Она появилась из чернил и солнечного света

 

Она появилась из чернил и солнечного света Я вышел на кухню за второй порцией кофе для вдохновения, а нашёл ее: босоногую, с волосами цвета грецкого ореха, припудренными осевшей на них мукой, и

Я вышел на кухню за второй порцией кофе для вдохновения, а нашёл ее: босоногую, с волосами цвета грецкого ореха, припудренными осевшей на них мукой, и в моей давно потерянной голубой рубашке. Я не стал спрашивать, кто она, черт возьми, такая, и откуда взялась. Я столько раз описывал её на страницах моих книг — невысокую, стройную, медовоглазую. Я знал: на мочке левого уха у нее чернеет крошечная родинка, а на бедре есть шрам, похожий на кленовый лист. Она пекла рисовые оладьи и варила кофе с перцем чили. Чихала на солнце и знала наизусть сто двадцать три песни со словом «ветер».
— Тебе нужно купить, турку, это никуда не годится — она повернулась от плиты, держа в руках банку растворимого кофе.
— Он вполне нормальный.
— Нормальный нам не подходит, — она открыла окно и швырнула банку на улицу. Она была немного сумасшедшей. Как я и хотел.
Я купил ей турку. И чеснокодавилку. Поменял все сковородки. Повесил на стену её портрет, который сам когда неумело нарисовал карандашом. Она приносила мне кофе в кабинет, придумывала новые булочки к каждому завтраку и за пару месяцев спустила годовой запас свечей на ужины.
Я редко выходил из дома и никогда не приглашал гостей. Мои родители давно умерли, а сестре хватало открыток на праздники и видео-звонков раз в месяц. Поэтому мне не пришлось ни прятать свою воплощенную возлюбленную, ни объяснять ее появление. Она не выходила из дома, а если ей что-нибудь было нужно, она просто вписывала это в список покупок. За все время она попросила для себя только зубную щетку и красную ручку.
— Я ревную тебя к ним, — мурлыкнула она, стоя в дверях моего кабинета. На ней, как и всегда, была только моя старая рубашка. На этот раз — в серую полоску.
— К кому — я отвлекся от текста, который редактировал.
— К твоим героиням. Они все, как одна, похожи на меня, — она прошла в кабинет, и скользнула мне на колени.
— И к чему же тут ревновать — рассмеялся я, легонько проводя пальцем по её носу.
— Зачем тебе они теперь, когда появилась я — она отстранилась и посерьезнела.
— Вот, например, эта, — она извернулась у меня на коленях и ткнула пальцем в монитор, глухо стукнув по нему ногтем, — снова идеальная, немного сумасшедшая красотка.
— Но печёт она блинчики! — попытался отшутиться я.
— Почему бы, для разнообразия, не сделать ее полной не унималась она, Добавить проблемы с прыщами в детстве Можно и не любить готовить! Зато обожать бегать под проливным дождём и знать три языка.
— Да какая разница — я начал раздражаться. Что она могла смыслить в литературе Откуда ей было знать, как создаются персонажи
— Разницы никакой — вот и беда, — она махнула рукой в сторону полки с уже изданными моими книгами, — Вики, Лорен, Торри, Камилла. Меняется только имя, но это всего лишь тысячу раз повторенная я. Это становится скучным.
С этими словами она, наконец, слезла с меня, и выпорхнула из кабинета. А через десять минут, как ни в чем не бывало, принесла мне свой фирменный кофе. Но я был зол и к кофе не притронулся, он так и остался стоять рядом с компьютером до следующего утра. Я долго сидел над редактурой в ту ночь, и, подумав, исправил блинчики на лимонные кексы.
— Ведь твой Нэйтан — это опять ты, — мы не касались темы книг целую неделю, но сейчас, посреди отменного ужина, она вновь решила вспомнить про одинаковых персонажей. Будто не понимала, что меня это нервирует.
— И что с того
— Все уже поняли, кто ты и какой ты. Может, пора двигаться дальше Напиши о своём отце. Или собери персонажа из друзей. Создай свою полную противоположность и попробуй предугадать его действия!
— Но зачем К тому же, ты не права, мои персонажи отличаются…
— Цветом волос Голосом Почтовым индексом
— Это так просто не уловить…
— Сотни твоих клонов встречают сотни моих. Тут и ловить нечего.
Я ушел спать, не дождавшись десерта, хоть и знал, что она с самого утра выпекала какой-то хитрый торт. Черт знает что! Я не привык, чтобы кто-то лез в мою работу.
Я уже понял, что она не отстанет. Вопрос был только в том, сколько она выждет на этот раз. Вышло около двух с половиной недель.
— Знаешь, твои Нэйтаны с Камиллами только и делают, что остаются вместе, вопреки всему, либо расстаются, хоть и любят друг друга больше жизни.
Всего несколько минут назад я ласково целовал ее шрам на бедре, и где положенная мне благодарность!
— А что им еще, в сущности, остается вздохнул я.
— А что делают все люди во всем мире она приподнялась на локте Например, они могут остаться вместе без всяких «вопреки», или возненавидеть друг друга, или никогда не любить. Кого-то из них может вообще не быть в твоей новой книге!
— Моя новая книга сейчас на стадии финальных правок, ты хочешь, чтобы я вырезал из нее целого персонажа
— Это же не последняя твоя новая книга! Тебе не надоело делать одно и то же
