Друг Брамс

 

Друг Брамс Еремей Фёдоров сколько себя помнил, всё время жил в лесу. Детство провёл с родителями, а когда остался совсем один, стал работать егерем, как отец. Может быть, и одичал бы, да деревня

Еремей Фёдоров сколько себя помнил, всё время жил в лесу. Детство провёл с родителями, а когда остался совсем один, стал работать егерем, как отец. Может быть, и одичал бы, да деревня стояла совсем рядом, даже километра в расстоянии не было.
Занимался охраной диких животных. Жил в добротном доме из двух больших комнат, с хорошим чердаком. Несколько лет назад, его помог построить один бизнесмен звали его Николаичем. Это он настоял, чтобы у егеря было нормальное жильё. И сам, помогал в строительстве. Каждые выходные наведывался в Еремеев лес: зимой иногда поохотиться, а летом просто отдохнуть, по лесу походить. Иногда с кем-нибудь из друзей, но чаше один. Семья его состояла из двух человек: он да жена — городская интеллигентная женщина, и в Еремеев лес, ни под каким предлогом ехать не хотела.
Летом он разъезжал на джипе, а на зиму привозил снегоход.
На день рождения друзья подарили ему двухмесячного щенка породы Кувас (венгерская пастушья порода). Эти собаки очень преданы своему хозяину. Щенок первое время, на всех домашних интересно рычал, получалось: — брам-м, — брам-м-с. Так его и стали звать Брамс. Рос быстро. В полгода, стоя на задних лапах, передними свободно доставал до плеч своего хозяина.
Николаич, всегда брал его с собой в Еремеев лес. Брамс привык к хозяину леса и хорошо ладил с его старым волкодавом — Буго. Брамс матерел и вырос в большого пса. Стало сложно его содержать в городской квартире, да и жена Николаича, всё чаще стала напоминать о том, что много после него щерсти, что не успевает вычёсывать, что лает очень громко, и лапы мыть не хочет.
Николаич, в один из приездов к Еремею пожаловался на Брамса, и сказал, что не знает, что с ним делать А егерь добродушно предложил оставить пса у себя, «всё равно ты здесь почти живёшь», с чем Николаич и согласился.
Брамс, болезненно переживал предательство своего хозяина. Ложился спать в углу прихожей у Еремеевых сапог, всю ночь вздыхал. В комнату Николаича он больше не заходил, от еды отказывался, на имя не отзывался. Буго чувствовал настроение друга, подходил к нему и, лизнув в нос, ложился с ним рядом. Брамс, не открывая глаз, слегка вилял хвостом.
Но, если он слышал, что где-то работал мотор машины, соскакивал, подбегал к окну, и долго всматривался вглубь лесной дороги.
Всю осень Николаич не приезжал к Еремею не отпускали дела.
Но к новогодним праздникам решил добыть дичи к столу. Загрузил свой джип всякой снедью для Еремея и собак, и ранним утром поехал в лес.
Егерь поведал, на какой тропе много кабаньих следов. Николаич быстро переоделся, отдал ключи, сказав:
-Разгружай сам.
После долгой разлуки Буго радовался встрече и вилял хвостом. А Брамс сидел в стороне и внимательно наблюдал за каждым движением бывшего хозяина. Вот он сел на снегоход, показал рукой на место сзади себя и позвал Брамса. Пёс не пошевелился. Николаич ещё раз позвал, но тот оставался сидеть неподвижно.
Еремей сказал:
— Ладно, езжай, он ещё в обиде, надо, чтобы время прошло.
По твёрдому насту, на снегоходе Николаич отправился в лес, на кабана. Это была первая вылазка после того как он оставил Брамса Еремею. Пёс, проводил его тоскливым взглядом, потом лёг на солому у кормушки, где подкармливал молодых лосят, его новый хозяин, и закрыл глаза. Он не спал, ловил далёкий рокот мотора снегохода, потом наступила тишина. Прошло какое-то время и он услышал выстрел, а потом опять чуть уловимый рокот мотора снегохода, который удалялся, и снова — тишина. На крыльцо вышел Еремей и позвал Брамса:
— Пойдём в дом, сердешный… лосята ещё не скоро придут, да и хозяин твой видимо далеко погнал вепря. Брамс открыл глаза, поднялся, послушал, и снова лёг.
***
Охотник затаился у кабаньей тропы, выследил, и как только послышался характерный звук животного, он выстрелил. Тот завизжал и неуверенной трусцой, стал уходить за кусты, оставляя след на снегу. Николаич преследовал его на снегоходе, но кабанчик уходил в густой кустарник. Охотник оставил снегоход, и пошёл пешком, надеясь быстро взять добычу.
Когда пробирался между кустами, вдруг снег закачался под ногами, и Николаич стал проваливаться. Всё произошло очень быстро. В погоне за подранком, он и не заметил, как попал в охотничью яму. Очень старую и уже успевшую напрочь зарасти травой, но дёрн был ещё не такой крепкий, чтобы удержать этого богатыря. Летел вниз вместе с землёй, снегом, травой. Когда осмотрелся, то понял, что самому наверх — не выбраться, яма была очень глубокая. Болело всё тело, он пошевелил ногами, руками прощупал всего себя, переломов не было, но ушибленные места ныли. На руках из ссадин сочилась кровь.
Николаич звал на помощь, но стояла тишина. Потом ешё несколько раз повторил попытку, и безрезультатно. «Winchester» остался где-то наверху, при падении он выронил его, когда пытался ухватиться за край ямы.
