У развилки

У развилки за градом стоит Седьмаково хозяйство. Кормит хозяина с челядью, да не только его. Во граде спроси – укажут, по весям вызнай – припомнят. Иной купец заморский в своем Стекольном-граде помянет Седьмака добрым словом. Не от нужды-бедности, не докуки ради открыл он свой столовальный двор. Спроси его самого – зачем Усмехнется рыжий, поскрипит кожаным своим передником, да самому тебе посмотреть предложит. А ты смотри, не тушуйся.

Стоит двор Седьмака на распутье, аккурат среди елочек. Срубы да клети у него сосновые, полы досчатые – кленовые, столы-богатыри – дубовые, скатеры да рушники – расшитые. Дымят там аж три печи – мамка-хлебопечка, дочка-томилка да внучка-жаровня.
Сидят за столами гости заезжие, меж собой дела разбирают, хозяйскую снедь хвалят.

И чего только у Седьмака нет! Боярин Плошка, у которого жадность кошки, думал хозяина уморить да себя потешить – того заказывал да этого, а еще – разэтого. Все у Седьмака нашлось, все сварилось, запеклось, зажарилось, стомилось, да на стол просилось. Черта лишь жареного не подали боярину. Сам Седьмак к нему вышел да сказал:
– Вам, боярам, родню свою есть не положено.

Ох, и уморил гостей! Плошка шубой собольей метет полы, рот разинул, глаза по-рачьи выпучил. Орет:
–​ В погребах сгною!!!

А вставали тогда купцы торговатые, отодвинув пироги клюквенные:
–​ Попробуй, боярин. Никто тогда тебе и в голодный год хлеба не продаст!
Поднимались ратники, порося печеного отставляли, рушником пальцы оттирали, мечи-кистени оглаживали:
–​ Давай, Плошка! Посмотрим, сдюжат ли с нами твои холопы!
Плошка, как карась на песке, воздух ртом похватал, да деру оттуда.

А уж дух-то какой над двором! И сытый будешь, а мимо не пройдешь! Повара у Седьмака догадливые, не за злато-оплату стараются, за доброе имя. Вместо отца им Седьмак стал. Оберуч раньше в рати ходил, кашеварил воякам да князьям. Этот и камень так сготовит, что слопаешь да еще попросишь! Яросвет у бояр столы накрывал, все премудрые заморские блюда знает. Милоока восемь детей вскормила да вырастила, ей ли не ведать, что больному да привереде подать, чтоб и хворь прошла, и блажь сбежала

Летают повара по кухоньке, переклич ведут. Оберуч на кабана в чесноке печеного рычит грозно, наставляет, стало быть, как на столе лежать да в брюхо бежать. Яросвет Милооке подмигивает, утку с яблоками на стол кладет. Клянется тощий, что на далеком востоке цари такой не брезгуют. Врет поди: откуда ж в том Востоке наши русские яблоки! Но утка хороша – это верно. Милооке не до подмигиваний: ждет ее кислых щец ватажка плотницкая как спасения. Поборол их вчера змий зеленый, хмельной. Маются теперь пузом, крохи съесть не могут. Вот щечки капустные их и поправят. А не надобно бы вообще до потравы надираться! Ладно уж, лечите через пузо дурную свою голову! В другой раз на чарку и не посмотрите!

Сказывают люди, что сам посол басурманский у Седьмака осрамился: соблазнился, оскоромился свининкой печеной под яйцом да луком, а ведь им – нельзя. Ох, и рвал потом надушенную свою бороду. А все – поздно. Да коли бог бы его басурманский к Седьмаку зашел, сам бы той свининкой прельстился. Что же мы, не знаем

По двору мечутся ребята дворовые – дрова рубят, скотину кормят, скатерти стирают, у гостей коней принимают. Всем им Седьмак дело нашел.
От сколько раз было – едешь зимой по лесу. Колокольца на дуге звенят, снег под санями скрипит. Мороз куницей в варежки лезет, а в брюхе урчит с голодухи. Да так, что волки серые стороной обходят – волкодава страшатся. А почуешь – дымком потянуло, так и лошадь быстрее пойдет. И ей, чай, в тепло, к овсу да сену охота. Елки-барыньки пред тобой расступятся – вот он, двор столовый, заходи гость. Въедешь за ограду – мешком полным из саней выпадешь. Руки-ноги размять не успеешь, а уж мальчишки-служки лошадь выпрягли да увели, а тебе на сени резные машут:
–​ Туда, дяденька!

