Истории из жизни реальных людей
Восьмая за сорок минут. Самого дорогого, самого ароматного. Прямиком из мышиных анусов. Дон Допплер стоял перед зеркалом и любовался собой. Рыжая взбитая шевелюра, собранная с висков на макушку, надёжно держалась на гипоаллергенном клее. Кожа на лице после последней подтяжки лежала по черепу ровным слоем жёлтой шершавой холстины. Веки не позволяли глазам отдыхать и увлажняться естественным образом, поэтому Дон был вынужден носить в потайном кармане своего голубого твидового пиджака специальные капли. Единственное, что осталось натурального от некогда весёлого мальчишеского лица — это злые тонкие губы. Допплер по-прежнему мог вытягивать их вперёд, складывая в неприятный утиный клюв. Так он показывал себе и окружающим своё превосходство.
Вот только ему уже давно ничего и никому не надо было доказывать.
Что такое бизнес, он усвоил ещё совсем юным. Отец, уроженец одной из славянских стран, был сапожником. Белые кудри, рыжеватая борода, длинный подбородок, зелёные выпученные глаза — все те черты, коими Дон не обладал. Мать-ирландка была прачкой. Жизнь у супругов в русском квартале была не сахарная.
Муж частенько бывал пьян и отрывался за неудачную эмиграцию на своей благоверной. Та терпела и жалела золоторучного супруга, периодически плачась (и не только в плечо) соседу-китайцу. Доплакалась до того, что родился Дон. Супруг, увидев младенца с очевидно не отцовским разрезом глаз, пришиб соседа-сластолюбца. Добраться до изменщицы и ублюдка не успел — был застигнут на месте преступления толстой престарелой соседкой-кубинкой. Та, увидев размозженный череп китайца и окровавленного славянина, зашлась таким криком, что на него сбежалось пол квартала, даже патрульный, стоявший в очереди за свежими пончиками. Неверная супруга рыдала в запеленатого младенца, когда её супруга облачали в наручники, а любовника — в чёрный пластиковый мешок.
Мать одна воспитывала Дона, как умела. Точнее, содержала. Днём работала в прачечной, по ночам — в закоулке. Порой приходила не одна, и от громких материных криков и мужского густого перегара, разносившегося по всему дому, Дон часто оставался без сна. Единственным утешением для паренька была его флейта. И «Торжественная серенада для флейты и гитары» Мауро Джулиани.
Дон начал выступать на улицах и даже зарабатывать. К сожалению, мать помощь сына уже не волновала. Как и он сам. Она привыкла к разгульному образу жизни, бросила работу, много пила. Дону было десять, когда она истекла кровью после очередного аборта.
Мальчик прибился к беспризорникам, коих в русском квартале было немало. Банда «Бульдогов» ловко обчищала чужие карманы, обыгрывала простаков в напёрстки и воровала пышные румяные пончики в местной пекарне. Дабы скрыть свои личности от внимательных глаз правопорядка, на дело начинающие бандиты выходили исключительно в платках на лице.
Социальные службы ничего не знали об одиноком парнишке, живущем в ветхом доме своих мёртвых родителей в окружении беспризорников. Неудивительно, ведь старая соседка-кубинка, посадившая его недоотца, давно умерла. А другие соседи съехали из развалюхи «под снос».
От злости на весь белый свет Дона спасала флейта. Он продолжал играть на улицах. Пока однажды утром его не задержал полицейский. Страж порядка узнал в парне воришку — накануне вечером почти поймал его за руку, пока тот пытался разжиться содержимым правого кармана полисмена. Мальчишка вырвался, но шапка съехала с головы, и взору полицейского предстала рыжая шевелюра и узкие восточные глаза.
Так Дон попал в «систему», благодаря которой побывал в четырёх семьях. В первую его забрали ради пособия — Дон побои от нового отчима, как пятеро других приёмышей, терпеть не стал. Из второй сбежал из-за домогательств мачехи, из третьей — из-за того, что родители были излишне верующими на его вкус. И вот она — четвёртая семья. Переломный момент в жизни Дона.
