Седьмой вагон

Осталось чуть меньше суток пути. Всё это время придётся справляться одной, моя напарница заболела и её сняли с рейса. Хорошо, что в Красноярске много пассажиров вышло и, что удивительно, в мой седьмой вагон никто не сел.

Наш двести сорок второй поезд считается скорым, тем не менее из Адлера в Иркутск тащится почти пять суток. А что вы хотите, как говорит наш начальник поезда, шесть с половиной тыщ километров – не кот чихнул! Не пафоса для, а от души скажу: очень красивая у нас земля. Третий год езжу этим маршрутом и не надоело. Семьдесят семь станций проезжаем, точнее, останавливаемся там. Где на минутку, где на сорок. Везде своя жизнь, заботы, люди.

Вот с такими банальными мыслями я наводила чистоту в освободившихся купе: вынесла оставленные бутылки, пакеты с мусором, вымела шелуху от семечек. Всё как всегда.

Вскоре после уборки ко мне заглянула дамочка из третьего купе и попросила кофе. Лена с мужем ехали от Белой Калитвы, у всех нормальных людей бывает свадебное путешествие, а у этих разводное. И смех и грех. Люди уже заявление на развод подали, имущество поделили, а пожилая соседка, которой они всегда помогали, уговорила их съездить на могилку её сына. Сама, вроде как, и не сможет уже, да и попросить больше некого. Денег дала, даже купе оплатила. Вот и поехали Владик с Леночкой. В первый день даже не разговаривали друг с другом, а потом смотрю, вместе и на станциях выходят, кофе друг другу носят. Может, и не зря их старушка в дорогу отправила
– Тебе один – уточнила я у Лены.
– Нет, Владик тоже будет, – улыбнулась пассажирка и, уходя, добавила: – Он с сахаром попросил.

Интересно, то чёрный двойной пил, а тут сладенького захотелось.

Лена на мужа пожаловалась в первый же день, рассказала, что он изменял ей, врал, гулял. На логичный вопрос, почему сразу не послала его, ответила, что не замечала и, вроде как доказательств не было. Ну, я за время работы и не такое слышала. Не видят люди, что под носом творится. А вскоре и Владик поделился своей болью: жена-то карьеристка, зарабатывает больше него, как такое можно простить

У третьего купе я столкнулась с ещё одной пассажиркой – тётей Финой. Её полное имя Афина Филипповна Тихорецкая мне очень нравилось, но она предпочитала краткий вариант. Если верить паспорту, ей было почти семьдесят, а если верить своим глазам – не больше пятидесяти. Ехала она от самого Адлера, но, по-моему, большую часть времени спала, и вот только в последние сутки стала активно общаться с другими пассажирами.

Тётя Фина приготовила кулачок, чтобы постучаться в купе. Увидела меня, обрадовалась и сама отодвинула передо мной дверь.
– Привет, соседи, а мы вам кофейку принесли, – пропела гостья и с молчаливого согласия супругов уселась на левую полку рядом с Леной.
– Лизонька, – обратила тётя Фина на меня свой ясный голубой взгляд, – принеси и мне кофейку. А я вот печеньице прихватила.
Забавно, я даже не заметила пакета в её руках. Фокусница тётка.

С пассажирами пить кофе я отказалась, как они не просили. Не положено. Но минутку отдохнуть в своей каморке я нашла. Заварила себе нормального чаю, кинула в чашку пару веточек свежей мяты, сделала бутерброд и забралась с ногами на застеленную полку. Через пятнадцать минут Уяр, стоянка всего минуту, надо будет двери открыть и закрыть, никого не выпускать, а потом сорок минут поспать.

В служебное купе постучали. Я спустила ноги на пол, поставила стакан на стол и сказала: «Войдите».
– Лизонька, – ко мне, смущаясь, заглянул пассажир из четвёртого купе, мужчина сорока трёх лет, если мне память не изменяет, – я знаю, что на Уяре короткая стоянка и выходить нельзя, но разрешите хоть на полминутки выскочить, пару затяжек на свежем воздухе сделать.

Я с жалостью смотрела на мужика – видать, совсем ему худо, раз некурящему покурить захотелось. Герман Маркович – так звали пассажира – попал в очень неприятную историю. Сам-то он молчал, а вот тётка, ехавшая с ним в одном купе, его и про него знала, и поделилась историей со мной.

По её словам, у Германа Марковича прямо во время операции умер пациент. У них в городе много писали про этот случай газеты. Герман Маркович очень хороший хирург был, да и случай несложный, а вот поди же ты. Хирурга, вроде как, оправдали, но с работы он ушёл – то ли сам, то ли попросили. Я толком не поняла, а знающая тётка в Красноярске вышла, у неё уже не спросишь.