На рукаве куртки в кармане была не востребованная до этого момента сигнальная шумовая ракетница, вот и случай подвернулся он выстрелил, и в воздухе услышал ответный щелчок . Это всё, что он смог для себя сделать.
Одет был тепло: термо бельё, да комбинезон с курткой на гагачьем пуху, оленьи унты. Но в такой одежде выбраться очень сложно. Вспомнил на правой ноге, ниже колена на штанине, к кожаному лампасу был пристёгнут чехол с охотничьим ножом.
Когда-то подарили друзья: лезвие — порошковая шведская сталь, рукоять — карельская берёза. Обыкновенный с виду нож. Но очень уж миниатюрный. Его вид, как-то не внушил Николаичу доверия, а пристегнул, всё-таки подарок. Но, до сего момента, так, ни разу им и не воспользовался.
Ещё раз крикнул, подождал, начал осматривать и ощупывать стенки ямы. Достал из чехла нож, и принялся расширять яму в одном направлении на уровне пояса. Земля поддавалась тяжело, но он торопился, зная, что скоро начнёт темнеть.
***
Брамс лежал и ждал, когда придут к кормушке лосята, чтобы потом сопроводить их в лес. Это, он делал каждый день, они его уже не боялись.
Вдруг, услышал далеко в лесу выстрел, но не такой как из ружья. Быстро вскочил на ноги и прислушался. Долго ждал, но стояла тишина. Стадо лосей пришло к кормушкам. Вышел Еремей насыпал подкормку в лотки, и посетовал, глядя на Брамса:
— Ну что, нет твоего хозяина, али, случилось чего
может мотор заглох, давай проводи лосят, да пойдём по следу.
Пастушьи и сторожевые гены с каждым днём всё уверенней проявлялись у Брамса. Еремей любовно его называл — егерем.
За сопкой оставив лосей, Брамс направился туда, откуда, слышал выстрел.
Он бежал долго, и безошибочно вышел на свежий след, пахнущий кровью. Вскоре остановился около зарослей кустарника. Послышалось пыхтение и какие-то звуки. Брамс, ползком приблизился к краю ямы. Но, когда увидел в ней своего бывшего хозяина зарычал. Николаич от неожиданности присел, и долго не сводил глаз с Брамса. Пёс лёг у края ямы, положил голову на передние лапы, и немигающим взглядом смотрел на него. Так продолжалось несколько минут, Брамс не шевелился. Николаич боялся его спугнуть, знал, что тот очень обижен. И пёс тоже думал, не знал, как поступить — хозяин его в беде, в помощи нуждается, да и обида была ещё свежа. Первый не выдержал Николаич:
— Брамс, миленький, ну прости дурака, я всё понимаю, ну помоги! Позови Еремея, я сам отсюда не выберусь, слышишь Брамс думал, время шло, потом зарычал, встал, повернулся задом, и несколько раз задними лапами поскрёб землю вместе со снегом в яму на своего бывшего хозяина. Пару раз гавкнул и убежал. «Так тебе и надо» — прошипел в сердцах Николаич, «я бы на его месте ещё и помочился на мою бестолковую голову вот дурак, так дурак».
Отряхнув с себя то, что нагрёб «друг» Николаич продолжил копать. Раструбы кожаных перчаток защищали, но не согревали, начали мёрзнуть руки. Стало заметно темнеть. Отколотая земля падала под ноги, но для того, чтобы встать на выступ, надо ещё копать и копать и он торопился. Помощи ждать было неоткуда.
Брамс прибежал к домику и поцарапался в двери. Еремей впустил. Поворчал на пса:
— И где тебя носит, скоро стемнеет, а мы ещё не знаем где Николаича искать. Поставил Брамсу чашку с галушками (Еремей кормил собак тем, чем и сам питался), но пёс подошёл к двери и два раза гавкнул, встав к косяку во весь рост. Было понятно, что он нервничал, и куда-то звал. Даже есть не стал, а был голоден.
Еремей заторопился. Взял санки (алеутские), которые складывались как веер, повесил на шею фонарь, за плечи рюкзак со всем необходимым, надел лыжи, и собаки повели его по следу. Нигде не останавливаясь, уверенно впереди бежал Брамс, остальные еле поспевали.
Еремей уже догадался, куда ведёт Брамс. Шли долго, но вот пёс залаял, и остановился у края свежей ямы. Еремей подошёл ближе и заглянул:
— Николаич, ты здесь
— Да, здесь, здесь.
— И как это тебя угораздило… ты цел Собаки лаяли наперебой, стоя у края ямы.
-Да, всё в порядке.
Еремей посветил фонарём на то место, где Николаич копал, и сказал:
— Больше не копай, достаточно, я срублю три слеги, поставишь крест- накрест, а я подам верёвку.
Добрались только к полуночи. В доме каждый занялся своим делом. Брамс, сразу же принялся за галушки. Поев, прошёл в свой угол, лёг на подстилку, положил голову на лапы и закрыл глаза. Николаич, долгое время не мог даже пошевелиться, болело всё тело, долго сидел и думал. Потом встал, и пошёл в тот угол, где лежал его спаситель. Кряхтя, встал на колени и наклонился к собаке:
— Прости, друг, прости — не стесняясь Еремея, Николаич всхлипнул:
— Я перед тобою сильно виноват. Тело собаки подрагивало, пёс подвинулся. Николаич лёг рядом, обнял Брамса, облегчённо вздохнул и тоже закрыл глаза. Была уже глубокая ночь.
Лидия Скрипкина

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *