Под покровом леса

Эта история о словах. Словах, что были сказаны, но забыты.

Нам с Кларой было по четырнадцать, когда мама исчезла. Одним утром она вышла из дома и не вернулась. Ни следов, ни обрывков одежды, ни очевидцев. Ничего. Отец провалился в бездонное уныние и больше из него не возвращался, так что можно считать, что он исчез вместе с мамой. С тем лишь отличием, что потерялся на втором этаже нашего дома, в своей комнате.

Ферму пришлось тянуть нам с сестрой. Помню, поначалу было туго. Убедить постоянных покупателей, что мы в состоянии вести дела родителей и продолжим поставлять мясо и молоко, оказалось делом не из простых. Да и вообще доказать, что в четырнадцать лет ты хоть что-то смыслишь в разведении скота — задача едва ли выполнимая. Ферму спасал Тарбен, помощник отца. Он разделывал и развозил мясо, колол дрова, таскал сено, не смотря на то, что платить ему несколько месяцев было нечем — значительные суммы ушли на продолжавшиеся частные поиски мамы. Тарбен — хороший парень. Совершенно понятный, прямолинейный человек, который в самые тяжелые минуты мог подмигнуть и напомнить: жизнь продолжается не смотря ни на что.

Наша ферма располагалась на окраине Гаммель Рю, дальше — лес и Гуденсё. О лесной глуши в городе разные слухи ходили: то ли ведьмы там бесчинствуют, то ли тролли… Хотя, сдается мне, пустое это. Выдумки, лишь бы чужаки не брали землю и своими кислыми лицами не портили местным настроение.

Год мы протянули на честном слове, а потом дела мало-помалу вошли в привычное русло. Только дом безвозвратно стал для нас слишком большим. Настолько, что если по вечерам Клара садилась за вышивку, в гостиной можно было оглохнуть от тишины. Шуршание нити, проходящей сквозь накрахмаленную ткань, растворялось в доме, что так скоро опустел без матери. Клара всегда молчала. Ей не надо было говорить. Ее невысказанная скорбь была громче любых слов. В такие дни мне казалось, что когда-нибудь поселившаяся в доме тишина раздавит нас всех, а раздражение, с каждым днем нараставшее между мной и сестрой, разорвет остатки в клочья. Я почти был прав…

Эта осень выдалась на редкость мрачной. Небо оплакивало ушедшее лето и не жалело слез. Скот приходилось загонять намного раньше — к пяти часам вечера тяжёлые тучи застилали горизонт, грозя вот-вот залить округу холодным осенним дождем. Воздух наполнялся запахами прелой листвы, закисшего сена и навоза, образуя в носу не проходящий смрадный ком.

Клара снимала с веревок белье, когда я услышал ее крики.
— Ян! Что Серка делает у забора — сестра придерживала на бедре корзину и указывала на коня, топтавшегося вдоль деревянной ограды.
— Вышел из загона. Я заводил Огника в стойло, а он, видно, следом поплелся, — оправдывался я. Сестра прожгла меня взглядом. — Сейчас разберусь.

Обвязав покрепче ворота стойла, я похлопал Огника по шее и уткнулся лбом в его рыжую морду.
— Знаю, чего она так сердится… — Я посмотрел в лошадиные глаза. — Мне что ли легко — Конь закивал, давая понять, что солидарен со мной. — Ладно, дружище, пойду за беглецом.

Накрапывал мелкий дождь. Серка меланхолично вышагивал рядом с оградой и пощипывал уцелевшие проплешины зелени. Я присвистнул, привлекая его внимание.
— Серка, иди сюда, дуралей.

Буро-пегий конь игнорировал мое присутствие, продолжая выискивать траву. «Так вот, да Ну, хорошо…» — я стал не спеша приближаться к жеребцу, прикидывая, с какого боку лучше к нему подобраться. Конь меня недолюбливал. Я не обижался. В конце концов, это я настоял на продаже Марты, когда долг перед Тарбеном вырос до немыслимо неприличной суммы. А Серка был очень привязан к подруге.

Я обошел жеребца, чтобы натянуть недоуздок ему на морду.
— Давай-ка мы наденем это. Вот так. Отлично, — бормотал я под нос, успокаивая сам себя. — Пора домой.
Серка недовольно мотнул головой. Уходить в стойло он явно не намеревался и потому проверял оголовье на прочность, подергивая то в одну, то в другую сторону. При каждом таком взмахе в руку впивались кожаные крепления. Ладонь мало-помалу начинала пульсировать.

Я не поддавался и продолжал тянуть коня. Да неужто, в конце концов, не слажу с этой скотиной Серка яростнее замотал головой, пытаясь вырваться.
— А ну, прекрати! — гаркнул я на жеребца, когда он чуть не вывихнул мне кисть. Серка притих. Он медленно опустил голову и посмотрел мне в глаза. — То-то же.

Мгновение — и конь встал на дыбы. От неожиданности я отпрянул и, споткнувшись ногой о небольшую кочку, повалился на землю. Резкий удар выбил из легких воздух.