Разве можно отказать несчастному мужику в такой малости И я в Уяре не только открыла дверь, но и подняла откидную площадку.

Герман Маркович спустился на маленький перрон, достал из кармана помятую сигарету и коробок спичек.
– Спасибо, Лизонька. На душе совсем хреново, – доктор попытался зажечь спичку, но руки у него дрожали и спички ломались. Я вышла к нему и помогла добыть огонь.
От первой же затяжки он закашлялся, замахал руками, разгоняя дым, но сигарету не бросил, как я подумала, а сделал вторую затяжку. Сказать Герману Марковичу, что пора заходить в вагон, я не успела: меня толкнули в спину так, что я шлёпнулась на колени, а чёрная фигура, проскочив мимо меня, нырнула в дверной проём. Доктор быстро поднял меня, одним движением поставил в тамбур и следом запрыгнул сам. Опускала откидную площадку и закрывала двери я уже на ходу поезда.

– Кто это был – отдышавшись, спросила я.
– Посмотрим, – сурово отозвался Герман Маркович и, отодвинув меня в сторону, первый зашёл в вагон.

Безбилетник стоял напротив первого купе у окна, зажимая правой рукой левое плечо. Под рукой растекалось тёмное пятно.

– Помогите мне, пожалуйста, – прошептал парень, заглядывая мне в глаза, – я на следующей станции выйду. Обещаю.

Следующая – Заозёрная, через сорок минут. Я посмотрела на стоящего рядом доктора: Герман Маркович оглядывал незнакомца профессиональным взглядом.
– Ему нужна помощь, Лиза, моя – так точно. Вы смотрите сами, если считаете нужным, доложите, куда вам положено. Пойдёмте со мной, – доктор аккуратно подтолкнул парня вперёд и завёл в своё купе.
Выглянула тётя Фина.
– Что-то случилось, Лизонька
Из приоткрытого купе доносился смех. Я покачала головой и пошла к себе.

– Лиза, – окликнул меня тихий голос.
Я обернулась: из седьмого купе вышла заплаканная девушка. Лали ехала от самого Адлера. Она в самом начале пути зашла ко мне и призналась, что сбежала из дома, потому что родители решили её выдать замуж, а девчонке-то всего семнадцать лет. Ещё Лали выяснила, что она приёмный ребёнок и растили её специально для этого друга семьи. Короче, страсти похлеще, чем у Малахова. И я бы пропустила эти россказни мимо ушей, если бы девочка не попросила на каждой остановке закрывать её купе на ключ и, кроме пассажиров с билетами, никого не пускать. А кого, интересно, я могла туда пустить

Ответ я получила в Горячем Ключе. Во время стоянки в вагон ворвались двое недобрых парней и без разговоров стали проверять все купе. Подёргав за ручку двери седьмого, они потребовали открыть его, на мои протесты заявили, что двери выломают, пока я буду звать полицию.

Открыв дверь, я потеряла дар речи: между полками стояла тётя Фина и натягивала на себя розовые панталоны. Выслушав красочную и динамичную речь тётки, парни пристыженно залепетали извинения и вымелись из вагона.
Лали икала не то от смеха, не то от страха где-то за матрасами на верхней полке.

И вот она опять рыдает.
– Лиза, он не отвечает. Что мне делать
Она ехала в Иркутск к своему другу детства, тот её ждал, обещал встретить и тут такое…
Я не знала, что делать, но меня выручила появившаяся тётя Фина.
– Иди, Лизонька, отдыхай, мы с Лали что-нибудь придумаем.

Перед Заозёрной ко мне постучали.
– Лиза, откроете дверь чуть пораньше Нашему гостю так лучше будет, – попросил Герман Маркович.
Я мысленно застонала: ну и ночка у меня!

Незваный пассажир преобразился. За эти сорок минут умылся, побрился и, похоже, поделился одёжкой с доктором.
– Пакет есть – спросила я.
Герман Маркович удивлённо посмотрел на меня, а потом принёс небольшой рюкзачок.
– Это же Лалин, – удивилась, в свою очередь, я.
– Я ей новый куплю.
В рюкзак я кинула пару бутылок воды, хлеб, плавленые сырки и две пачки вафель. Туда же положила два списанных полотенца и пачку салфеток. Не знаю, что произошло с парнем, но откровенному бандиту доктор бы помогать не стал, я уверена. По крайней мере, не отпустил бы его.

