
Ехали мы минут пятнадцать. Я не успел прочесть на вывеске, что это было за отделение милиции. Меня завели в кабинет и когда туда же вошла женщина в милицейской форме, наручники расстегнули. Женщина сказала, чтобы я достал все из карманов плаща, который был на мне. Я так и сделал. При этом из одного из карманов я достал незнакомый мне предмет. Это был дешевый бисерный кошелек, какие были модны в то время. Мне сказали открыть его и достать содержимое. Я открыл молнию и достал оттуда пачку нарезанной бумаги и две десятки. Тут же женщина взяла мою руку и стала ваткой, смоченной в чем-то, тереть пальцы. Ватка окрасилась в малиновый цвет. Ее тут же положили в полиэтиленовый пакетик. Потом она долго что-то писала и закончив, показала где я должен поставить свою подпись. Я был в полной прострации все это время и совершенно не понимая что делаю, выполнил и это. Вслед за мной протокол подписали и ребята, что привезли меня и еще какая-то женщина. Потом были долгие часы в «обезьяннике» и вот мне снова надевают наручники и ведут на выход. Тут я понял где нахожусь. Это место было знакомо мне с детства Из маленького отсека в милицейском УАЗике я видел, что меня везут в город. Минут через двадцать мы въехали куда-то и за нами закрылись большие металлические ворота.
В камере
Мы поднимались по трапам с решетками по сторонам, проходили через какие-то решетчатые двери и в конце-концов оказались в какой-то комнате, где меня полностью обыскали, забрали шнурки из ботинок, ремень и сняли погоны и знаки с формы Затем: «Вперед, стоять, лицом к стене, направо, вперед, стоять» Большая и тяжелая дверь с какими-то засовами и замками. Очень шумная и вообще, такого отвратительного и почти непереносимого лязга ключей, запоров я никогда не слыхал Конечно же, я прекрасно понимаю, что это ощущение плод моего шокированного сознания и все же Я вошел в камеру, дверь за мной захлопнулась и с тем же лязгом закрылась на замки. Потом все стихло. Камера представляла собой небольшое помещение, половина которого представляла собой как бы деревянную сцену, отполированную долгим использованием до блеска Над этой сценой нарами было небольшое зарешеченное окно с маленькой форточкой. С наружной стороны окно было закрыто «намордником», так что видно было только маленькую полоску неба. Но это я узнал только утром. В одном углу камеры был ржаво-черный железный умывальник, а в другом стоял накрытый крышкой обычный двадцатилитровый эмалированный бачок, какие есть в каждом доме. Сознание отметило, что вот это и есть та самая параша На стене небольшая деревянная полка, на которой были алюминиевые кружки, миски и пара пачек сигарет «Прима». На нарах лежал мужчина и внимательно разглядывал меня. Я поздоровался, машинально сказав «добрый вечер», чем вызвал усмешку у лежащего и реплику о том, что вряд ли этот вечер можно назвать добрым. Я согласился с этим, сказал как меня зовут и, положив куртку на нары, присел на уголок, с трудом пытаясь заставить работать свое сознание Взгляд почему-то зафиксировался на стене. Это была серая, покрытая как бы пупырчатой штукатуркой поверхность. Совсем как на судне пробковое изолирующее покрытие в некоторых помещениях… Первая мысль, пришедшая в голову, была о том, что если разбежаться и удариться головой об эту стену, то голову разбить не удастся — Ложись спать, утром подумаешь обо всем. Все равно сейчас ничего умного не придумаешь! — сказал Сергей, как он представился. Я лег, пытаясь устроиться. Спать на плоской деревянной поверхности не на перине. Я в то время не был еще таким как сейчас и улечься так, чтобы нигде не давило, было невозможно. Единственное, что я устроил хорошо голову, так как у меня была куртка и я сложил ее вместо подушки. Постепенно мои мысли становились все более вязкими и простыми. Незаметно я погрузился в липкое забытье, во время которого приходилось часто менять положение тела, безуспешно пытаясь найти удобное положение. Среди ночи я очнулся. В камере стало очень холодно и я вынужден был лишиться подушки, накрывшись тонкой курткой. За окном было темно. Сон пропал. Я лежал и вновь и вновь пытался восстановить все, что со мной произошло и понять, почему это все так случилось. Ни одного вразумительного ответа на мои вопросы не возникло. Я лежал с открытыми глазами и смотрел на лампочку, которая постоянно светила в нише, закрытой решеткой. — Ну вот, даже лампочка здесь за решеткой,- подумал я и в это мгновение раздался лязг ключей и запоров.
Соседи
Дверь открылась и в камеру вошли двое. Дверь за ними так же шумно закрылась. Один мужчина был довольно пожилой, лет пятидесяти, а второй лет тридцати. Тот что постарше, сел совсем как и я, когда прибыл, на край и глядя в одну точку, стал качаться вперед-назад. Молодой же просто лег, набросив куртку на голову и почти сразу захрапел, заполняя камеру запахом перегара. Сна уже не было и я просто лежал, вспоминая всю свою жизнь. Мысли мои постоянно возвращались к одному как там мои, ведь ни родители ни жена не знают где я и что со мной. Я должен был прийти вечером и не пришел Все усугублялось тем, что отец лежал тяжело больной Наступило утро. Умылся и опять лег. Вскоре принесли завтрак горячая вода в кружку и кусок хлеба. Все это передавалось через специальную форточку в двери. После горячей воды и довольно свежего хлеба стало как-то полегче и видимо не только мне. Сергей заговорил первым, обращаясь ко мне. В ответ на его вопрос, я рассказал, что со мной произошло вечером. К разговору подключился тот, что помоложе. — Не сы, в зону не пойдешь, если умно себя вести будешь, — на что я ответил, что неплохо бы еще и знать, что такое умно себя вести в таких обстоятельствах. И тогда начался мой ликбез. Первое, что я узнал это то, каким я был идиотом там, в ментовке, когда сам, своими руками доставал из карманов вещи и чисто, без оговорки подписал протокол. Потом они рассказывали мне о том, что будет дальше. Шаг за шагом что будет и как себя вести при этом и к чему это приведет. Все было настолько ново для меня, что я с ужасом понимал в тот момент, что все до единого «капканы», о которых мне рассказывали, были бы мои — во все до единого я бы попался Самое страшное было полная безызвестность и ощущение того, что обо мне забыли, что никто в мире не помнит обо мне и не знает, где я и что я в беде. Мысль о том, что я вообще могу здесь остаться, забытый, совсем как у Дюма в «Графе Монте-Кристо», сверлила мозг.
Игра на рояле
Мои «учителя» успокоили меня и сказали, что так не бывает, скоро меня поведут для игры на рояле. На мой вопрос что это такое, мне сказали, что я сам пойму когда это наступит. Ближе к обеду дверь открылась и назвали мою фамилию. Я вышел и меня повели куда-то. Это была та же дежурка, где меня обыскивали. Человек в гражданской одежде взял мою руку и накатывая ее валиком, нанес на пальцы черную краску. Потом он прикладывал каждый палец к какому-то бланку и так все десять. Теперь я знал, что такое «играть на рояле» в местном значении этой фразы. Во время этой процедуры человек этот очень ласковым, сочувственным тоном разговаривал со мной, убеждая в пользе моего добровольного признания в 15-20 эпизодах карманных краж и в этом случае, видя мое чистосердечное раскаяние, меня тут же отпустят домой, взяв обещание что я больше так не буду делать. Это был первый факт подтверждения того, о чем мне рассказывали в камере. Я только кивал согласно. — Ну вот и правильно, вот и молодец! — одобрительно приговаривал он, заканчивая свое дело.. Вернувшись в камеру, я поделился впечатлениями. Они в один голос сказали, что это означает, что скоро меня вызовут к следователю на допрос. А еще они сказали, что это не тот следователь, который будет вести мое дело, а следователь при СИЗО. Тут же я получил подробнейший инструктаж о том, как я должен себя вести и что можно говорить и что нельзя. Через час все это мне пришлось применить на практике. За исключением одного меня не били и мне не пришлось подставлять под удары лицо для очевидности побоев, как меня учили Следователь долго пытался выявить во мне закоренелого карманника, а потом пообещал позвонить моим родителям и сказать им, что я жив и отпустил в камеру. Сокамерники мои потом посмеялись над этим и сказали, что он мог что угодно пообещать — все равно никогда не выполнит! А потом про меня и вовсе забыли. Правда я уже знал, что все равно через 72 часа меня должны будут увезти к прокурору и он решит что со мной делать и меня отпустят под подписку о невыезде, если я буду делать все так, как мне говорят. На обед была страшного вида и запаха похлебка, а вернее серая, мутная вода с одним кусочком хлеба, а на второе рожки с каким-то вонючим жиром вместо масла. На десерт та же горячая вода. Вечером хлеб и горячая вода. Надо признать, что уже на второй день я искренне радовался и рожкам и этой горячей воде! Поистине, человек ко всему привыкает и очень быстро. Привык и к туалету Если «по-маленькому» можно было в любой момент сходить в бачок, то «по-большому» — только один раз, утром. Всю камеру выводили в большой туалет на 5 «очков». Из бумаги там был только драный журнал Огонек У кого утром «не получилось» , должен был терпеть до следующего утра, ибо в бачок это делать было нельзя до утра он не выносился С собой же брали и бачок и мыли его там, смазывая потом квачом, стоящем в растворе хлорки. За качеством этой работы следили сами «постояльцы» камер, так как если делать это не очень тщательно, то в камере будет сильный запах.
Сокамерники. Сергей
Наиболее близок мне был Сергей — высокий, стройный мужчина лет 30 — 35. Он вообще, как-то само собой, естественно стал старшим в камере. Именно он как бы покровительствовал мне с самых первых часов моего пребывания в камере и подробно, систематизированно рассказывал мне о правилах поведения, о каких-то законах и нормах общежития в тюрьме и на зоне. Я очень надеюсь на то, что мне все это не пригодится, однако благодарен тем, с кем меня судьба свела в этом суровом месте, за науку выживания Правда, я тоже не оставался в долгу и как-то получилось , что каким-то образом темы переходили то на один то на другой предмет и у меня было много что рассказать и о политике и о жизни в других странах и вообще, о многом. Благодаря этому время летело очень быстро. Сергей был вором. Он дважды уже сидел по несколько лет и говорил с полной уверенностью, что и в этот раз получит максимум два-три года, так как его взяли на краже до того, как он успел ее закончить и на него могли повесить только попытку кражи. Действовал он всегда в одиночку. Из общей характеристики умен, начитан, независим и вспыльчив. Во всем его облике, манере говорить чувствовалась уверенность в себе и сила Злобы или агрессивности в нем я не почувствовал, но как оказалось позже напрасно.
Михаил
Этот человек был противоположностью Сергею. Был он грабителем и домушником. Он также уже сидел, причем начал «на малолетке», то есть в колонии для несовершеннолетних и продолжил отсиживать свой срок во взрослой зоне. Срок был большой — 8 лет за грабеж и причиненные телесные повреждения. Три года он был на свободе и судя по его рассказам, провел их очень «плодотворно». Главная его цель была «рыжевье», то есть золото. Добывал он его всеми доступными способами грабежами на улице, в лифте и при этом он совершенно спокойно рассказывал как обрывал серьги, не обращая на внимание что при этом зачастую разрывается и мочка уха. Не задумываясь применял силу. Основное же его занятие было квартиры. Попался он на очередном ограблении квартиры. Вскрыл дверь, нашел деньги и золотые украшения и уже на выходе из квартиры столкнулся с хозяином пожилым человеком. Не задумываясь схватил стоящий в прихожей табурет и ударил старика по голове. Старик упал. В этот момент сверху спускался мужчина, который увидел все это. С ним Михаил не справился, был скручен и вызванным по телефону нарядом доставлен в отделение неподалеку. Основные сокрушения его были о том, что с ним не было ствола. Дома у него лежал обрез, но он его редко брал на дело. А еще он очень сильно переживал от неизвестности жив ли старик Когда его увозили, скорая только приехала и чем все кончилось, он не знал. В то время кара за убийство при ограблении была бы скорее всего одна Никаких угрызений совести или вообще, чувств в отношении старика не было и следа. Сравнивать его с Сергеем просто невозможно. Ни единого следа сильного ума или развитости. Речь, в отличие от стройной и логично построенной речи Сергея, отличалась скудным набором слов вперемешку с матом и жаргоном.
Третий
Как зовут третьего соседа, мы так и не узнали. Он не спал и не ел. Сидя спиной у стенки, он или смотрел постоянно в одну точку или качался, закрыв глаза, вперед-назад, сидя на краю нар. На все попытки уговорить его поесть что-либо он только отрицательно мотал головой. Лишь один раз он заговорил, буквально в нескольких предложениях рассказав, что изрубил большим поварским ножом молодую жену, которую застал с любовником. Говоря об этом, он поскуливал, сокрушаясь и убиваясь сожалением о том, что сделал Он был пьян когда делал это. В милицию он пришел сам, отделение милиции было в соседнем доме. Самое же интересное было в том, что он знал об измене и предупреждал жену, что убьет ее если застанет. Более того, он дважды ходил в милицию и там предупреждал дежурного, что убьет жену. Он требовал, чтобы милиционеры поговорили с ней и убедили ее не делать этого в своей квартире. Его выгоняли пинками под зад со словами: «Когда убьешь приходи и мы займемся твоей проблемой». Вот он и пришел, заявив что все уже сделано и теперь они могут им заняться Ему опять не поверили, но когда дежурный вышел из своей выгородки, чтобы снова вышвырнуть его из отделения, он увидел его руки в крови Рассказав это, он снова впал в свое прежнее состояние и больше не выходил из него Когда его увели куда-то, Сергей сказал, что встречался уже с подобным. — Он не жилец. Такие на зоне не живут и накладывают на себя руки при первой же возможности Он никогда не простит себе того, что совершил.
Читай продолжение по ссылке: