Огни Хтони

Качались ели — мерно, скупо, будто тяжёлые маятники, ходили по небу. Тропа сузилась, и не прошли они десятка шагов, как изба скрылась c глаз, погасло окно.
— Нюлэсмурт шутит, — негромко сказала Обыда́, перешагивая бурелом. — Не споткнись.
— А обратно как выйдем
— Обругаем его да выйдем. А не поможет — придётся наоборот дорогу пересказать. Так что запоминай, где идём.
— А ты помнишь Знаешь, куда идти
— Здесь каждый раз тропинки меняются. Не было такого, чтобы трижды по Хтони одной дорогой пройти. Есть тут свои леса, реки, свои деревни есть. Но между ними пути всякий раз иные. Кроме одного.

Трещало вокруг, словно костры пылали, но не было ни огонька, ни пламени, только от земли поднимался хищный жёлтый свет, будто в подземных пещерах бушевали пожары.

— Пусто как, — пробормотала Ярина.
— Тебя боятся, — усмехнулась Обыда. Ярина глянула недоверчиво, крепче сжала её ладонь. — Ладно, глазастая, чего сердишься Нельзя в Хтони сердиться. Тут среднее чувство серым делается, злое — чёрным. Смеяться тут надо, Ярина, смелым быть, храбрым, в сто раз храбрей, чем в Лесу. Лес и слабым помогает — Хтонь и сильных испытывает. Нечего хмуриться. Посмотри-ка — вон, впереди уже Терем видно.

Ярина с опаской подняла голову. Тёмная, устланная листьями тропа качнулась, топь по обе стороны потянула взгляд; повлекло в изумрудные разводы, в медленные тугие воронки. С трудом оторвавшись, Ярина взглянула, куда показывала яга. И обомлела, едва не оступившись.

— То-то, — довольно ухмыльнулась Обыда. Ярина подалась вперёд, щурясь, впитывая всем существом то, что видела. Захотелось раскинуть руки, побежать туда, но яга держала крепко. Хлопнула по плечу, возвращая в явь: — Больно-то не заглядывайся. Красиво, нечего сказать. Светло. Но наше с тобой Пламя — Лиловое, не Золотое.
Показалось, будто там, вдалеке, где вставало сияние, зазвучала музыка — тихая, но в самое сердце. А яга говорила — будто пела; мягко слова ложились на звуки.
— Наше с тобой Пламя земной силой питается, из пещер тянет, из корней, из гор. Белое ещё есть — у Утра, например, у Дня, у тех, кто силу черпает от неба, от солнышка, от озёр и речек, от полей широких. У царевен Золотое Пламя сама память питает, ну да про это тебе рано пока… Чёрное ещё есть — про него только в сказках сказывают: ничьё, бесчувственное, в самом сердце Хтони горит. — Обыда качнула головой куда-то вдаль, задумчиво помолчала. — Поделиться можно любым Пламенем, если захочешь, — с тем, у кого силы хватит его принять. Но если уж смешиваешь — осторожно надо, осторожно! Неумеючи смешаешь разное Пламя — разрыв-трава сладкой водицей покажется!
Ярина помотала головой, будто только что разбудили. Тонкая лиловая змейка скользнула из рук Обыды, обвилась вокруг шеи, тут же скатилась по расшитому платью в болото, зашипела, поплыла вглубь.

— Помни, что у тебя внутри, — тихо проговорила яга и подтолкнула вперёд. — Айда. Мимо самого двора пройдём, успеешь разглядеть. Но околицы не касайся, травы их не рви — замараешься золотом, долго пролежишь. Поняла
— Поняла, — шепнула Ярина, послушно ступая по влажной тропе.
Она изо всех сил вглядывалась во встающий впереди Терем — в белом сиянии, с золотыми башнями, с витражными оконцами и кудрявыми яблонями, клонящими ветки за высокую ограду. Чем ближе, тем шире становилась тропа, тем светлей росла трава по обочинам. Кое-где выглядывали рубиновые ягоды, серебристые цветы. Задышалось вдруг легче; знакомым Лесом пахнуло среди болотной топи, среди чёрного перца и пряных подгнивших рос. Оказавшись в сотне шагов от Терема, Ярина умоляюще оглянулась:
— Пошли быстрей!
— Нельзя тут спешить. Быстро подойдём — обожжёмся, и глаза сжечь может. Тут ведь другое Пламя правит, Ярина, сказала же. Не наше.