На Заозёрной к вагону никто не подошёл и вообще по перрону бродил только одинокий пёс.
А вот в Канске поезд прочесал патруль, а потом ещё какая-то братва. Спрашивали конкретно про паренька. Мы сказали, что не видели.

Когда же я убирала в туалете, нашла в мусорном ведре окровавленные бинты и пластыри, и чуть не поседела! Хорошо, вагон не обыскивали.
В тот момент я подумала, что работу пора менять. Всё-таки тридцать пять лет не шутки, а у меня ни семьи, ни детей. Вот так помрёшь где-нибудь на дальней станции, никто и не всплакнёт.

В горле запершило от жалости к себе. «Лизонька», «Лизок»… Какая, к чёрту, Лизонька! Елизавета Петровна я. Перед этим рейсом даже косу отстригла, чтобы солидней выглядеть, сделала стильную стрижку с цветными пёрышками – не помогло.

Порыдать от души не получилось – в дверь опять постучали. Маня.
– Лизок, у тебя среди пассажиров врача, случайно, нет В моём вагоне мальчишке плохо совсем.

Доктор не спал.
– Герман Маркович, помогите, пожалуйста!
– Лизонька, я не могу. Нельзя мне.
– Он задохнётся, – прошептала Маня и всхлипнула.

Герман Маркович вернулся минут через сорок, зашёл в моё купе, сел рядом и спросил:
– Коньячку не найдётся
Ха! Плох тот проводник, у которого нет заначки. Я испуганно ждала, что он скажет, держа наполненную янтарной жидкостью рюмку.
– За здоровье Вовки! Будет жить парнишка, – Герман Маркович одним махом опустошил свою рюмку.
Я радостно выдохнула и тоже пригубила.
– Знаешь, – неожиданно перешёл на «ты» доктор, – когда пациент не хочет жить, медицина бессильна. Я не оправдываю себя, ты не думай. Казалось бы, что может решить один день Ну, взял я ещё раз анализы, поговорил с Николаем… А вот комиссия решила, что затянул с операцией.
Я тихо-тихо сидела и слушала, понимая, что мужику пора выговориться.
– Извини, Коль! Видимо, так ты и хотел, – Герман Маркович опустошил вторую рюмку, глядя перед собой, и сразу сменил тему: – А вот Вовка хочет жить. И силы у него для этого есть. Так что, Лизонька, всё будет!

Мы ещё немного посидели, выпили кофе, вышли в Тайшете на улицу. Доктор попросил у прохожего сигарету, закурил и тут же выбросил.
– Хрень полная! Я ведь даже подростком не пробовал.
– Так и не стоит начинать, – одобряюще улыбнулась я, – вы бы спать легли, до Иркутска как раз отдохнёте, а там…
– Я на следующей остановке выйду, – глядя в чёрное небо, огорошил меня Герман Маркович.
– В Алзамае – не поверила я.
– Нет, раньше.

Я похолодела: эту станцию вы не найдёте ни на одной карте, ни в одном маршруте. Более того, когда я спрашивала про неё у машинистов и других проводников все смотрели на меня как на умалишённую, утверждая, что между Тайшетом и Алзамаем поезд никогда остановку не делает. А я точно знаю – делает! Не каждый рейс, но раз, а то и два в месяц останавливается на минуту. Странная станция. И названия у неё нет. Никто никогда не садится там, только выходит. Один пассажир, обычно.

– А что там – спросила я у доктора.
Он неуверенно пожал плечами.
– Тётя Фина сказала, что мне там понравится.

Поезд замедлял движение. Все пассажиры моего вагона вышли в коридор с вещами.
– Вы куда – изумилась я.
Они смотрели на меня и улыбались. Лена и Влад, Лали и Афина, Герман Маркович.
Поезд остановился.
– Открывай, дочка, – кивнула мне тётя Фина.
Я непослушными руками открыла дверь. На перроне стоял мужичок в длинном балахоне с керосиновой лампой в руках. Я хотела выйти, чтобы пропустить всех, но он замахал на меня руками:
– Тебе нельзя.
– Не твоё время, – шепнула, проходя мимо меня, тётя Фина.

Поезд стоял на удивление долго. Я смотрела, как вся компания разместилась на телеге, запряжённой красивой белой лошадью, махала им вслед рукой, а второй утирала бежавшие по щекам слёзы. Я не знала, куда отправились все эти люди, но очень надеялась, что им там будет хорошо.

Остаток ночи я смотрела в окно и думала, что буду говорить по поводу исчезнувших пассажиров.

Источник