— И что! Между прочим, это прекрасно продается!
— Ах вот как Продается Туалетная бумага тоже, знаешь, прекрасно продается! и она отвернулась, сдернув на себя все одеяло. Я схватил лежавший на полу плед и ушел спать в кабинет. Явилась с тех самых страниц, которые теперь сравнивает с туалетной бумагой, и еще пытается мне указывать!
Это была самая долгая наша ссора. Мы молчали три дня. А потом я уехал на встречу с читателями, так и не сказав ей ни слова. Я сидел весь на нервах, вспоминая, как она молча поставила передо мной тарелку с глазуньей и подала рубашку, в которой я сейчас сидел. Рубашка была дурацкого пепельно-розового цвета. Ту, которую я собирался надеть, она случайно сожгла утюгом. На вопросы я отвечал машинально, зная, что она раскритикует каждое мое слово. И был прав.
— Почему ты говоришь, что я эфемерная Я ведь сожгла твою рубашку вот что она сказала мне, спустя три дня молчания, стоило мне переступить порог квартиры.
— А что мне было еще говорить Если на вопрос о музе кто-то ответит, что она живет у него на кухне и печет оладушки с ежевичным вареньем, его тут же сочтут сумасшедшим.
— Тебе бы все равно никто всерьез не поверил, зато это была бы твоя правда.
— Слушай, я знаю лучше твоего. Они ждут определенных ответов.
— А ты тут что, для того, чтобы бесконечно оправдывать их ожидания, повторяя не тобой придуманные реплики Ты не то что в своих книгах, ты в жизни своей не отходишь от шаблонов!
Спорить с ней было бесполезно, и я просто прошел в кабинет, даже не заглянув на кухню. Хоть и пахло оттуда изумительно. Из кабинета, впрочем, я быстро выскочил, сжимая в руках исчерканные листы. Это была распечатанная рукопись моей новой книги, по которой она методично прошлась красной ручкой, вычеркнув что-нибудь на каждой странице.
— Что это я сунул листы ей под нос.
— Я пометила обороты, которые ты уже использовал раньше. «Кофе с неожиданной лимонной кислинкой», «кленовый сироп на губах», «сладость северного ветра», «он оседлал мир и смеялся над бурей». Одни и те же герои совершают один и те же действия, а все тот же менестрель поет об этом одними и теми же словами. Ты повторяешься, милый. Чертовски. Преступно. Хочешь видеть меня на кухне, себя на вершине мира, свои книги на прилавках. Ты уже и писать их не хочешь, только продавать.
— Заткнись! я швырнул листы на пол Я и тебя создал, а ты еще и чем-то недовольна
— Вот именно! Ты написал больше десятка книг, а создал только меня!
После ссоры она никогда не уходила первой, всегда ждала, когда я сердито хлопну дверью кабинета. И в этот раз я не изменил своим привычкам. В кабинете я провел всю ночь, спал, не раздевшись, в кресле. А наутро моя кухня опустела. Я понял это, еще не войдя туда: не пахло кофе и перцем, не шипела сковородка, не звякала посуда. На столе лежала записка. Странно, я понял, что никогда не видел ее почерк. Он оказался в точности таким же, как мой. Ее прощальными словами были: «Писатель, который умнее своих историй, ошибся в выборе профессии.»
Сначала я, конечно, разозлился. Первым делом выкинул в окно ее турку и пошел в магазин за растворимым кофе. На улице вглядывался в лица прохожих, надеясь встретить ее. Разозлился еще больше, уже на себя.
Через три месяца вышла моя новая книга. Она продавалась хуже прошлых. Мне говорили, что дело в самом книжном рынке, а мне вспоминались страницы рукописи, исчерканные красным. Как-то я взялся перечитывать все свои книги, и уже на третьей меня замутило от повторов. Она оказалась права.
Тогда периоды отчаяния и воодушевления в моей душе сменяли друг друга. Я то бросал писать вообще, то просиживал за клавиатурой сутками, пытаясь создать что-то новое. Но из-под моих пальцев неизменно появлялась она: медовые глаза, крохотный шрам, аромат выпечки. Она успевала пожать плечами, мол «я же говорила», прежде, чем я успевал стереть ее со страницы. После таких случаев я вновь забрасывал писательство, но потом неизменно брался снова.
Я был близок к тому, чтобы бросить все в то ли в седьмой, то ли в десятый раз, когда, выйдя за кофе, налетел на девчушку лет десяти в забавном фиолетовом комбинезоне, сшитом в виде динозавра.
Девчушка вскрикнула от неожиданности и вытаращилась на меня зелеными глазищами. Я никогда не видел эту девчушку прежде, но знал, что ее любимая сладость абрикосовый мармелад, что в школе ей нравятся география и математика, что через два года у нее начнутся проблемы с кожей, а через шесть она будет петь на улицах под гитару, которую подарит ей брат. Я знал это, потому что написал первую главу о ней накануне вечером.
«Извини!» — выкрикнул я на всю улицу, и несколько прохожих обернулось в нашу сторону. Плюнув на кофе, я бросился обратно домой чувствуя, как жар от кончиков пальцев разливается по всему телу. Я был абсолютно уверен в двух вещах. Первая: моя новая книга будет о девчонке в фиолетовом комбинезоне. Вторая: моя новая книга будет.

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *