Истории из жизни реальных людей
Нож притягивал взгляд. Манил схватить его дрожащими от волнения пальцами и в два взмаха совершить непотребное. Крест накрест ее, мазню эту мерзкую, холстомарательство! Артемий застонал и, упав всей грудью на доски стола, обхватил голову руками, силясь унять колотившую его дрожь. Он лежал так до тех пор, пока сердце не перестало стучать как бешеное от стыда за то, что сам же и сотворил. Поднялся, опираясь на спинку большого колченогого стула, и снова посмотрел на картину.
Она была хороша. Даже очень. Настолько хороша, что даже отец Варфоломей, от которого и слова-то доброго дождаться было великой удачей, постоял у нее, поглядел из под густых бровей и пробормотал: «Дар тебе, Артемий, великий богом даден. Вроде и простой ты человек, а поди ж ты Вон что можешь.» С чем из кельи и отбыл, оставив затворника наедине с собой, своим невеселыми мыслями и только что законченной иконой.
В ней все было прекрасно. С яркого полотна смотрел удивительно добрыми и немного грустными глазами Он. Не пожалел Артемий золота на сияющие лучи за Его спиной и красок на одежды, и книгу в Его руках. В порыве небывалого вдохновения за пару ночей он сотворил настоящее чудо. Для кого угодно, но не для него самого.
Взгляд воспаленных глаз скользил по иконе, не то выхватывая с полотна, не то выдумывая все новые и новые недочеты. Она должна была быть идеальной, но тут черточка легла чуть правее, чем нужно, а тут краски получились не так густы, как могли бы быть.
Вот и тянулся взгляд Артемия к ножу и лишь взирающий с иконы лик не позволял пройтись по холсту остро отточенным железом.
— Мазня… горько выдохнул монах и начал собирать разбросанные по столу перья и кисти.
— А мне нравится.
В келье не стало светлее, не наполнилась она музыкой или какой-то особой благодатью, но Артемий замер, будто пригвожденный к месту. Этот голос чарующий и обволакивающий, наполняющий все внутри каким-то особым теплом, мог принадлежать только Ему. Упав на колени, Артемий затараторил, не смея повернуться:
— Прости меня, Боже, не ведал я, что творю. Своей рукой сотворил непотребство. Хотел во славу твою, а получилось
— А получилось, как получилось мягко, но непререкаемо перебил его все тот же голос.
Еле слышно ступая по каменному полу, Гость обошел Артемия и встал перед ним. Склонился, касаясь тонкими пальцами плеч, поднимая дышащего через раз монаха на ноги. Заглянул в глаза своими, именно такими, как вышли на иконе добрыми и слегка грустными, цвета спелого каштана.
Отведя взгляд, Артемий прошептал:
— Я мог лучше.
— Мог кивнул Гость И сможешь. Но не здесь и не сейчас. Ты помнишь своего первого ангела, Артемий
Монах залился краской и если бы мог провалиться от стыда сквозь пол сделал бы это тотчас. Конечно, он помнил свой первый опыт. Такое не забывается. Сейчас на его ангелов приезжали любоваться издалека, а тогда Кривовато нарисованные человечки, с куриными крыльями на спинах, вызывали смех у других и жгучую горечь самоедства у него самого. Но со временем фигурки стали ровнее, лица красивее, а куцые крылышки налились ощутимой даже зрительно мощью.
Губы Гостя изогнулись в улыбке.
— Вспомнил Ты мог остановиться тогда, Артемий. Но ты шел к мечте. Ты хотел изобразить то, что так четко видел сам, показать это другим. И ты преуспел в этом.
— Эта икона она
— Хороша.
— Она не такая
— …как ты хотел бы казалось, Гость сейчас рассмеется, но он сдержался Возможно. Но ТА икона, та самая, самая важная и самая желанная еще ждет тебя. Ты обязательно напишешь ее, Артемий. Пусть, не сейчас, не с этой попытки. Но будут другие. Раз за разом. И однажды у тебя все получится именно так, как тебе мечталось, во всех мелочах и подробностях. И ты успокоишься, и будешь счастлив. И в кои-то веки доволен собой. Веришь ли ты мне, Артемий
От избытка нахлынувших чувств, монах зажмурил глаза, пытаясь увидеть внутренним взором Ту самую икону во всем ее великолепии. И увидел. Так ярко, как никогда до этого.
— Верю Верю тебе и в тебя, Боже Верю, что с помощью твоей смогу показать им всем то, что сам вижу. Каким вижу тебя.
— Вот и славно.
Голос звучал несколько удаленно и, обернувшись, Артемий увидел, что Гость неторопливо идет к выходу из кельи-мастерской. Вопрос жег изнутри страшнее адского пламени. И он решился.
— Скажи мне, Боже
Остановился, обернулся, смотрит почти весело.
— Скажи мне. Все ли в этом мире вышло по замыслу твоему Все ли свершилось как должно И мы такие ли, как ты нас видел, создавая
Гость помолчал немного, словно собираясь с мыслями, а потом отрицательно помотал головой.
— Нет. И не вышло, и не все, и не такие Но вы мои, Артемий. Хорошие ли, плохие, злые или добрые, вы все равно мои. И я люблю вас такими, какие вы есть. Этого ничто не способно изменить. И я ни о чем не жалею, ведь в конце концов
Он шагнул в дверной проем, задержался на грани света и тьмы и тихо прошептал:
— … я тоже верю, что в следующий раз у меня все получится гораздо лучше.