Аура

Нас было трое.
Фрэнки Сорвиголова — так звали бы его в Техасе или в популярном комиксе. Но мы его звали Пашкой и иногда — Птахой, если на задании. В кино такие, как он, могут сальтуху сделать и пробить ногой леща с вертушки. Пашка же мог сальтуху только на скользком полу крутануть. Вот умора! Конечно, Птаху мы держали не поэтому. Хотя смеяться над ним было прикольно.

Клещ — он же Рома. Красавчик тот еще. Смотрю, как он с неохотой влезает в белый защитный костюм, подпрыгивая на одной ноге в поисках равновесия.

Костюм, бахилы, перчатки, капюшон и респиратор три года были нашей униформой. Пьяный Птаха воскликнул как-то: «Ё моё, как прикину, сколько это — глаза на лоб лезут!» Согласен. За три года мы такого насмотрелись, что чётко представляем своё свидание с Безносой. Даже завели традицию созвона каждый вечер в 20.00, чтобы не пропустить… Вы скажете «невроз» и будете правы. Но поработайте с наше!

Из-за двери тянется сладковатый запах разложения. Пару лет назад красавчика Ромку периодически тошнило, но сегодня он выглядит, словно пришел на прогулку в ботанический сад. Его лица не видно, отмечаю расхлябанную походку парня. Слишком расслабленную. Так на задание не ходят. Наши бахилы тихо шуршат по ковру отельного номера. Это в «Джоне Уике» наши коллеги выглядели мощно и круто, качки в чёрных перчатках. Они могли расхаживать по таким местам, мрачно шутить и пафосно курить. В жизни мы — как личинки в респираторах.

На всех горизонтальных поверхностях оставлены небольшие чёрные номерки. Полиция уже была, метки расставила, улики собрала. На прикроватной тумбочке белая пыль, о назначении которой догадываюсь. Но что мои догадки, когда Птаха уже стоит на пороге между уборной и комнатой и сосредоточенно смотрит перед собой.

В нашей работе со всей неуклюжестью он был бы профнепригоден, но у Паши дар. Он «входит» в переживание человеком смерти. То есть, вот мы в номере гостиницы, где убили женщину. Паша — раз! — и ныряет в её предсмертные переживания секунд на десять. Не знаю, что он при этом ощущает, но бледно-зеленым делается и ноги у него подкашиваются.

По иронии судьбы Паша — бывший судмедэксперт. И навык свой отточил на тысяче случаев. Его дар помогал быстро найти, где у трупа «болело». А теперь Пашины видения показывают, в какие стороны разлетелись мозги и в какие паркетные щели затекла кровь. Особенно это здорово помогает, когда следы убийства специально пытались скрыть.

Отправляю Клеща паковать вещи в непрозрачные пакеты. Он быстрыми уверенными движениями отправляет в пакеты подушки, полотенца, разбросанные гостиничные тапки, халаты — всё, на чем есть хоть капля крови или других выделений. В прихожей ждут своего часа швабры, щетки и дезинфекторы. Матрас точно придется выбрасывать. Уже созваниваюсь с администратором отеля, чтобы урегулировать вопрос.

Те, кто говорит, что смерть — это естественно, не сталкивались с ней нос к носу. Тут, в этом номере и во всех подобных местах есть особый фон. Я не мистик какой-нибудь, я знаю, о чем говорю. Это не просто запах гниения органики — это аура смерти. Тут живет отчаяние, ужас и безысходность. Я уверен, из этого номера новые постояльцы будут бежать, сверкая пятками. Это как чёрная метка. Чтобы комната снова стала жилой, нужно много людей, людям надо тут поспать, потрахаться и побухать, разбросать свои вещи и снова их собрать, тогда она снова станет пригодной для жизни.

Птаха выходит из транса. Его слегка покачивает, он опирается о стену. Рукой указывает на плафон светильника в комнате, слив душевой и ковролин: «Там, там и там». На кровати мужик зарезал проститутку и попытался избавиться от тела, перенёс его в ванную в надежде расчленить на равные куски. Но задача оказалась непосильной начинающему злодею, он плюнул на дело и свалил, оставив табличку «Не беспокоить». Так тело пролежало три дня, пока горничные не обратили внимание на запах из-под двери.

Я отправляюсь драить душевую. Засыпаю в слив порошок для прочистки труб. Если мы оставим хоть каплю крови или тканей, запах никуда не денется. В каждом квадратном сантиметре выделений копошится столько дряни… Птаха в это время снимает ковролин, а Ромка поднимает матрас.

Меня тогда спрашивали, зачем я этим занимаюсь Отшучивался: «На икру с маслом зарабатываю». Мы трое раньше работали в судебной медицине. И работали хорошо, шутка ли — полжизни делу отдать. А потом как петух клюнул. Ушли в клининг. Но нет, мы не просто прибирали, а брали «особые случаи». Как этот. Или тот, где было двойное убийство недельной давности. Или случаи с одинокими пожилыми. Несколько раз отмахивались от предложений «спрятать тело». Обычно мы не говорили об этом и не наделяли свое дело романтикой, но иногда в баре, напиваясь до синих чертей, признавались в ощущении, что наше дело — это особая миссия. Что мы следуем за Безносой по пятам, стирая следы ее преступлений. И косились на Пашу, который точно видел, где она костлявой рукой запачкала наш мир.

Я крутил в памяти тот случай в номере по десятому кругу, укоряя себя за невнимание к странному состоянию Ромки, за то, что не отправил его домой. Так рутинно все выглядело! Но Ромки уже месяц как нет. И печальные глаза Птахи, которые видят всё, в отличие от моих, выдают его терзания. Он-то мог, наверное, предвидеть. А могли ли мы что-нибудь изменить Напившись в дымину, Птаха произносит одно слово: «Аура». И мы понимаем оба, что аура у Ромки в тот день была под стать номеру. Что сам Ромка словно был уже частью чего-то, что мы не можем описать даже сейчас.

Ровно месяц назад Ромка не ответил на вечерний звонок. Мы оба примчались к нему домой, отперев дверь своими ключами. Он лежал на полу, распростертый, с блаженной улыбкой и остекленевшим взглядом. Передоз.

Мы молча допиваем, оставляем деньги на столе бара и уходим. Кто знает, может, однажды Птаха не дозвонится… до меня

Источник