Показались уже и витые лесенки, и хрустальные переходы, и резные ставни, и зелёная шёлковая листва, на которую так приятно было глядеть среди слякоти, синих елей, гудящего тёмного сосняка. По листьям прыгали блики, совсем как летним утром от солнца, но здесь, в Хтони, даже над Теремом солнца не было, стояло только тихое зарево — не дрожало, не падало, ласковой короной окружало сказочный дворец. А там, за оградой… По золотой траве медленно шла высокая красавица в длинном платье. Лилось от неё сияние — будто от огонька в лесу: тёплое, тихое. В волосах Ярина различила венок, но что за цветы — не поняла: вроде и купальницы, а вроде крупней, нежнее… За руку женщина держала девочку — чуть постарше Ярины, в белом платье, с волосами, в которые вплетены были те же крупные бархатные купальницы…

— Кто это — спросила Ярина. Против воли потянулась вперёд, забыла про всё, что Обыда говорила. Изо всех сил захотелось туда, к свету, к Терему, к светлой этой незнакомке, к девочке этой — после тёмной избы, после мрачного двора, от угрюмой Обыды, от тревожного леса, где что ни шаг — то загадка…
— Царевна это с ученицей своей, — сказала Обыда мягко. Тут же грозно одёрнула: — Куда к околице полезла Велела же, не трожь!
— А зайти нельзя — с надеждой спросила Ярина. — Хоть на миг
— Кто ж нас пустит.
— А если разрешения спросить — не сдавалась Ярина, вглядываясь, впитывая и свет, и ласковые слова — не разобрать отсюда, но слышно было певучую речь, тихую песню, которую пела женщина девочке…
— Яги с царевнами не якшаются, — покачала головой Обыда. — По разные мы стороны, понимаешь Как отражения в зеркале. Встретиться можно. Увидеть друг друга можно, если сильная, если пропа́сть не боишься. А заговорить — нельзя. Заговоришь — проложишь дорожку, качнёшь Равновесие.

Полыхнул гром, и от земли, там, где, потрескивая, затихал жёлтый свет, поднялись крохотные огни — такие же золотистые, как зарево над Теремом. Поплыли под уханье сов, под журчание невидимого ручья, впадавшего в нравную Калмыш. Три огонька коснулись Ярины: сели на щёку, на рукава, но не погасли, только обдали теплом, прозвенели едва слышно и повлекли за собой, потянули…
— Куда они — спросила Ярина, не смея повысить голос, боясь спугнуть.
— Видят, что в тебе света много, — вздохнула Обыда. — Тянут тебя к Золотому Пламени.
— А ты
— На меня, смотри, не садятся… — В голосе яги сквозила печаль, глубокая, тихая. Ёкнуло сердце. Ярина обернулась. Глядела Обыда холодно и сурово. — Шевелись, глазастая. Не наше это место. Налево сворачивай.
Ярина нехотя повернула и обнаружила, что стоит на развилке. Выложенная камнем дорога вела к Терему, и тонкий щебет доносил ветер с той стороны. Заросшая, усыпанная золой тропка манила вниз, круто уходя к обрыву, теряясь в кривых липах.
— Налево
— Налево, налево. Направо — Золотой сад. Там царевны цветочки свои да яблони растят. Туда ходят, только если память хотят похоронить да заново вырастить. А нам с тобой каменные огни нужны.
— Ни на мгновенье туда нельзя — протягивая руку раскрытой ладонью к теплу, к свету, прошептала Ярина. Показалось, что за оградой Сада, где кудрявились яблони, различила она мелкие синие цветы и ветер донёс оттуда шепотки, можжевеловый, сосновый запах…
— Ни на мгновенье.
Ещё один светлячок сел на ладонь — не золотистый, а серый, покрупней, похожий на поздний снег. Другой опустился на волосы, на подол приземлилась целая гурьба.
— А эти в тебе тень чуют, к реке зовут, — объяснила Обыда. — Пойдём.

