Голем

Таки присаживайся, мой дорогой отрок, старый Гиль расскажет тебе интересную сказку.
Было это дело давно. Тогда избранный народ впервые занял свое место под крышами славного города Израила, что храним Архангелом Габриилом. То были светлые времена: солнце светило ярко, трава была свежа, а небо высоко. Длань господа Адоная укрывала славный город от бед окружающих, но в сени её зрела великая тень. Тень темная, черная, как волос с головы Адама. Но, как известно, там, где есть место солнцу — будет и тень, иначе как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени
Правил тогда в Израиле царь из рода Драконова — Мирва Златоокий. Потомком он был достойным, хоть и иным, нежели Дракон — не жесток был сверх меры, но суров по-отечески, не кроваво его правление, но смерть ожидала врагов его. Мудрость Мирвы была в его взоре: взирал он глубоко в душу, в самую суть человеческую и всегда знал, боятся его, любят ли, врут или чтят. Золотые глаза были у царя Мирвы, и пусть золото мягко в руках людских — тяжел был порой взор потомка Драконова. Виделась во взоре его тень. Виделась и лежала под золотыми глазами, как змея, свернувшаяся кольцами: много дней не спал владыка Израила, мучимый видениями и истомленный.
Однажды, слышишь ли, отрок, пришел к царю прорицатель-сновидец, чародей и кудесник. Поначалу велел мудрый Мирва гнать его прочь, ибо тяжки были думы его, но остановил его прорицатель-сновидец. Изогнулся змеей и зашипел:
— Зс-с-с-снаяю я, о мудрейш-ш-ш-ший изс-с-с рода Дракх-х-хонова, что тебя мучит, что терзает, какая дума вис-с-с-ски твои обнимает. Твой с-с-сон — з-с-с-снамение любви. Видиш-ш-ш-шь ты во с-с-с-сне черноокую. Черновлас-с-сую. С тонким с-с-станом и бос-с-сыми ногами. Взгляд её разс-с-сит в самое с-с-с-сердце твое, руки ласкают золотые власа твои, а в глазах её — ты. Черный от с-с-страсти, как уголь. Знаю, о царь, беду твою…
Взглянул тогда Мирва Златоокий на кудесника-сновидца и понял — не лжет он, змей, ни капельки не лжет — сон его из головы. Ну, а раз не лжет, так отчего же не выслушать его
— Говори, кудесник, но помни: слово — не птица, назад ты его не возьмешь…
И рассказал прорицатель-сновидец, чародей и кудесник царю иудейскому о любви его, о томительной страсти, что терзает тело его и разум. И имя ей было Айала. Черноокая и черновласая, была она дочерью каменщика Алима — мудрого мастера, почтенного и уважаемого в Израиле человека. За советом к мастеру Алиму обращался и зрелый муж, и малый отрок, подобный тебе, дитя мое. Мастер он был во многом, в том числе, мог словом и делом высечь истину из камня чужого тела и духа. И самым ценным сокровищем старого Алима была дочь его — ловкая, скорая и нежная, подобно лани. Жила она с мудрым Алимом под одною крышей, оберегаемая его словом мудрым от бед и опасностей, и росла, овеянная благодатью божьей и любовью отеческой, девой, краше которой могла быть лишь Ева-праматерь.
Но, как часто это бывает, самый прекрасный цветок в тени теплицы без солнца чахнет. Томилась и Айала-красавица. Входила она в тот возраст, когда всякая дочь Евы познает свое тело и естество, когда обнажается новая суть, и наливается жизнью тело. И тяжко было юной дочери внимать отцовским наставлениям: звало солнце златыми перстами её из дому на волю — в славный град, в широкий мир. И, как не полон был мудрости разум её, сердце звало наружу.
Знал об этом старец Алим. Знал и неспокойно было его сердце: чуял старец, как сгущаются тени над славным градом Израилом.
Сказав же о деве, сновидец изрек:
— Облегчи свою душ-ш-ш-шу, в с-с-с-страсти впадая порок,
но делом с-с-сс-сиим предречеш-ш-ш-шь ты свой срок.
Что дрожишь ты, мой отрок, чего вздыхаешь Али знаешь, что старый Гиль таки не все тебе, малому, рассказал
А был у старого мудреца Алима ученик — юноша Иов. И был он не по годам крепок, и что тот же камень — тверд и непреклонен, молчалив. Премудростям учителя своего внимал с безмолвным повиновением и спокойствием, взирая серыми глазами на мир. Мог он показаться мрачным, угрюмым и нелюдимым, но сердце его было открыто божьей благодати. И, вместе со словами учителя своего, перенимал юноша и страхи, и беспокойства его. Сердце юноши томилось при виде Айалы, томилось от чувств, ему не ясных, но облекаемых им в заботу об Айале — молчаливую и не требующую ничего взамен. Мог бы он — стал бы её тенью.
Знала Айала о том, как смотрит на неё Иов, как, с камнем работая, облик её в нем укрепляет, как в тени, укрываясь от солнца, он по ней вздыхает. Но искало её сердце солнечного стожара, ярких красок искало, и не видело сердце в Иове их… Не видело, глупое. Как не видел и Иов чувств в своем сердце. Глупцы они были оба — молодые и горячие, ну да разве ж сердцу прикажешь
Только однажды, в час, когда солнце ушло в объятия облаков, скрывая лучи свои, увидел царь Мирва Златоокий деву из снов своих — босоногую, черноокую. Её! Запылала в нем страсть, запели жилы его: явился он пред юной девой, как шайтан из-под земли — волос его золотой пламенем в небо взвивается, взор его в самое сердце впивается, голос сладкий, как елей из уст изливается. Чует дева — вот-вот пропадет! И в руки царю златоокому упадет, ибо сердце её к нему зовет, в страхе сжимается, но откликается. Но не была бы Айала собой, если бы не нашла путь обходной.
Видя страсти на челе владыки, сказала она:
— Коли хочешь ты мной, о царь иудейский, как женою владеть, так попробуй за мною успеть! — И пустилась в бега, словно лань легка. Ногами босыми по граду славному Израилу дева бежит, словно над камнем земным летит. И изливается из уст её песня и смех:
— Ах, бежит,
Ах, бежит за мною грех.
Алчет Дракон утех.
Ах, бежит он за мной, спешит,
Кто его остановит, кто вразумит
Распаляется Мирва Златоокий. Широко улыбается, руками к стану девичьему тянется, того и гляди — изловит, в угол в граде святом загонит.
Но услышал песню Айалы Иов. В первый раз заиграла его холодная кровь. Камнем возник он перед царем Иудейским, потомком рода Драконова. Грудью от взгляда чужого Айалу закрыл, руки, словно лопасти на мельнице, широко раскрыл. Взирает царь Мирва и понимает: пока Иов рядом — он любви своей не достанет. Смерил свою темную страсть владыка иудейский, сжал сердце тисками да покинул двоих, улыбаясь одними губами.
Айала Иова обнимает, шепчет да сердце его терзает:
— Спасибо, спаситель мой, прошу тебя, пойдем домой…
Иов в ту ночь худо спал — все шепот девичий глупое сердце его возмущал. Плоть юноша унимал, дух терзаемый усмирял. Что с ним творится Не понимал. Старца Алима о страхах своих спросив, такой ответ Иов получил:
-Ежели темная страсть твое сердце терзает, если же шепот шайтана тебя снедает — камню молча поклонись, в верности тверди его поклянись. В тело свое ты камень прими — уймешь разом все страсти и страхи свои. Но помни, не всякое чувство — зло. Покой абсолютный — это ничто. В верности камню твердо клянясь, себя самого легко потерять…
Внемлет старца словам ученик.
А меж тем по славному граду гуляла Айала, тени, что под Израилом сгущались, она ногами босыми колыхала: перемешались тени — темные воды, и унялись круги на воде, что под каменным сводом. То снова царь Мирва пред девой возник. И каждый кузнечик, словно стыдясь, поник. Обожженный страстным чувством, царь к девичьим устам приник. Целует Айалу и торжествует, сердце Дракона ликует! Но, помня заветы отца своего, отнимает девица уста от пленителя:
— Что же ты, царь Аль забыл уговор Что ж ты за бесчестный вор… Коли сможешь меня нагнать, да под венец забрать — тогда уж твоим мечтам явью бывать!
И пустилась дева бежать, пуще прежнего силится Мирва её нагнать! Вот златовласый стремглав бежит — только пыль из-под ног летит! Вот уж он Айалу обнимает, едва-едва к себе не прижимает! А дева-краса все песню напевает, да все дальше бежать успевает, на полпути к дворцу царя все повторяет:
— Ах, бежит,
Ах, бежит за мною грех.
Алчет Дракон утех.
Ах, бежит он за мной, спешит,
Кто его остановит, кто вразумит
Ах, бежит за мною он,
Стонет и рычит,
Слышу колокольный звон!
Кто ж Дракона остановит, кто остудит
И вновь, мой милый отрок, явился меж Айалой и Мирвой Иов — горит его холодная кровь. К лицу и рукам приливает, к ярости пламенной его призывает. Но дева Айала его усмиряет — крепче его обнимая, сильнее к нему прижимаясь, шепчет на ухо, словно лиса:
— Хватит, мой друг, нам домой не пора
И на вторую ночь юноша Иов не спит — сердце его от слов и жестов девичьих саднит, где-то в душе жалом оса или зубом змея свербит. Чувств неясных своих боясь, их унимает Иов, камню поклонясь. Сходит с чела его холодный пот, прочь жар из тела идет, хоть и томится душа, и куда-то зовет… Но разве и птица в клетке не так же поет
А тени под Израилом все гуще, а сны тяжелее. В груди у Мирвы Златоокого чувство горит и тлеет, и он от него млеет. Терпеть у владыки нет сил — бессонница тянет в ил. Не мог уж стерпеть потомок Дракона: в путь, среди ночи, за девой пустился снова. Дом мастера-резчика во тьме найдя, он проник в комнату той, кого алкал, как он думал, любя.
Украл царь девицу посреди ночи, покуда негой сомкнуты очи. Бежит по ночному Израилу — и откуда в ногах его сила! Несет на руках он любимую деву — вот уж арки дворца появились в ночи. И шепчет Айале Владыка:
— Я об одном тебя прошу — не пой и не кричи! — и целует, целует её в ночи…
Уж не может девица ни вскрикнуть, ни спеть, да и кто в ночи услышит стыдливую весть Только шепчет, слезы роняя, черноокая дева:
— Ах, бежит,
Ах, бежит со мною грех.
Алчет Дракон утех.
Ах, бежит он со мной, спешит.
Кто его остановит, кто вразумит
Ах, бежит со мною он,
Стонет и рычит,
Слов моих не слышит он!
Кто ж Дракона остановит, кто остудит
Ах, уж близко его дворец,
Неужто мне с ним идти под венец
Ах, кто услышит песню мою…
Я того о спасении молю…
Крепко спал этой ночью усмиривший дух и плоть Иов. Холодна и тиха была его кровь. Но вот долетела песня под дома кров. Встрепенулся юноша, дом мастера оглядев: не из дому звучит напев… Да и мастер Алим — холоден как лёд — дух его вот-вот к небесам отойдет! Чуял старик беду, но не мог на Владыку навести клевету. Слова бы его канули в пустоту.
А Иов меж тем бежит, спешит, земля под его ногами дрожит, а дыхание тихо и сердце молчит. Трещит земля и ходит ходуном — Иову сие ни по чем. Расступается перед каменным юношей темный в тенях Израил — открывается путь, где Владыка Дракон девицу укрыл. Молча бьет Иов в ворота — сыплется с них позолота. Прогибается медь, раздвигается сталь — в покоях царя Иов царя застал…
Не прозвучал в ночи дворцовой ни стон, ни крик, только царь Златоокий без головы поник. Покидала искра жизни владычий взор — в тенях Израила сплетался свой темный узор…
Голем Иов в спальне стоял. Холодно каменными руками, что согрелись в крови греха, он деву обнимал…

Источник