Нету лаю – не держит Седьмак собак: добрая слава от вора бережет пуще собачьего тявка. Поднимешься на крыльцо, а служка из сеней уж дверь в горницу открывает.

Ох, и дивно! Ох, и жарко! Когда б не зашел, а всегда потеряешься. И светло, и тепло. Будто из зимней ночи через дверь в летний полдень зашел. А сидят за столами купцы хитрые, ратники храбрые, да и нашего рабочего люда немало. И чего на столах там нету Мясо говяжье, дюже важное, мясо баранье, взятое с бранью, мясо от хрюшки… Куда побег Дальше слушай! Жаркое там пряное, масло конопляное, пряники печатные, огурцы ушатные, окушки в сметане (пока не съешь – не встанешь). Да чего там языком зря молоть Всего и не перечислишь. Будто в царство снеди попал.

Оглянуться не успеешь – сам хозяин встречать подойдет. И ведь как хитрец догадлив: взглянет, да сразу и скажет, чего тебе хочется, вымолвить не успешь:
–​ Посколь ты, Ерошка, с холоду, борща с салом подать могу. Жинке твоей, красавице, пироги черничные понравятся. А ребятишкам малым – сбитеньку с пряничками не подать ли
А сам к столу проводит, сам заказ и принесет. Да еще спросит:
–​ Еще чего не поднести ли

Ох, и хитер Седьмак! Одну мису у него съешь – пузо кричит, что мало! Досыта наешься – душа еще просит! И летит на стол вослед борщу яичница на колбасе во всей своей польской красе. Жене к пирогу подали еще и с ягодой творогу! А ребятишки малые, пряники умявши, блинов просят. А, гуляем! Никогда Седьмак ценой не обижал, никогда деньгами не жадничал. За обед лишнего не спросит.

– Не разоришься ли, хозяин
Гладит Седьмак рыжую свою бороду:
–​ Добром бы душевным не оскудеть, а деньги – тьфу, металл!

Шумно в столовом дворе, да пристойно – ничего хмельного, окромя пива, хозяин не держит, и того льет немного:
–​ У меня столовый двор, а не кружало! Свиньи у меня на столах лежат, а не за столами визжат!

Всех древний божок Облупа в том дворе ровняет. Хошь – по чину да сословию ищи компанию, а хошь – к другим садись, коль не гонят. От и купец с хлеборобом за пирогом подовым урожай обсуждают. От и чумак-солевоз, лихой малоросс, у ратников про пути вызнает, где татей нет. Шапку соломенную на лавку швырнул, горячится. А ратники смеются:
–​ Главный шлях спокоен. Задали мы татям перцу! Слышь, на перец-то мы богаты, а соли твоей да вот с этим сомом не попробуем ли

Щурится с божьего угла Облупа, верный Ярилин спутник. Пасть большая, брюхо толстое. Мягок с людьми, что масло коровячее. А обозли его бранью застольной али гостю в столе откажи – враз узнаешь, как он гневаться может. Нигде досыта есть не будешь – ни дома, ни в гостях, ни в постое, ни в могильных костях.

Сватал во времена древние царь дочь свою, да присватался к ней хлебороб. Думал царь отвадить бедного жениха, да и задал задачку:
–​ Съешь семь быков печеных – отдам за тебя дочь.
Подсобил Облупа, выручил. Прибрал в пузо всех быков царевых. Да взревел: «мало!» Царь тогда спужался, отдал пахарю дочь, да о том не жалел никогда – работящей за таким мужем девка стала.

Сверкают в свечах да лучинах стеклянные глазки образка-идольца. Следит Облупа за порядком у Седьмака.

Гости за столами чуть дышат. Денежку хозяину дают щедро. У кого есть – злато, у кого нет – в долг. Седьмак за те деньги не тревожится: отдадут да доплатят – уж больно в столовом дворе пироги сладки да буженина хороша.

А какие у Седьмака колбасы! Нету от тех колбас спасу! Вареные, копченые, рубленные с чесночком да перцем! Мальцы мои, уж на что привередливы, а как напихал им тех колбас Седьмак в подарок, все стали есть! Поначалу – с колбаской вприкуску, а теперь уж так.

Эх, хватит языком молоть! Раздразнили вы меня! Запрягайте коней: к Седьмаку поедем – на свинину с горохом!

Источник