Знаки

— Яшка! Ты что делаешь, сукин сын! — мастер рявкнул так, что голуби, до того мирно клевавшие щедро насыпанные проходившей мимо бабкой крошки, взмыли в воздух, поднимая заодно с земли пыль и мусор.

Яков бы тоже взлетел, если бы у него были крылья, но увы. Он лишь вздрогнул, отскочил в сторону, чтобы уберечься от ковровой голубиной бомбардировки, — голуби не только кушали хорошо, но и гадили отлично! —приложил руку к сердцу, чтобы унять его, зашедшееся заполошным ритмом:
— Михал Иваныч, что ж так пугать-то! — прижал покрепче к груди банку с краской, чтобы не разлилась. Тут же обляпал робу, нахмурился: ну вот, только вчера получил же, новенькую, чистенькую, хрустящую, прямо со склада, еще муха не сидела, а теперь прямо на груди расцвело яркое зеленое пятно.

Отставив банку на землю от греха, Яков попытался оттереть краску, но поздно, уже впиталась. Он выругался, сплюнул на асфальт: тьфу ты, зараза!

— Пугать… Да тебя в Фонтанку бы и прополоскать как следует, подлеца! — Михаил Иванович подошел, цокнул раздосадовано, покачал головой. Нахмурился еще больше.

Яков чуть повернулся, чтобы скрыть испачканную робу, но поздно, похоже, мастер уже заметил пятно. Эх, еще и за нее влетит. Кстати, а изначально-то за что
— Это с какой это стати — поинтересовался он, делая шаг назад, от греха, прищурился, упер руку в бок. Это с чего это он подлец Ну куртку измазал, так сам и постирает. А так, он работает хорошо, не филонит, что вдруг за претензии к нему на ровном месте
— А ты как дело делаешь — Михаил Иванович кивнул на стену, на которой они ставили газовые маркировки.

Яков проследил за его взглядом, фыркнул: и как он делает Нормально, так же, как и наставник: зеленый квадрат, все по ГОСТу, как положено.

— Ты как красишь Ты что, забор, что ли, красишь Брызги во все стороны, подтеки. Краски не жалеешь. Куртку вон изгваздал еще.

Мастер уже почти кричал, и Яков попятился еще дальше, пока не уперся спиной в стену, дальше отступать было некуда. Он сглотнул, передернул плечами, посмотрел внимательно на свою работу: ну да, ну потекло, и что с того Подумаешь, будка электрическая, не дворец же! А краску чего жалеть, она ж обычная, зеленая, такой тонны на складе должно быть. Что так вопить, словно белый медведь в жаркую погоду Будто…
— А что вы так кричите Будто я убил кого-то или Родину предал. И можно подумать, мы тут, я не знаю, Эрмитаж красим. Или как в «Сверхъестественном» — антидемонские знаки рисуем!

Михаил Иванович открыл было рот, но тут же его захлопнул, помрачнел еще больше, покачал головой, сжал губы в нитку, отвернулся, махнув рукой, взял свою кисточку и подошел к стене, где осталась незаконченной работа. Яков заметил, как дрожит рука наставника. Стало стыдно.
— Ну… простите, я… — Он подошел, встал чуть сбоку, попытался заглянуть в лицо, но Михаил Иванович отвернулся, и пришлось обращаться к его седому затылку. — Я аккуратнее буду. Обещаю! И куртку я отстираю. И краску буду беречь. Честно!

Это была первая его работа. Да, подмастерьем, намалевщиком, как пренебрежительно говорили о них в конторе, но все же настоящая, с трудовой книжкой, зарплатой, формой. А он этого как-то не осознал, воспринимал все как игру, как забаву, как что-то несерьезное. До этого вот момента.

Плечи Михаила Ивановича опять дернулись, послышалось громкое сопение, а потом он заговорил, но все еще не обернувшись на Якова, а глядя на кирпичную стену перед собой:
— Молодой ты еще. Думаешь, все шуточки-прибауточки. А ведь мы важное дело делаем. Не Эрмитаж, как ты говоришь, красим, но важное. Очень! От нас жизни зависят!

Яков кивнул, хоть Михаил Иванович и не увидел бы: он прекрасно понимал, что они не просто картинки рисуют, а это чтобы если что — трубу быстрее нашли, или чтобы копать если надумают — не повредили. И люди бы не сидели потом голодные и холодные. Или еще чего хуже не случилось, взрыва какого-нибудь!

— Я понимаю, — почти прошептал он, опуская взгляд. Стыд залил и щеки, и шею, и грудь, Яков чувствовал, как они горят, несмотря на прохладу улицы.
— Не понимаешь ты! — Михаил Иванович все же обернулся, подался вперед, потом быстро огляделся, словно боялся, что кто-то их может подслушать, но кроме вернувшихся голубей никого во дворе больше и не было, и зашептал глухо, почти на самое ухо Якова: — Вот ты говоришь про знаки свои, сверхъестественные. Так оно так и есть. Ты думаешь, это мы тут просто так Трубы чтобы не терялись, кабели электрики отмечают, чтобы знали, где копать можно, а где — нет Как бы не так! Это же чтобы Эти сюда не пролезли, в наш мир!

Яков подумал, что наставник сошел с ума. Вот взял и… Бывает так, бабка ему рассказывала как-то про соседку, что с утра была нормальная, а потом бах инсульт — и все! И уже дурочка полная. Хотя Михаил Иванович не производит впечатление дурачка сейчас: прямой спокойный взгляд, никаких подергиваний, слюны текущей. Только вот его слова…

— Не веришь, — Михаил Иванович покачал головой, тяжело выдохнул. — Вот так всегда. Потому и не говорим вам сразу, что вы на самом деле делаете. Потому что засмеете, а потом еще и растреплете на весь свет. А это ведь тайна! — Он махнул рукой, вновь отвернулся, принялся рисовать очередной квадратик. Аккуратно, словно по линеечке выводя, сверяясь со специальной схемой знаков.

Яков смотрел на него и не знал, верить или нет. Звучало как бред. Полный! Как фантазия больного старика или как шутка над молодым работником. Но почему-то, наверное, потому, что Яков с детства мечтал, чтобы в жизни было больше волшебства, он все же склонялся к тому, что Михаил Иванович говорил правду.

— И мы от них защищаемся — осторожно спросил он, становясь рядом с наставником и теперь максимально аккуратно рисуя рядом с его свой квадрат метки. — И где они живут
— Там, — Михаил Иванович мотнул головой куда-то в сторону, но вряд ли он на самом деле имел в виду соседний проулок. Наверное, другое измерение.
— И какие они Типа Годзиллы и кайдзю — Яков очень любил японских монстров. Ну, конечно, он был бы не очень рад, напади они на их мир, а вот защищать землю от них было бы здорово!
— Котзилы! — фыркнул Михаил Иванович. Он уже сменил зеленую краску на черную, а толстую кисть — на кисточку потоньше, и теперь ждал, пока высохнет метка, чтобы написать на ней цифры. Яков тоже закончил со своей основой, окинул ее оценивающим взглядом: вроде ничего так вышло даже. Он молодец.. — С ума уже посходили вы со своим Голливудом! Обычные монстры, наши. Злыдки, домовые злюки, когтячки… Болотники еще.

Яков прыснул смехом: «злюки», «когтячки»… Надо же! Он про таких никогда и не слышал. Хотя, он ни про каких не слышал на самом деле, ну, кроме Голливуда и детских сказок, да.

— А болотники разве не на болотах живут Зачем от них в городе метки — поинтересовался он. Теперь он от Михаила Ивановича не отстанет, пока все не разузнает.
— А ты, по-твоему, где Не на болоте ли Питер наш и есть самое болото. Правда, давно уже сюда болотники не заходят, наверное, сухо. Или метро мешает. — Наставник опять сверился с книгой, принялся аккуратно рисовать цифры. Яков следил за ним, боясь даже вдохнуть слишком громко, чтобы не сбить руку. — А на самом деле метки-то разные. Знаки разные, цифры. И их не только в городе рисуют, но и в полях, и на шоссе, и в лесу. Столбы видел Вроде как участки лесничества отмечают, а… — он недоговорил, но Яков кивнул: понял. И улыбнулся: в груди поселилось странное чувство, которое он раньше не знал. Наверное, так ощущалось чувство принадлежности к большому и важному делу. Пусть он был всего лишь маленьким рисовальщиком, а все же…
— А эти метки от кого мы сейчас рисуем От когтячек И когда они подействуют И у меня как, вышло теперь Или надо исправить И краску я буду беречь, Михал Иваныч, обязательно. Вы же мне сказали, так я же… А чем они опасны Они на людей нападают, да И утаскивают к себе А много меток надо..

* * *
— Вот что ты мажешь Вот как ты мажешь Ты что, забор красишь, что ли Тьфу, бездарь!
— Яков Александрович, чего вы ругаетесь, а Мы ж не Эрмитаж красим!
— Не Эрмитаж, а дело мы делаем важное! А ты…

.