Чайник

Забавно, насколько важной может быть обычная вещь. Такая обыденная, бытовая, каждодневная. Такая как чайник. Обычный с виду — заварочный, белый с нарисованным синим кружевом. Гжель — не гжель. Плевать. Без разницы.

И вот стоит этот чайник в серванте, за стеклом. Чайник, мы помним, обычный, но то, что его из серванта достают только по выходным и на праздники, будто оберег хорошего вечера, делает его таким значимым.

А когда кто-то кто умирает, то решает вручить этот талисман тебе Отдает как самое родное, последнее что осталось, в прямом смысле от груди отрывает и трясущимися руками протягивает

Вот тогда становится не по себе. Следить за руками, еле удерживающими чайник на весу. Смотреть на чайник, на блики света в гладкой поверхности и на его чертово синее кружево, которое на самом-то деле никогда не нравилось.

Ну же, возьми.

Невысказанное «мне тяжело» повисает в воздухе.

Не нужен мне еще один чайник. У меня есть.
Мне тем более куда пожимает этот кто-то плечами и обратно ставит чайник на стол, на самый край, так, что вот-вот упадет, аж покачивается. Я просто хочу, чтобы он был у тебя, когда меня не
Прекрати! Заберу я его сейчас, и что потом В следующее воскресенье тащить сюда Через весь город Ну уж нет. Увольте.

В следующий раз чайник приходится достать из серванта в четверг. Когда кто-то умирает — принято поминать. Вот все и собираются вокруг заварника, словно возле костра: мама, сестра, тетя. Много кого, на самом деле. То всхлипнет где-то за противоположным углом стола, то отхлебнет слишком громко на этом, совсем близко от тебя. То начнет чайной ложкой сахар размешивать, будто ты снова в церкви и колокола никак не могут заткнуться, все орут и орут. Бо-ом. Бо-ом. Бо-ом!

Вот так же ложкой о стенки чашки. Такой же фарфоровой, как чертов надоедливый чайник, стоящий по центру стола. О котором все никак не забудут:

Она хотела, чтобы чайник тебе достался, раздается скорбным, плачущим голосом, над самым ухом. Такой у тети можно услышать только на похоронах и поминках. Тон специальный, в картотеке значится под номером 394: «Церемониально-траурный». Включается редко, раздражает на раз.

Мне не нужен чайник, сцепив зубы, цедишь, и на руки сложенные перед собой смотришь. У меня есть.
Возьми-возьми. На память. Будешь смотреть на него и вспоминать

Вспоминать кого-то из-за вещи, которая мозолит глаза, из раза в раз! Это так классно! Ведь правда Феерия! Восторг! Экстаз!

Странно, что еще сервант не предлагают перетащить в твою тесную студию, недооднушку на самой окраине города. Ведь чайнику без серванта никак. Где он будет стоять и блестеть своими пухлыми боками, как долбаный тотемный божок. Он без серванта не может. Вся божественная значимость потускнеет.

Если так беспокоишься об этом чайнике, возьми сама, огрызаешься и резко встаешь. Покурить бы, даже мама сегодня вряд ли будет ругаться или грозно смотреть. Но курить хочется меньше, чем ругаться с родственниками из-за сигарет. Поэтому обратно садишься. Зыркая из-под бровей на тетку, которая твоей сестре пытается всучить обожаемый всеми заварник. И вдруг «она хотела, чтобы чайник достался тебе» превращается в «чайник должен быть у вас». Будто ты и сестра это четырехрукая, четырехногая химера с двумя головами.

Ну а ей он зачем выдыхаешь громко, привлекая внимание каждого сидящего за столом.
А ты не отговаривай, хмуро отсекает тетя. Тебе он не нужен. Так пусть берет, если хочет.
Да не особо, вообще-то, сестра подает голос впервые за вечер, наверное, и как-то неправильно скукоживается, уменьшается в размерах, когда все обращают на нее внимание. Когда торжественное «ха!» вырывается из твоей груди, вызывая недовольные шепотки по периметру столешницы.

Почему ты просто не можешь уважать желание умершего тетя, повизгивая, хлопает раскрытой ладонью по столу. Пустая тарелка, стоящая перед ней, также нервно звякает.
Почему всем плевать на желания живых Я. Не. Хочу. Об. Этом. Говорить, парируешь, скрестив руки на груди.
А я хочу! Будем говорить об уважении чужих желаний С тобой Ведь ты ничье мнение, кроме своего, не уважаешь! А главное: с чего А С чего, скажи мне, ты ничего не представляющая из себя кучка саркастичного дерьма!

«Вот оно! думаешь ты. А начинали с заварочного чайника».

Думаешь, я не видела Весь день! Весь гребаный день ты только смотришь по сторонам, фыркаешь и делаешь вид, что лучше всех!

Мама, сидящая рядом, накрывает ее пальцы своими, успокоить пытается или поддерживает, тебе непонятно, но в любом случае знак достаточно ясный: пора это заканчивать.

Ничего я не делаю, прекращай.

«Уж лучше б пошла курить», думаешь и вздыхаешь тяжело, потому что видишь, как полная грудь тети увеличивается в размерах, набирая воздух:

Я прекращу, когда захочу! Не тебе, молокососке, мне указывать! И не таким тоном!
А каким тоном переспрашиваешь, казалось бы, еле слышно, но в напряженном молчании уловим каждый вздох, каждый свистящий выдох зрителей этой жалкой картины.
Сань, нам пора, еще детей из садика забирать, дядя подходит к ней со спины, ладони на плечи кладет.
Я не уйду, пусть она уходит, бурчит и одергивает длинные рукава черного платья, будто они сейчас самое важное.
И вскользь так добавляет ничего не значащее:

И чайник пусть заберет.
Этот чайник слишком легко уточняешь. А дальше сложнее, словно провал в памяти.

Вот ты смотришь на ее седую макушку, окруженную кольцом волос, окрашенных в каштановый. Потом на блестящий ангельской белизной заварник. Снова на макушку. На заварник у тебя в руках. На победоносное выражение ее оплывшего с горя лица. Почему-то вдруг меняющееся, будто это и не лицо больше, а маска из фильма ужаса. Гротескная, дешевая маска с раскрытой бездной рта, из которого, наверное, вылетает крик или стон.

Ты не слышишь. Зачем

Если можно купаться в звоне осколков, дождем падающих на пол. Черепки сломанными костями белеют на темном ламинатном полу. Вот что осталось от божка уюта. Не такого уж и великого. Не такого уж и значимого. Обычного.

Источник