Тирагон

– Семнадцать! Тридцать четыре!
Молодой наводчик торопливо крутит штурвал. Ствол орудия медленно поднимается.

– Орудие то-овсь! – рука командира расчета взмыла вверх. Его взгляд прикован к синему флажку в руках командира батареи.
– Вы-ыстрел!

Рядовой Генри Дюран что есть силы дергает массивную цепь на себя. Мир содрогается. Грохот бьет по ушам. Волна воздуха, пыли и гари ударяет его в грудь, едва не сбивая с ног. Огромное артиллерийское орудие тяжело подается назад от чудовищного импульса. Но в ту же секунду оно принимает изначальное положение. В ушах стоит оглушительный звон, за которым легко можно пропустить команду. Но артиллеристу уши ни к чему. Ему вполне хватает глаз.

Заряжающий с выпученными глазами и вздувшимися на лбу венами уже бежит с новым снарядом. Он тащит сорокапятикилограммовую болванку из последних сил. Ему бы передохнуть пару минут, но медлить нельзя. От плотности огня зависит, прорвутся ли линии атакующих к вражеским траншеям или же наступление захлебнется. Орудие заряжено.

– …то-овсь!
Хриплый крик командира едва пробивается сквозь звон в ушах.
– Вы-ыстре-ел!

Рывок цепи на себя. Удар волной в грудь. У наводчика срывает каску, и он в спешке поднимает ее с земли. Он стоит ближе всех в момент выстрела, так что вылетающая гильза вполне может садануть его по черепу.

Новая команда. Дернуть цепь. Помочь заряжающему. Закрыть задвижку. Взять цепь. Дернуть на себя. Рядовой Дюран не думает головой, ведь от него сейчас требуется только быть бездушным механизмом. Его война – это посылать в воздух тяжелые снаряды. Сегодня они просто немного другой формы. С тупым носом, как у поросят. Тяжелые сорокапятикилограммовые поросята с надписью «Газ» на латунном боку.

* * *
Грузовик тяжело перевалился через холм, медленно съехал в низину и остановился, скрипнув тормозами. От резкого торможения несколько солдат в кунге повалилось друг на друга. Послышались сдавленные ругательства.

– Все, дальше не поеду, – крикнул водитель. – Там воронка на воронке, посажу машину так, что уже и не достать будет. Дальше сами!

Дюран спрыгнул на землю, принял из рук Шарля свою винтовку и помог выбраться следующему. И лишь затем огляделся. По бокам от наспех утрамбованной дороги, черная земля вздыбилась обломками инженерных сооружений. Перепаханная их батареей ложбина представляла жуткое зрелище. Повсюду лежали фрагменты тел. Руки с оторванными рукавами мундиров, ноги в обмотках и сапогах, голые половины тел, выброшенные взрывной волной из одежды. Еще неделю назад здесь был неприступный участок фронта и прорваться сквозь укрепрайон ОИКВ было невозможно. Но сейчас местность выглядела так, будто здесь целый месяц работала рота саперов.

– Им повезло, – мрачно усмехнулся Шарль. – Погибли сразу. А вон от тех Фортуна отвернулась.

Он кивнул головой куда-то в сторону. Дюран проследил за направлением его взгляда и вздрогнул. На склоне ложбины, которую вырыли в чистом поле снаряды их батареи за несколько дней постоянных обстрелов, лежало с десяток солдат. Их лица, синие, с вывалившимися языками и безумными глазами, внушали ужас. Некоторые из погибших сжимали в руках старые противогазовые маски, которые из-за числа дыр в них были бесполезны. Но большинство погибло в попытке взобраться наверх, туда, где оседающий в низинах газ Септентрии был не столь опасен. Однако, тяжелые рюкзаки ОИКВ слишком неудобны, чтобы карабкаться с ними наверх.

– Не рассматривай их слишком долго, и не думай об их смерти, – посоветовал Шарль. Он был старым солдатом, и к его мнению стоило прислушаться. – А не то, рано или поздно, размышляя об этом всем, загонишь себя в тирагон.
– Это как
– На этой войне уже произошло больше, чем ты способен переварить. А произойдут вещи еще более страшные, поверь. И если надо всем этим думать, то, рано или поздно, впадешь в отчаяние. Такое, которого не бывает нигде, кроме как здесь, на передовой. Охватывающее тебя постепенно, но надежно, без шансов на спасение. Ты погружаешься в это липкое чувство без остатка, мозги уступают место безумию. И ты начинаешь делать много суматошных бесполезных действий, которые ни к чему не приводят. Это как тупик, но хуже. Когда ты в тупике, ты можешь развернуться и поискать выход. Но когда ты загнал себя в тирагон… Выходом из него обычно служит пуля…

Дюран кивнул и поежился. Он усиленно начал думать о том, успеют ли сегодня подвезти полевую кухню или опять придется готовить новые позиции для орудий на голодный желудок. И маленький огонек тирагона, всколыхнувшийся в его душе, благополучно затух.

Это была первое применение химических артиллерийских снарядов на полях Большой Континентальной войны. И, увы, далеко не последнее. После этой атаки и успешного прорыва фронта Объединенной Империи силами Септентрии, ознаменовавших начало Битвы при Висшире, отравляющие газы стали обязательным атрибутом обстрелов. Война изменилась навсегда. И противогаз на лице солдата каждой из армий стал такой же обыденностью, как винтовка на плече и штык на поясе.

До окончания войны оставалось три года.

Безумно долгих года.

Источник