так-то оно и было. Но ради панталон Морганы, разве можно представить его отца ребёнком Он же и родился уже с работой, портфелем в руке и смурным настроением.

В общем, об отце они не говорят. У них есть свой рай на двоих и есть мир, в который иногда им приходится выглядывать. Иногда это приятные прогулки с кузиной Элис, иногда таинственное молчание с Итоном. Иногда полубезумные чаепития с Беллой. Много всякого.

Но главное — у них есть небо в зелёную пятнышку. Барти решительно настроен показать это Mama. Для этого нужны кисти, краски и вообще набор юного художника. Все слышали Маленький хозяин будет рисовать.

Вечер приходит с тёплым ветром и голосами цикад. У Барти только глаза и остались не в краске. Mama снова смеётся и рисует ему усы лимонной гуашью. Ну так, чтобы точно мышонок.

Небо не сложилось в пазл, но это не страшно. Барти всего десять, и у него впереди вся жизнь, чтобы показать Mama зелёную пятнышку.

А пока она разрисовывает его пятки зелёными точками и говорит, что у него ветрянка. Барти хохочет и думает, что это у эльфов уборка сегодня, а не у него ветрянка.

Mama укрывает его пушистым, точно облако одеялом, и целует в отмытый нос. Сурово говорит:
— Спать, мышонок. И никаких книг.
А потом заставляет домовуху включить ночник поярче, если Барти вдруг проснётся и решит посмотреть страничку-другую. Не дай Моргана, ребёнок испортит зрение.

Из приоткрытых окон стрекочет ночной тёплый мир, запахи ложатся покрывалами, кутают, качают на волнах. Барти счастлив, и у него что-то болит под сердцем, по щекам текут глупые слёзы.
— Mama, я люблю тебя — и женщина, застыв на пороге детской, не может не ответить:
— И я тебя, мой мышонок.
Уже засыпая, где-то в полусне-полуяви Барти думает, что было бы хорошо, чтобы отец никогда не приходил.

Летнее небо в зелёную пятнышку. Именно так можно назвать время, когда домовики уже готовят обед, а ты ещё и не думал сползать с кровати. В зелёную, от листьев, пятнышку. А ты смотришь снизу

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *