Таинственный танец профессора Гроликова

 

Таинственный танец профессора Гроликова В тот вечер мы с моим старым другом профессором Гроликовым засиделись допоздна. Обычно я не злоупотребляю гостеприимством этого добрейшего человека.

В тот вечер мы с моим старым другом профессором Гроликовым засиделись допоздна. Обычно я не злоупотребляю гостеприимством этого добрейшего человека. Однако ливень за окном был таким промозглым, свежезаваренный чай таким ароматным, а беседа такой интересной и занимательной, что я решил остаться подольше.

Профессор рассказывал о своих изысканиях в сфере верований первобытных племен Полинезии. Во время последней экспедиции он лично посетил прежде неизвестное поселение, где ему посчастливилось присутствовать при тайном мистическом ритуале. Корни уникальной религии аборигенов, по его словам, уходят в глубокую древность, по сравнению с которой христианская цивилизация появилась все равно что вчера.

Я сам обладаю лишь поверхностными знаниями о языческих культах, но называемые Гроликовым имена божеств отзывались во мне чувством смутного тревожного узнавания: безжалостный Руаумоко, непредставимый человеческому разуму Хаумиа-Тикетике, плавающий ужас Икатере. Пантеон туземцев оказался обширен и проникнут трепетом перед всесильными кошмарами, отнюдь не благоволящими человеческому роду.

Беседа завершилась за полночь. Попрощавшись с дорогим другом, я вышел под холодный дождь, ничуть не напоминавший вечную жару далекой Полинезии. От холода захотелось курить, но карманы шинели оказались пусты. Проклятье! Кажется, портсигар остался в гостиной.
После недолгих терзаний я убедил себя, что вряд ли профессор успел лечь спать. Признаюсь, о желании курить я в тот момент думал больше, чем о покое друга.

Входная дверь оказалась не заперта. Это меня не особенно удивило: профессор отличался рассеянностью, свойственной всем гениям, а калитку не закрывал вообще никогда.
Пройдя по коридору, я с радостью обнаружил, что лампы в гостиной еще горят. Очевидно, Гроликов зачитался очередной монографией или же просто решил допить чай в одиночестве.

Подойдя ближе, я заметил, что полоска света, пробивающаяся из комнаты, иногда затмевается быстрой тенью, словно в гостиной происходит какая-то активная деятельность. Смущенный этим открытием, я осторожно заглянул туда.
Увиденное потрясло меня до глубины души.

В ночной тиши Гроликов исполнял невероятный стремительный танец, состоявший из дерганых жестов и безумных звериных прыжков. Сначала мне показалось, что профессор полностью обнажен, за исключением лица, однако затем я заметил, что на нем набедренная повязка, как у дикарей Полинезии. То же, что я поначалу принял за маску, оказалось лицом самого профессора, но изукрашенным безобразными разноцветными узорами, описать которые у меня не хватит ни слов, ни аналогий. Скажу лишь, что более жуткого образа мне не случалось наблюдать в жизни.

К счастью, в коридоре было темно, поэтому профессор меня не увидел. Впрочем, плясал он так самозабвенно, что я вполне мог бы зайти в гостиную, сесть в кресло и все равно остаться незамеченным.

Но у меня не было ни малейшего желания заходить в комнату. Напротив, только предательская слабость в ногах удержала от немедленного панического бегства.
Не знаю, сколько продолжался мой ступор. Невыносимо долго я наблюдал за танцем, прежде чем нашел силы оторваться от омерзительного зрелища и выбраться на улицу. Признаюсь, до своего дома я добрался бегом, трусливо оглядываясь через плечо.

Оказавшись в безопасности и успокоившись, я стал раздумывать о произошедшем, тем более что уснуть все равно бы не смог. Очевидно, дело не в банальном безумии. Профессор здоров, и у него должны быть веские причины, чтобы в столь преклонные годы предаваться диковинным пляскам.

Тут я вспомнил упоминания Гроликова о зловещих первобытных ритуалах, которым он был свидетелем, а иногда и участником. Что, если в одной из экспедиций он погрузился в древние традиции глубже, чем следовало Какому неведомому кошмару может быть посвящен столь дикий танец И если это языческое божество, то чего оно может хотеть

Ответов я не знал, но четко сформулированных вопросов оказалось достаточно.
Мой добрый друг попал под власть сверхъестественных злых сил, и его нужно срочно спасать.

В следующий раз я оказался у Гроликова через неделю.
Мы, как и в прошлый раз, вели разговор о религиях и культах, безвозвратно ушедших в прошлое. Профессор выказывал потрясающее знание предмета.
Вскоре я принял усталый вид и, многословно извинившись, принялся собираться. Хозяин отнесся к этому с пониманием, мы условились продолжить беседу в следующий раз.

Выйдя из дома профессора, я направился было к дороге, но свернул на середине пути и окольными путями вернулся обратно.
Едва войдя в дом, мне в ноздри ударил злосмрадный запах неизвестной природы.

Гроликов, как и в прошлый раз, предавался сумасшедшим танцам в гостиной, однако оставил свет выключенным и растопил камин. В неверном свете пламени становилось видно, что теперь жуткие узоры покрывают все его тело, а не только лицо. Иногда профессор черпал ладонью какой-то порошок из глиняного горшка на столе и бросал его в огонь.
Именно порошок и распространял тот аромат, который я почуял из коридора. Он напоминал одновременно влажную духоту полуденных джунглей, затхлый запах старого жертвенного камня и последний выдох обреченного на смерть человека.

 

Изначально я планировал только подробнее разглядеть танец профессора Гроликова и, может быть, понять его таинственный смысл. Но неестественные движения пляски, которых нигде не встретишь в цивилизованном мире, или, может, сгорающая в камине пряность вызывали у меня необоримую дурноту.
Не выдержав пытки, я широко распахнул дверь, зашел в комнату и заявил о себе.

Сначала Гроликов остолбенел, затем рассердился и даже повысил на меня голос, назвав бессовестным нахалом. Но чем дальше я рассказывал о своих опасениях относительно одержимости профессора сверхъестественными силами, тем больше на его лице появлялось удивления и веселья. Когда же я перешел к мыслям о магических ритуалах, профессор и вовсе расхохотался.
Он пояснил, что действительно научился танцу у полинезийских аборигенов, но в нем нет ничего мистического. Это строго говоря и не танец вовсе, а скорее духовная гимнастика.

Я в это не поверил. Разумеется, то божество, которое заставляло его совершать подобный ритуал, надежно позаботилось и о сохранении тайны.
Профессор был весьма дружелюбен и даже пригласил в следующий раз присутствовать при танце. Я согласился, но не из интереса к предмету, а исключительно из-за стремления спасти друга.

Шли недели. Несколько раз я приходил к Гроликову и наблюдал за «гимнастикой». Ритуал не менялся: набедренная повязка, намазывание тела соком экзотического дерева, бросание в камин невыносимо удушающих пряностей и наконец сорок-пятьдесят минут пляски.
Я заставлял себя смотреть, хоть и через силу. Особенно угнетала тишина. Если бы мистическое действо происходило под музыку, воспринимать его было бы легче.

За прошедшее время Гроликов стал более подтянутым и спортивным (еще бы!). Красящий сок дерева смывался не до конца, отчего лицо профессора приобрело перманентный темно-желтоватый оттенок, какой обычно дает южный загар Тихого Океана. В наши дни закрытых границ подобное смотрелось эффектно. Про Гроликова поползли слухи, что он имеет связи в посольстве Индонезии, руководстве Аэрофлота и спецслужбах. Все чаще после занятий профессора ждала на кафедре пухленькая брюнеточка в очках, которую он представил как свою лучшую аспирантку. От такой характеристики та вся зарделась.

В общем, профессор был абсолютно счастлив.

Я же, напротив, хирел и таял от неспособности проникнуть в тайну волшебного танца. В нашей паре спасать явно следовало меня.
Гроликов много раз повторял, что дело вовсе не в магии, а в самореализации и «снятии психологических ограничений». Я ему, конечно, не верил.

Увещевания присоединиться к пляскам поначалу решительно отвергались.
Но спустя месяц, за который профессор расцвел еще пуще, а я подхватил одновременно коронавирус, обострение ревматизма и водяную мозоль, моя уверенность серьезно пошатнулась.

В итоге я все-таки решил поучаствовать в ритуале. Может быть, мне удастся понять исходящую от него сверхъестественную угрозу
Однако танцевать я не собирался. Меня посетила совсем другая идея.
Я принес в дом профессора свою старую электрогитару, которая пылилась в кладовке со времен моей безбашенной юности.

Единственным условием Гроликова было то, чтобы я тоже надел набедренную повязку. Как он сказал, для аутентичности.
Я в ответ поставил условие, чтобы он перестал бросать в камин злосмрадные благовония. На том и условились.

С тех пор я прихожу в гости к Гроликову три раза в неделю. Он все так же занят первобытной пляской, однако уже не в тишине, а под бодрое музыкальное сопровождение. Профессор утверждает, что стало намного лучше. Пожалуй, безумные гитарные рифы, не похожие ни на какую человеческую музыку, действительно хорошо подходят под неестественные колдовские движения.

Если вдруг кто-нибудь увидел бы нас, беснующихся, полуголых и размалеванных, то можно только посочувствовать психическому здоровью этого человека.

Я больше ничем не болею, в жизнь возвращаются яркие краски и благополучие. Готов согласиться, что во мне больше нет «психологических ограничений», что бы это ни значило. И что дело действительно не в магии.

Поэтому, когда паркет гостиной профессора Гроликова разверзся, и из немыслимой геенны на нас кровожадно взглянул чудовищный Хаумиа-Тикетике, я даже как-то удивился.

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *