В его чайных чашках раскинулись сосновые леса, которые он периодически заливал пожарами теплого ройбуша. Когда кто-то неудачно открывал старый шкаф, полный сломанной мебели и изъеденных молью шуб, оттуда выскакивали серебристые лани. Они постукивали серебряными копытцами, в разные стороны летели искры, и Демон Лапласа вынужден был отрываться от прошлогодней газеты [когда знаешь и помнишь все, что было и будет, нет разницы, какую газету читать] и отрывать прилипшие искры от винтажных занавесок.
— Почему в твоем доме происходят столь явные чудеса, мой дорогой друг? — спросил у соседа Демон Максвелла, случайно выпустив из сахарницы стайку люминесцентных летающих медуз. — Это слишком необычно для жилища такого консервативного дьявола, как ты.
— Однажды я сказал падающей звезде, что хочу удивиться, — Демон Лапласа подавил зевок катком светской беседы, — с тех пор она пытается.
Северное сияние под потолком развернулось в радугу. Пушистые облака где-то под пледами заурчали котиками.
— Так почему ты не скажешь ей прекратить, мой дорогой друг? — продолжил светскую беседу Демон Максвелла. — Очевидно, что её попытки бесполезны по определению твоего мысленного эксперимента.
Демон Лапласа устало посмотрел на собеседника и пожал плечами, с которых немедленно соскользнули и полетели вверх крошечные воздушные шарики.
— Потому что верю в других, наверное, — ответил он.
Наверное, это единственное, что остается тем, кто перестал удивляться: продолжать верить в людей и звезды. Ну а если Демон Лапласа вызвал в вас капельку сочувствия, то хотя бы попытайтесь его удивить: вдруг получится?
Пробуйте. Он узнает.