Сто кило

— Сто кило счастья, чистейшего, без обмана
Сто кило счастья, разве этого мало — напевал он, хихикая.
Он стоял сзади и протягивал к ней руки, жадно шевеля пальцами, и явно подтрунивал над ней, застывшей перед напольными весами. Она сквозь слезы смотрела на страшное число, злорадно мигающее на них.
— Они сломались. Наверно. — всхлипнула она.
— Конечно. Давай их в окно выкинем предложил он и добрался, наконец, озорными пальцами до ее мягких боков. Пальцы попытались нащупать ее ребра, чтобы пощекотать, но утонули в теплой мягкости. Тогда он с наслаждением скользнул руками дальше и нежно обнял ее за талию. Талия при ее пышных бедрах была более, чем выразительная. «Какая же ты теплая и бархатная» — подумал он, целуя ее в шею чуть ниже затылка, а вслух сказал:
— Ну что Пошли выкидывать
Она насупилась и надула пухленькие губки.
— Нет, пусть поживут еще. Я еще раз попробую. И тогда выкинем точно.
— Зачем Давай сейчас. Ведь ты же заранее уверена, что у тебя не выйдет. Только расстраиваться зря будешь.
— Нет решительно отрезала она, — я справлюсь.
— Отлично. Тогда я убираю ужин со стола
— А что у нас было на ужин с некоторым испугом в голосе поинтересовалась она.
— Да так, ерунда. Как обычно.
Обычно он встречал ее паэльей с морскими гадами, которых старательно подкидывал побольше ей в тарелку, а себе вываливал оставшийся рис, либо смешными бантиками шампиньон-де-пари, в которых было курицы ровно, как украли, но был вкуснейший соус и много грибов. Конечно, он не готовил это сам — покупал в замороженном виде, и лишь разогревал, но делал он это с такой заботой, что скромная магазинная еда становилась в десять раз вкуснее. И фирменный салат, а-ля греческий, в который шло все свежее и зеленое, что находилось в холодильнике, и обязательно сверху сыр фета или брынза и маслинки — такие черненькие и вкусненькие. Специально для нее на столе красовалась маленькая тарелочка с разными видами сыра и какой-нибудь легкий салатик из морковки или сельдерея с лимоном.
Все это дополнялось бутылочкой сухого чилийского, чаще Каберне, ее любимого, или какого-то другого, но не менее великолепного вина.
А самое главное, трапеза сопровождалась такой легкой и приятной беседой — вроде бы так, ни о чем, чаще за жизнь, которая у обоих была не сказать, чтобы очень сладкой. Оба они не скупились на шутки, а легкий сарказм был естественным и привычным стилем общения. Поэтому и сегодня она вовсе не обиделась на его песенку-дразнилочку.
— Нет, сегодня только кофе и опера, — сказала она и решительно прошла мимо кухни с накрытым столом в зал. Там уже звучала прекрасная ария на музыкальном канале.
Она торжественно уселась на диван, всем своим видом демонстрируя решимость. Он принес на подносе кофе.
Кофе показался горьким и быстро остыл. Как два дурака, они пялились в телевизор и не слышали ни одной арии. С кухни тянуло любимой паэльей и долгожданным уютным теплом, которого ей так не хватало в повседневной жизни.
— Завтра. сказала она, — худеть будем завтра. И решительно направилась на кухню.
Бокал сухого чилийского разрядил так нелепо скомканную обстановку и она щебетала весь вечер, как ни в чем ни бывало. Он не раз выдавал в ее адрес саркастические шуточки, а она, смеясь, с удовольствием отвечала на них, отпуская уже свои женские колкости в его, да и в свой тоже, адрес. Она ничуть не смущалась того, что сегодня, совершенно заслуженно, стала объектом для шуток. Вечер оказался на редкость душевным.
Уже заполночь, ожидая такси, он обнял ее теплые и такие родные плечи, заслонив их от ночной прохлады. Она была слишком уютная и нежная и очень даже пропорциональная при своей полноте. И, кроме того, у нее был необычно веселый нрав, с лихвой компенсирующий все остальное. Ему совсем не хотелось ее отпускать.
Первое, что он сделал после ее ухода затолкал злополучные весы под комод, чтобы они больше не попались ей на глаза даже случайно.

Источник