Воровка

К позорному столбу прикована душа
Коварны люди, слепы и жестоки
Плевок из перекошенного рта
Вот что ты видишь в пламени костра
Молитвы светлые не нужны
Сбрось Крылья и проси Рога
Огнём проходят очищение
Испепели до тла себя и не проси прощенья
Духота накрыла так, что ни вздохнуть, ни охнуть. Был бы вентилятор другое дело. Но отец унес его куда-то и благополучно спустил. Вернулся очень быстро, виновато сунул дочке деньги и исчез на сутки.
Маруся прекрасно знала, где папа и что с ним, потому искать не торопилась. Никуда не денется. И догадывалась, в каком виде вернется ковёр со стены над её кроватью тоже бесследно исчез.
— Во казёл, — в бессильном гневе налились слезами глаза. На ковре-то серёжки прицеплены были. У Ленки взяла покрасоваться.
Много ли на эти крохи купишь в магазине Хотелось газировки и пирожных, но взяла, что подешевле овощи. Вернулась домой, включила старенький телевизор и под галдеж новостей из ящика сообразила чумовой обед.
Воспоминания нахлынули. О маме. И разговор однажды утром, перед выпускным из восьмого класса.
— Девочка, — сказала мама, — присядь и выслушай меня.
Жизнь, сложная штука и, видишь ли, в чём дело. Следствие закончилось, завтра суд и я сяду в тюрьму. На папу особо не расчитывай. Как он пил запоями, так и продолжит. Горбатого могила исправит. В том и моя вина есть, что на твои плечи перекладываю свой крест. Развестись бы давно следовало, да сердцу не прикажешь. Надеялась и верила. Повзрослеешь — поймёшь. Ну да ладно. Сделанного не воротишь. А тебе нужно выжить. Просто выжить. Сворачиваем учёбу в школе, нашла тебе училище, будет стипендия и практика. Так быстрее выйдешь в люди. А учёба Потом, когда я вернусь.
Тосковала Маруся без мамы долго, в первый год особенно. Потом привыкла. И еще два года прожить как-то нужно. Отец что есть, что нет его. Когда трезвый смотрит исподлобья виновато, ругает всех и вся.
А мама
Письма шлёт. Скучные, правильные такие: «Делай то, не делай этого!». А жить-то как
— Глазки мои, крыжовинки — говорила. Эх, мама, мама. Где ты
Даже суп ее научил варить соседский парень. Столкнулась с ним на лестнице в подъезде крепкий, сильный, загорелый. И это еще ранней весной. Маруся не выдержала, спросила:
Загар с курорта
Ну да! потом удивился:
Маруся, что ли
Девушка в тон ему:
Ну, да! и оба расхохотались.
Марусь. Я на тебе женюсь! Выросла, значит. Что ж ты ешь такое, что вся светишься насквозь, а Через тебя перила в подъезде можно пересчитать.
Ничего и не ем нечего потому что.
Так не бывает. Что-нибудь в доме всегда есть Тараканы, например.
А ты их ел фыркнула брезгливо.
Жареные ел. И змей тоже. Вку-у-усно!
Под разговоры пришли в квартиру. Бедность выглядывала из всех углов, но парень ничего не видел. Или делал вид, что не замечает. Открыв холодильник, задумчиво почесал переносицу и аккуратно прикрыл дверцу. Сбегал к себе домой, принес овощи и стал учить Марусю суп варить. Фантастически вкусная вещь получилась.
Рот у Кости не закрывался все рассказывал, рассказывал. Ему нравился тот восторг, который светился в глазах соседской девчонки.
Знаешь, и он лукаво ухмыльнулся, ловко орудуя кухонным ножом, если три дня во рту маковой росинки не было, шашлык из змеи вообще сказка!
Но больше всего мне хотелось, выпить холодной, холодной воды из тонкого, тонкого стакана и думалось, что сразу пропадет и недельная усталость и постоянное желание поспать, даже не поспать, просто вырубиться, минут на шесьтсот. И пропадут куда-то берцы, броник неподъемный. Но ты стоишь весь такой загорелый и перемешиваешь в жестяной кружке пальцем воду с песком.
Потом Костя снова пропал. Сколько ни выглядывала его Маруся, не видела ни разу аж обидно!
К вечеру жара немного спала и она все-таки решила выйти прогуляться. Быстро натянула футболку, старенькие шортики, обулась в единственные летние туфельки. Дыра в подошве одной из них напоминала своим очертанием Австралию.
Маруся цокнула языком.
— Прорвёмся!
Зелёное московское лето. Тихие переулки в центре города, тенистые бульвары. В мареве послеобеденной дрёмы, сидят уютные старушки на лавочках, выгуливая румяных карапузов. Теснит молодую грудь предчувствие любви и так хочется быть счастливой и беспечной. Отчаянно богатой и красивой.
Жаркий вихрь ударил в лицо. Черная туча нависла над парком.
— Ох, хорошо бы! девушка о дожде подумала. И ливень, настоящий летний ливень, обрушился на выжженный солнцем город.
Небесная вода остудила тело, омыла пыль с улиц, понеслась рекой по блестящим, антрацитовым мостовым дальше на проезжую часть. Чепуха! Здорово-то как! Маруся вмиг промокла до нитки. Хотелось прыгать по лужам, переходить вброд стремительно несущиеся потоки.
… Кто принесет мне счастье, как бы узнать скорей
Чье золотое запястье окажется тяжелей…
Напевая незатейливую песенку из спектакля, Маруся подняла ногу. Расползлась подошва. Корявым, уродливым блином висела. И согласитесь, шестнадцать лет и дырявая туфелька это вещи несовместимые.
Все! Это конец! Её даже в ремонт не возьмут отчаянье захлестнуло.
А теперь, уважаемые присяжные, ответьте на один вопрос. Верите ли вы в совпадения
Господин Великий случай! И у него есть планы на тебя, детка. Не сомневайся.
Оглядевшись по сторонам, она увидела вывеску. И магазин «Комиссионные товары» что на Сретенке, приветливо открыл двери, насквозь промокшей девушке.
Нырнув в тёплые недра магазина, остановилась около огромного зеркала.
Взъерошенная. Футболка облепила тело, сырые от влаги шорты, казалось, вот-вот слетят растянулись.
Там, в отражении зеркала Маруся увидела то, что заставило вздрогнуть. Где-то за спиной на полке, стояла пара туфелек. ЕЕ туфелек! Первая мысль она бредит. Мираж. ЧудИт и видит то, о чем думает. Так не бывает!
Маруся обернулась. Такие же, точь-в-точь! Пусть ношенные, но без дыры в подошве, через которую так неприятно ощущать шершавый асфальт. Сердце ухнуло, провалилось куда-то вниз, к самому полу.
— А ну-ка тряхнём наличкой. Пересчитав деньги и сверившись с ценником, поняла. Не хватит.
Думать и переживать времени не оставалось. В толпе так легко затеряться. Выбрав момент, Маруся схватила правую туфельку и быстро надела на ногу ее размер! Девушка действовала как автомат. Рваную на полку.
И вон из магазина.
Вышла, зажмурилась то ли от луча пробившегося через тучи солнца, то ли от ужаса. Приступ тошноты и паники охватил неприятной, горячей волной. Теперь она воровка!
Маруся шла медленно, потом быстрее и быстрее, подальше от места, где «переступила». Переступила черту. Девушка тоненько всхлипнула, ноги подкосились и она села. Нет, просто упала на скамейку неподалеку от своего подъезда. Идти не было сил. Закрыла лицо руками.
Тебе что, дождя мало было знакомый голос Костя!
Маруся боялась смотреть. Ей подумалось, что Костя сразу в ее глазах, как на картинке увидит, что она натворила. Глубоко, прерывисто всхлипнула, но рук с лица не убрала.
Рассказывай! Суп прокис, что ли по голосу Маруся поняла, что сосед улыбается.
Воровка я! Понимаешь рыдая и отворачиваясь от парня, чтоб не жечь его обидой полыхающих глаз, она рассказала обо всем. Сбросив с ног туфли, зашвырнула, на сколько хватило сил, подальше в кусты.
Костя молча встал, нашел в кустах эти злосчастные туфли.
Одевай и пошли! взял ее за руку и повел к магазину.
Она шла, словно на казнь.
Сколько они стоят приблизился к кассе, положил деньги.
Она шла и дрожь пробивала так сильно, что девушке пришлось сцепить руки хоть не так заметно, как ее трясло.
Маруся подняла глаза.
— Пойдем домой, и улыбнулся. Суп варить.
А ты «Туфли! Ах, туфли!». Вот из них и будем варить.
vinsentvega

Источник