— Ян! Отползай от него! Сейчас же! — сквозь звон в ушах дошёл до меня крик Клары.
В глазах все ещё расцветали тёмные круги. Ничего не видя перед собой, я инстинктивно попятился на локтях назад. Руки саднило, а спину распирало от тупой боли. Распластавшись на земле, я расслышал удаляющийся топот копыт — Серка припустил к изгороди. Я запрокинул голову и что есть мочи зажмурился: «Черт тебя дери!».

Лицо покрыла морось. Подоспела Клара. Я открыл глаза.
— Ты цел — сестра стояла надо мной, уперев руки в пояс, словно предводитель грозового неба. Вопрос с укоризной.
— Цел.
— Надо его вернуть.
— Сам знаю.
— Серка поскакал в сторону леса. Я пойду с тобой, вдвоем будет сподручнее.
— Справлюсь один, — я увел взгляд в сторону. Опять она за своё! Вечно взваливает непосильную ношу, а потом, стиснув зубы, тащит на своем горбу. И все вокруг виноваты. Прямо как мать. — Помоги лучше Тарбену с коровами. И белье у тебя…
— Я твоего одобрения не спрашивала. Иду с тобой и точка. — Клара круто развернулась и пошла к дому. — Занесу корзину, жди меня, — бросила она напоследок.

Я раздраженно сплюнул. Подниматься не было желания, спина все еще ныла от удара. Не смущал даже исходивший от земли холод. Где-то рядом громыхнуло. Я уставился на кучи грязных облаков, вяло копошившихся в небе. В груди вдруг все сжалось — как же невыносимо тоскливо. Будто в сердце пробило дыру, и теперь в нее заливается эта проклятая морось.

Рядом зашуршала жухлая трава — вернулась Клара.
— Ты еще лежишь
— Как видишь.
— Бросай дурака валять. Скоро начнется ливень.

Сестра протянула мне руку. Я глянул на нее исподлобья и, помедлив, подал свою. Это только со стороны казалось, что Клара хрупкая и вялая, а на самом-то деле силы у нее не занимать.
— Идем.

Лес начинался в нескольких десятках метров за фермой, возвышаясь темной стеной из елей. Предлесок был гол, лишь изредка на бесплодной земле проглядывали сухие злаки да ветошь. У лесной границы я вновь попытался окликнуть Серку, заливисто свистнув. Тишина.

— Не думаю, что он ускакал далеко, — Клара, не мигая, смотрела вперед.
Лес распахнул непроглядно чёрный зев, приглашая нас проследовать внутрь. Из еловой чащи торжественно и гулко затянул песню ветер.
— Скорее.

Старые егеря Гаммель Рю наводили в городе страху. «Лес — не место для ребёнка, — твердили они. — Даже в летнюю пору, когда день длинен, и солнце бдит за каждым клочком земли, не всякий родитель рискнул бы взять с собой в чащу свое чадо. Зрелое сердце чует беду». Детей же необъяснимо тянуло в лесную глушь. Их не пугали рассказы о ведьмах и троллях, обитавших в глубине леса. Не пугали топи, непролазные валежники, пещеры и ямы. Что-то подталкивало их к нему, в его еловые объятия. И лес любил детей.

Верхушки елей скрипели и покачивались, царапая иглами пузатые тучи. Мы прочесали пару миль. Серки не было, на свист и выкрики конь не отзывался. Видно, ушел далеко вглубь.

— Надо поворачивать обратно, — я поймал взгляд Клары, бесцельно блуждавший между деревьев последние минуты. — Сегодня мы его уже не отыщем. Вернёмся завтра, если сам не прискачет.
— Нет.
— Клара…
— Нет. Сначала Марта, теперь Серка. Мы не можем потерять еще одну лошадь. В лесу полно топей и завалов. Если не найдём сейчас, сам знаешь — завтра уже не будет смысла в поисках. — Слова сестры резанули осуждением.
— …Хорошо.

Мы прошли ещё полмили. Ситник, начавшийся час назад, сменили крупные дождевые капли. Гул леса постепенно переходил в рёв.
— Клара, мы больше не будем его искать. Мы не успеваем — нас накроет шквал до того, как вернёмся домой. Ещё застрянем тут под дождем!

Насквозь промокшая, Клара стояла впереди, вжав голову в плечи. Налипшие пряди волос скрывали от меня ее лицо.
— Все ты виноват! — внезапно вскрикнула она. — Это все ты! Марта — ты! Серка — ты!

Я ошарашено смотрел на сестру. Ее колотило от гнева и холода. Я подошёл, чтобы накинуть на неё свой пиджак, но Клара отбила мою руку.
— Все ты!

Грянул гром. Темное небо пересекла молния. Клара вдруг испуганно дернулась.
— Кто это! — она завертела головой.
— Ты о чем
— Кто это!

Я не понимал, что происходит. Клара заметалась от дерева к дереву, будто не замечая меня.
— Оставь меня! Оставь меня в покое!
— Клара, бога ради, да скажи, что с тобой! — я схватил ее и легонько встряхнул.

Сестра остановилась, однако глаза ее все ещё беспокойно бегали из стороны в сторону. Затем она замерла, и я вместе с ней.
— Что я должна сделать

Я снова не понял вопроса. Собственное замешательство начинало меня пугать. Клара стала оседать. Я крепче подхватил ее, не давая упасть.

— Ян…
— Господи, что
Клара отключилась. «Этого только не хватало», — пронеслось в голове.

Я положил сестру на кучку хвои, скопившейся под одной из елей, и аккуратно побил по щекам. Она не приходила в себя. Я пощупал пульс — учащённый, но слабый.

Снова громыхнуло. Проливной дождь накрыл лес. Помедлив, я поднял Клару, взвалил себе на спину, но тут же понял, что не пронесу ее и четверти мили.
— Серка… Серка!

Сложив пальцы, я из последних сил свистнул.
Где-то неподалёку послышалось ржание. Я обернулся и увидел, как пегий конь выходит рысью из-за лежавшего метрах в двадцати валежника.
— Спасибо…

* * *
Я проснулся от запаха жареного бекона и яиц. Голова все еще гудела, мышцы ломило после вчерашнего вечера. За окном только-только занималась заря. «Клара сегодня рано, — подумалось мне. — Значит, она в порядке». Я оделся и спустился вниз.

На кухне стояла мать. В своём стареньком фартуке, что висел на крючке больше года, она нарезала хлеб и раскладывала его по тарелкам. Клара сидела за столом и, не отрываясь, смотрела на неё.

— Мам — я сделал пару неуверенных шагов. Сестра оглянулась, услышав скрип половиц.
— Вернулась, — прошептала Клара, глядя на меня заплаканными глазами.

Наш дом снова стал таким, как прежде. Словно не было этого злополучного года. Отец вышел из своей комнаты, покончив с затворством. Снова был самим собой. О случившемся в лесу Клара не помнила. Может, оно и к лучшему. Мама тоже не могла ничего сказать о своём исчезновении. «Чистый лист», — грустно улыбаясь, говорила она, когда пыталась припомнить, где все это время была и что делала. Мы не наседали. Мы просто радовались тому, что жизнь возвратилась на круги своя.

Прошел месяц, другой; грязь и уныние осени сменила снежная белизна. Близилось Рождество. Таким счастливым его канун не был никогда раньше. Мы подолгу сидели вчетвером в гостиной, играли в «мельницу» и пили глогг, пока в печной трубе бесновался ветер. Давящая тишина больше не пыталась просочиться в наш быт, и теперь каждое новое утро, — когда мама нещадно гремела на кухне и поднимала на ноги весь дом, — было само по себе поводом для радости.

Лес затих, выжидая.

— Смотри-ка, присмирела чертовщина, — заметил как-то Тарбен, искоса поглядывая в сторону еловой глуши.
Укутанный в белое, лес действительно казался приветливым и спокойным.

Наступило двадцать четвертое декабря.
Мама с Кларой пекли пряники. Кухню переполняли запахи меда, ванили и имбиря — такие праздничные, безоблачные. Отец дымил, удовлетворенно покачиваясь в кресле-качалке, и мычал под нос что-то рождественское.

В эти благословенные минуты я вдруг поймал себя на мысли, что мне срочно нужно выйти из дому. Я накинул пальто и ушел.

Он звал меня, сомнений нет. Он рассказывал, почему. Это разбивало мне сердце, но… я все понимал. И шел дальше.

За моей спиной хлопнула дверь. Это выбежала Клара. Она что-то кричала мне в след, я не разбирал.

А лес все продолжал рассказывать, объяснять.
Ели раскинули заснеженные лапы, встречая меня — долгожданного гостя.

Я уже ступил в лесные владения, когда Клара схватила меня за плечо и одернула. Я нехотя развернулся к ней.
— Куда ты — спросила сестра, с тревогой всматриваясь в мое лицо.
— Ты разве не помнишь

Из чащи надрывно загудел ветер. Налетел, растрепав аккуратно собранные косы Клары. Сестра упала на колени, цепляясь за меня покрасневшими от холода пальцами.
В доме что-то разбилось, раздались крики. Мама тоже вспомнила.

— Я… я не хотела, чтобы так… Я просто… чтобы мама вернулась… — Клара глотала ртом воздух и всхлипывала.
— Я знаю. Он мне сказал.
— Я не думала…

Щеки сестры жгли слезы. Она беспомощно комкала в руках подол моего пальто, часто моргая и дрожа. Я погладил ее по голове.
— Он обещал вернуть ее. И просил взамен имя. Я не думала…

Я улыбнулся Кларе. В последний раз окинул взглядом дом. Заметил Тарбена, хлопотавшего у стойла Серки и Огника, помахал ему. Тарбен поднял руку в ответ.
— Выкупите Марту, Серка по ней скучает, — я мысленно заглянул в нахально-грустные глаза жеребца.

Лес нетерпеливо настаивал, чтобы я вошел в чащу. Я больше не смотрел на сестру.
— Он предложил тебе назвать имя! Ведь предложил Ты можешь назвать!
Я не ответил. Клара еще горше завыла.

— Это ничего… Лес позаботится обо мне, — успокоил я ее.

«Лес любит детей».

«Мы любим детей».

Автор иллюстрации: Evan Cagle.

Источник