Будто во сне, плохо видя, куда движется, в тумане, в густом киселе тронулась Ярина следом. Серые светляки превратились в настоящий снег, только он не таял, не холодил — знай себе летел в воздухе, вспыхивая. Оглянувшись через плечо, Ярина едва различила позади золотое сияние: скрывались дивные цветы, птицы-невидимки, светлостволые яблони и царевна… А впереди громче, шире несла свои перекаты река, тёмная Калмыш, укрытая по берегам рябиной и камышом, с водами, способными уводить в сны, у кого отбирать, а кому отдавать память.

— Видишь мост Вон, за кустами. Три брёвнышка, а кого признает река, того пустит, даст пройти, не замочив ног.
— А если не пустит
— Не бойся, не потонешь, — криво усмехнулась Обыда. — Только выйти назад уже не сможешь.
— Из реки
— Из Хтони.
— Как так
— Выйти-то выйдешь, через избушку выберешься. Но кусочек здешний в тебе останется, если глотнёшь воды. А течение Калмыши быстрое, сразу под воду потянет, испить заставит. Вот и вернёшься потом, а на сердце — здешняя вода, ледяная, чёрная. Всегда будешь об этом месте помнить. И вернуться хотеть. И Лес уж будет не мил, даже в самой чаще.

Серые светляки повалили гуще, будто метель. Ярина шла вперёд, проверяя, прежде чем ступить, каждый шаг. Только за серебристой пеленой делать это было сложнее и сложнее.
— Немного осталось, — подбодрила сзади Обыда, и, хоть шла она совсем рядом, за руку держала, голос её долетал из далёкой дали.
Наконец завеса потемнела, поредела, рассеялась, и блеснула впереди гладь реки — стальная, стеклянная, сколько хватало глаз.
— Сама хозяйка Калмыш тебя приветствует. Улыбается! — торжественно, тихо-тихо произнесла Обыда. — Поприветствуй в ответ.
Почему улыбается Кто Ярина глядела в воду и не видела ни улыбки, ни лица, ни фигуры — только тьму, глубокую, глубже самого глухого лесного колодца; в тех хоть звёзды отражаются, а в этой ничего нет. Ярина наклонилась и не увидела отражения.
— Ниже, — прошипела Обыда.
Ярина склонилась ещё, как в пояс кланяются, но ни чёрточки, ни точечки не прибавилось на водяном стекле. Окатило страхом: есть ли я, раз не отражаюсь Ярина дёрнулась, ощупала свободной рукой лицо, грудь, колени.
— Ниже поклонись! — яростно велела Обыда.
Ещё ниже, к самой воде опустилась Ярина, присела на корточки, поднесла ладонь к налитой глади, в которой закачались верхушки осин. Слабо-слабо засветилась вода, и, только когда Ярина наклонилась, вдохнув ледяной, земляной, грибной запах, в реке наконец отразилось её лицо, испуганные глаза — такие, что радужка скрылась за расширившимися зрачками.
— Зеркало моё, что у чернодвери, — мерно проговорила Обыда, беря её за плечо, — из того же стекла, что эта вода. Ты всё спрашивала, отчего в него глядеться нельзя. Оттого нельзя, что оно всё внутри отражает, всю суть твою, без утаек. Глядеться в такие зеркала попусту нельзя — душу отнимут. Ну, вставай теперь.

По тонкому, хлипкому мосту перешли они Калмыш, и далеко в речном тумане, стоявшем, как пар над водой, Ярине почудились рыжие факелы, нарядные избы. Спросить, что это, не успела: мост кончился. Едва миновали середину — а уже на том берегу. Снег превратился в мелкие перья, потёк бусинами по лицу, волосы прилипли к щекам, потяжелели косы и платье.
— Ступай на землю. Не робей, ступай.
Тогда Ярина и увидела каменные огни. У самой воды, как горсть самоцветов, разрослись кучками, пучками, горят в сумрачной мгле, но свет не режет глаза, как лунный, не ласкает, как во дворе у Царевен, а так сияет, словно тебя саму озаряет изнутри, словно не забирает — отдаёт, одаривает.
— Раз навстречу тебе они выскочили — своей рукой сорви, — сказала Обыда.

Отрывок из фолк-фэнтези «А за околицей — тьма»

.