Марены души

Началось всё зимой прошлой. Одним днём всё с ног на голову стало. У охотника местного, Мишки-то, сын умер. Он маленький совсем ещё был, полугода не прожил. Мишаня и так безбожником слыл, ни Богам, ни церкви не верил, ребёнка и то Машка, жена его, крестить уговорила. Мол, люди святые от сглаза, от смерти сберегут, а тут такое…

Ну девка в слёзы, дело-то нехитрое – первенец всё-таки. А мужик – как бесом одержим стал – по бабкам носился, всё способ искал дитё вернуть. Ровно три месяца так проездил и три деревни объехал, нашёл-таки. Бабка-знахарка посоветовала метод, описанный ещё в древних летописях: согласно легенде, душу можно вернуть, отобрав из царства Марены. Для этого нужно было победить её в бою честном – выбить серпы из рук её.

Миша – человек резкий, долго не думал. Еды собрал, одежды – и в путь-дорогу. Манька-то плакала, чуть не в ногах валялась, просила остаться, а он ни в какую – всё равно ушёл саму Смерть искать.

В полях искал, в лесах чёрных облетевших, на льду тонком озёрном — везде искал, а найти не мог. Твари лесные лохматые – и те его десятой дорогой обходили, напасть не хотели. Так и неделя прошла, и вторая, и третья, и месяц. Взвыл мужик уж волком – всё Мару звал на бой за жизнь.

Долго ли, коротко ли он бродил так ещё, а уж и еда кончилась, и одежда протёрлась до дыр. Сам замёрз, трясётся, как лист осиновый, оголодал так, что живот судорогами сводит, и захворал, голубчик, лихорадка, чтоб её… Ходил-ходил, да набрёл на хижину лесную. С виду аккуратная, ставни резные, ступени и столбы ошкурены, крыша широкая покрашена – признак богатства. Странно только, что одна-одинёшенька посерёд леса стоит и ни хлева, ни огорода нет даже поодаль.

Делать нечего, рисковать нестрашно уже – хуже не сделаешь. Прихромал Мишка к дверке расписной, постучал. Ждёт стоит, а спину ветер ледяной царапает, воет, что аж в голове гудит, трясти ещё сильнее начинает.

Стоял так минут десять, терпел, уже уходить собрался, как вдруг дверь резко распахнулась, выпуская наружу мягкий желтоватый свет множества свечей. На пороге была, судя по всему, хозяйка. Барышня темноволосая, статная. Волосы чёрные, как уголь, в тугую пышную кóсу собраны да лентой красной обвязаны. Сама в платье чёрное до пола облачена, оно всё каменьями драгоценными да обшивкой золотой украшено – ну точно, особа знатная повстречалась. Вот только лицо, как ни всматривайся, не разглядеть, всё образы мутные идут да не запоминаются.

— Здравствуй, барыня! Уж не серчайте, что я в таком виде пред вами явился. Брожу не первый день, устал и продрог. Позвольте отогреться у вас, милая сударыня, а завтра я сам уйду, дальше искать, — начал мужчина, сотрясаясь от холодных порывов, бьющих по спине.
— Ох, любезный, ко мне обычно похуже приходят… Заходи, чаем напою, расскажу чего, — дама быстро скользнула в сторону, будто пропарив над землёй, и жестом пригласила охотника в дом.

Мужчина неторопливо вошёл в сени. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной. Создавалось впечатление, что дом внутри куда больше, нежель снаружи. И шкафы фигурные большие, и сундуки с золотом да шкурами, и ковры тканые из-за границы, и в стенах брёвнышко к брёвнышку уложено. Комнат ни одна, ни три, а целых пять! Гляди, был бы особняк, кабы не один этаж.

— А что искать надумал В лесу да на холоде, ночью
— Смерть, барыня, её проклятую ищу… Никак не найду.
— Марену-матушку Зачем ж она тебе, понял что или просить чего вздумал
— На бой её, — мужчину перебил громкий, хриплый кашель, — на бой вызвать хочу. Сына моего, иуда чёрная, сгребла в свои лапищи когтистые, да не отдаст никак.

Из груди женщины вырвался не то смех, не то свист. Она важно сложила руки на груди и опечаленно осмотрела гостя.
— На бой значит… А сам-то готов будешь сразиться, коли придётся
— Готов, барыня, готов, чтоб её… Меня бесы, прихвостни её, не первый месяц окольными тропами водят, поди, хозяйку берегут.
— Ну-с, вообще-то, черти – не мои слуги, а муженька моего бывшего. Вы, люди, всё переврёте, мои слуги – мóроки. Уж не серчай на них, им по природе всех путать да ко мне никого не пущать положено, — лицо её исказила ехидная улыбка, напоминающая оскал волчий, глаза хищно так засверкали. Нет, он этого не видел, но знал, что это так.
— Да как же, как же ваши Вы же не…
— Смерть, — закончила за него Мара. — Так что, раз правду знаешь и мои мороки тебе нипочём, то хватай свой топор, а я серп возьму. Выбьешь у меня его из рук – так и быть, верну тебе сына, а я если я у тебя топор отниму – так сам здесь и останешься.

Схватился Миша за свою секиру, замахнулся и – бабах! – лезвие назад в стену отлетело, а топорище в руках осталось. Видать, с клином беда. Мужика всего передёрнуло от грохота жуткого, а Марене хоть бы что – стоит, ухмыляется. Как вдруг – она руки протягивает к сундуку ближнему, а оттуда ей и топор, и серп булатный, серебром краплёный.
— Бери мой, с тобой хромым и безоружным биться неинтересно будет.

И начало их битве было положено. Долго ещё ни Мара, ни Миша победить не могли. Казалось бы, вот-вот – и она выронит орудие, а тут раз – и в последний момент когтями перехватывает! И ударила с силой достаточной, а Миша ни в какую, как прирос к секире. Много ли, мало ли ещё времени прошло, а так бы и продолжали они бить друг друга, не в силах одолеть, если б охотник на хитрость не пошёл. Смекнул он в моменте, что стоят они уже на ковре не приколоченном. Прикинул, выждал момент и, сойдя с ковра одной ногой, резко дёрнул его на себя второй. Пошатнулась Марена, наклонилась вперёд, пытаясь равновесие удержать, а Миша возьми и ударь по серпу топором. Отлетело орудие в стену да в ней и осталось.

— Ты… Победил, — заключила Мара, изумлённо глядя то на серп, то на Мишку. Стало очевидно, что обещание придётся выполнить, и никакой морок не наведёшь же. Слово Богов нерушимо, в отличие от людского. — Ты победил, Михаил, хотя использовал хитрость. Я выполню данное мной слово, но перед тем, как я верну тебе ребёнка, ты должен кое-что узнать. Идём, скорее.
Марена вышла во двор, а охотник шёл за ней, будто привязанный, и глаз оторвать не мог, как приворожили. Они прошли всего пару шагов, но местность уже кардинально изменилась: вместо тёмного леса, вокруг было заснеженное поле, а поодаль озеро заледеневшее.

— Я наслышана о тебе. И, раз уж ты осмелился искать меня, то должен знать – живым меня не найти.
— Что ты имеешь ввиду
— То, что всегда должен быть баланс. Если я верну твоего ребёнка, то должна забрать кого-то взамен. Кого-то, кто отдаст свою жизнь по доброй воле, раньше, чем должен, — Марена резко остановилась, мужчина остановился также. — Смотри.

На берегу озера лежало окоченевшее, бледное тело мужчины. Порванная одежда, пустая сумка, весь синюшный и стеклянные глаза. Это был Мишка. Вернее, его тело. Холодное и мёртвое.

— Но как Я же…
— Мёртв, Михаил. Уже как неделю. Я говорила, ко мне живые не добираются.
— Я ведь всё ещё дышу! И моё… — мужчина резко приложил руку к груди, ожидая почувствовать хоть что-то.
— Сердце Не стучит. Ты давно не дышишь, не мёрзнешь и не чувствуешь боль, разве нет

Охотник стоял в оцепенении. В происходящее верилось с трудом, он не верил собственным глазам и ушам. И ведь правда – не чувствует ничего же, совсем.

— Видишь ли, вы, смертные, частями всё запоминаете, такова ваша память. Что вернуть можно – помните, а что, когда уходите меня искать, сами себе приговор подписываете – нет. Вот тебя взять. Ты же, считай, свою душу на сыновью обменял. Именно, что душу, не тело. Маша твоя беременная месяц как ходила, когда ты ушёл. Должен был быть мёртвым малыш, но теперь, могу тебя заверить, живой у вас детёныш уродится. Здоровый, крепкий, в тебя. Ну, а сам ты со мной пойдёшь, туда, откуда не возвращаются обычно.
— И что мне мешает уйти прямо сейчас Просто вернуться домой, но уже как нечистому.
— Ну, если родных сберечь хочешь, то не уйдёшь.
— О чём ты
— Уйдёшь – так тебя мои мороки замучают. Не моя прихоть, природа у них такая. Превратят из обычного духа в злого, кровожадного. Найдёшь кого – со свету сживёшь, а семью свою забудешь и при встрече не узнаешь, задерёшь.

Постоял мужик, покумекал. Получается, за что боролся на то и напоролся. Семье вредить – дело поганое, хотя и оставаться в царстве мёртвом желания никакого. Ну и делать уж нечего, пришёл, как говорится, увидел, победил. Хотя, какой ценой… С другой стороны, он-то мужик здоровый, пожил уже, главное, сынишка его, наследник, ещё мир увидит. После себя потомков оставит, мать осчастливит. Того глядишь, Машка и правда смирится с потерей.

— Всё правильно. Я всё сделал правильно и не жалею ни о чём, — выдал Миша, смотря в остекленевшие глаза своего окоченевшего тела.

* * *
— И что Прямо так и сказал — светло-русая девушка весело рассмеялась, а после сомкнула губы в милой улыбке.
— Ага, сама поверить не могу! Обычно слёзы, сопли, крики, мольбы, а тут… Хоть бы словцом крепким обложил что ли.
— Ой, Мара, ну всё тебе не в радость, хоть знать будем, что в людях не всё потеряно. А то с семисотой весной уже в чём хошь разочаруешься! Хотя, есть тут один парень на примете…
— Всё по стандарту Молодой, крепкий, симпатичный
— Точно-точно! Знаешь, это тот, который меня аж в лес твой провожать пошёл! Он такой, такой…
— Ты смотри, разобьёт тебе сердце – я за ним приду, — дама любезно ухмыльнулась, беря руку сестры в свою. — Давно мы так не сидели, Сива…
— Давно, Мара, давно. Ну, так как там твои души
— Живут потихоньку, даже не знают, что умерли, как будто всегда там были.
— В твоём сердце
— В моём желудке! Сердце я лет пятьсот как Чернобогу в кости проиграла, оттого и замуж за него пошла! Это у тебя там всё по любви да по любви.

Источник