Пожилая состоятельная чета чопорных Допплеров давно мечтала о детях, но, увы, своих заиметь им так и не удалось, несмотря на тонны вложенных средств и бесконечных нервов. В приюте им приглянулся рыжий паренёк, играющий на флейте. В его раскосых глазах была вековая мудрость, в тонких злых губах — обида. Допплеры выведали у директрисы детского дома печальную историю мальчика. Всю, без остатка. И в итоге решились осчастливить страдальца. Самому страдальцу хотелось сбежать к своим друзьям-«бульдогам». Жить свободной беззаботной жизнью, изредка играя на улице на любимой флейте. Но намерения его изменились, как только он вошёл в свой новый дом.
Огромный, шикарный, цвета слоновой кости. В нём было с десяток спален, крытый бассейн, огромный сад со стриженными под животных кустами. Дон с радостью согласился сменить свою неблагозвучную фамилию Иванов на звучную — Допплер. Он старался во всём походить на своего нового отца — осанкой, манерой разговаривать, вытягивать тонкие губы, складывая их в неприятный утиный клюв.
Дон стал хорошо учиться в престижной школе, даже завёл новых друзей среди богатых наследников. Те сперва потешались над приёмышем, но после того, как Дон выступил на школьном концерте, а затем жестоко отлупил своего главного обидчика, девушки начали ему улыбаться, а парни стали его уважать.
Излишняя забота престарелых родителей была Дону в тягость. Ему было жалко их стараний и своего времени. Поэтому, когда они разбились в автокатастрофе, он был рад. Тем более, что сам же поспособствовал их переходу в мир иной — он нацепил на лицо платок, сел в арендованный внедорожник и спихнул родительскую «Шевроле» с моста прямо в местное озеро. На следующий день он в гордом одиночестве отметил свой двадцать первый день рождения.
Получив в наследство немалое состояние, Дон решил развивать бизнес своего последнего отца — сеть фармацевтических фабрик. Уже через шесть лет он стал самым молодым мультимиллионером на континенте. «Люди всегда будут болеть», — повторял отец. И Дон это хорошо помнил, любуясь новыми миллионами на своих счетах.
Вместе с большими деньгами к Дону пришли и большие люди. Он заключал сделки и контракты, обзаводясь новыми полезными знакомствами. Из одного такого знакомства он вышел женатым человеком. Его супругой стала длинноногая белокурая наследница владельца известного концерна по производству пластика. Слияние компаний и семей сделало Дона ещё богаче и счастливее.
От его прошлой жизни осталась лишь флейта. Теперь она висела на стене, облачённая в хрустальный чехол, отделанный золотом и инкрустированный голубыми бриллиантами. Дон Допплер больше не играл.
К шестидесяти годам он был настолько развращён богатой жизнью, что и жить уже совсем не хотелось. Семья, которую он построил в пику образу и подобию собственной, родной, разочаровала. Сыновья, а их было четверо, беспрестанно собачились, дожидаясь смерти отца. Обе дочери покинули родительский дом, отправившись в Японию к своим выгодным мужьям.
Супруга, переколотая ботоксом, перезашитая золотыми нитями и насиликоненная до невозможности, уже не то что глаз не радовала — пугала Дона до полусмерти. Особенно, когда в полумраке забиралась в супружеское ложе.
И вот в этой красоте и довольстве доживал свой последний день Дон Допплер. Он пил кофе. Уже восьмую кружку подряд. Он любовался своим отражением в зеркале. Вытягивал тонкие злые губы. Складывал их в некрасивый утиный клюв. Почувствовал — они истосковались не по женской ласке, а по ней. По флейте.
Он подошёл к своей спутнице, своей утешительнице и аккуратно достал её из дорогого хрустального гробика. Он поставил пальцы на клавиши, прикоснулся губами к своей любимице и заиграл. На звуки музыки сбежались слуги, и даже сыновья перестали драться в гостиной. Они молча шли на музыку. И только самый младший сын Дона — Роберт — не пошёл вместе с опешившими обитателями особняка Допплеров слушать «Торжественную серенаду для флейты и гитары». Джулиани.
Накануне вечером Роберт проиграл братьям спор. Любимый сын смазал пластинку флейты, к которой отец не прикасался уже несколько десятилетий, сильнейшим ядом.