Карты судьбы

Данко твёрдо решил, что этой ночью уйдёт из дома. Выждал, пока мамка с папкой заснут, подхватил пожитки и за порог.
Он вовсе не хотел ни слёз, ни долгих прощаний, но стоило ему сделать лишь шаг со двора, как его догнала Агнеска и вцепилась обеими руками в штанину. Вот, дурёха!
Данко прикрикнул на сестрёнку:
А кто это у нас опять не спит Ночь на дворе, а ну быстро в кровать! А то ужо я тебе Эй, ну не реви, ты уже не маленькая, должна понимать. Не бойся, нет в темноте никаких пустошников, нянюшка пошутила. Эти твари только в вересковых пустошах и водятся, а город ни ногой. Ух, я бы ей за такие шуточки!
Агнеска мотнула головой, мол, не боится она ничего, но штанину не выпустила, а потянула ещё сильнее в сторону дома. Говорить она не умела: с рождения была немая. Соседи её жалели, думали, вот же не повезло: дурочкой уродилась, но старший брат и родители понимали Агнеску без слов.
Нет-нет, я не вернусь, и не уговаривай!
От крепкой хватки ткань аж затрещала, и Данко испугался, что сейчас и вовсе останется без штанов.
Ладно, давай по-хорошему попрощаемся. Только нос вытри, он присел на крыльцо, и сестрёнка тут же взгромоздилась к нему на колени, а то будешь много реветь, всю улицу затопишь. Да и нехорошо в дальний путь слезами провожать, улыбкой-то оно лучше будет.
Агнеска вмиг перестала плакать, и обиженно выпятила вперёд нижнюю губу. Эх, тяжко ей без брата будет: станут задирать уличные мальчишки, а она и ответить не сможет…
Хочешь, песенку спою тебе Или, может, лучше сказку рассказать Данко мучила совесть, но решение было уже принято: сказал, что уйдёт значит, уйдёт!
Сестра мотнула головой.
Ага, не хочешь, значит У Эльки, небось, песни получше моих были
Агнеска пожала худенькими плечами, мол, и сам всё знаешь. Данко спорить не стал, лишь взьерошил её смоляные волосы.
А я ведь из-за Эльки-то и ухожу, признался он. Все болтают, мол, натворила дел, девка дурная, и сбежала. Зато не нашли её ищейки! А я найду, потому что так суждено. Мне дядька Ури-художник говорил, мол, судьбы ваши повязаны, а в долгой разлуке развяжется узелок, и тогда обоим век удачи не видать.
Агнеска глянула в сторону домика дядьки Ури, где уже не первый месяц лишь горелые головешки мокли под затяжными осенними дождями. В её глазах Данко что-то такое, что у самого аж в сердце кольнуло.
Тебе ведь так ничего и не рассказали, да
Девочка, закусив губу, кивнула и осторожно тронула брата за рукав: мол, давай уж всё начистоту. И Данко решился:
Ладно, не такая ты уже и маленькая, чтобы правду от тебя скрывать. Слушай. Помнишь, все говорили, что дядька Ури умом тронулся, мастерскую поджёг, а сам ушёл, куда глаза глядят Ты тогда тоже плакала и искать его собиралась, а папка не пустил. Так вот наврали тебе, он понизил голос до шёпота. Не простым художником дядька был, а колдовским делом занимался. Карты рисовал.
Данко огляделся на всякий случай: не подслушивает ли кто, но улица была пуста, в соседних домах не светилось ни одного окна, и даже луна спряталась за облаками.
Не те карты, что для путешественников, ещё тише продолжил Данко, а карты судьбы. Говорят, такие не всякий нарисовать осилит: опасное это ремесло, страшное…
Агнеска тихонько пискнула и спрятала лицо на плече у брата.
К полуночи похолодало, поднялся сильный ветер. Данко снял с себя шарф и потеплее укутал сестру, а то простудится ещё.
Знаешь, я и сам толком не понял, для чего эти карты, дядька Ури меня мало чему научить успел… Знаю только, что важные они очень. Он их от соседей ох как прятал, но ищейки всё равно прознали, пришли и перевернули весь дом вверх дном. А дядька молчал, словно язык проглотил. И когда банки с красками бить начали, молчал. И когда карты жгли, молчал. И руки ему ломали тоже молчал. Мы с Элькой тогда за перегородкой прятались и одеяло кусали одно на двоих чтобы не разреветься, а когда гарью пахнуло и крыша занялась, бросились в разные стороны, как зайцы: она в окно, я в дверь, и там прямо на дядьку-то и налетел. А у того глаза безумные, губы все в крови, а правая рука плетью висит, и кость наружу ну я и заорал. Как тут не заорать Он закашлялся, просипел чего-то и вдруг кисточку в руки мне сунул. А потом плечом оттолкнул да как рванул в сторону леса. Я хотел было догнать, но куда там… пропал человек.
Голос предательски дрогнул, и Данко умолк. В горле стоял удушливый ком. Теперь, когда в городе не было ни дядьки Ури, ни рыжей Эльки, ему самому здесь стало тоже нечего делать.
Агнеска робко подняла голову и ткнула пальчиком в его дорожную сумку.
Хочешь спросить, где та кисточка догадался Данко. Так она у меня всегда с собой. Берегу, как зеницу ока. Кто знает, может дядька мне с нею дар свой передал Сам-то он больше рисовать не сможет, даже ежели жив
Сестрёнка вдруг слезла с его коленей и, опасливо оглядевшись по сторонам, вытащила из кармана передника ещё одну кисточку немного опалённую, но почти целую и сунула брату под нос: мол, смотри, у меня тоже есть.
На пепелище нашла А ну отдай! Нельзя её у себя хранить.
Агнеска поспешно спрятала руки за спину, и Данко понял нипочём не отдаст. Упрямая, вся в отца.
Ладно, оставь. Только никому больше не показывай, для пущей убедительности Данко погрозил ей кулаком. Ежели увидит кто, всем несдобровать. Ещё и папку с мамкой погубишь.
Агнеска, даром что малая, а спину выпрямила и руку с кисточкой к сердцу приложила, мол, клянусь.
Когда же ты вырасти успела Данко вздохнул.
Сестра была смышлёной не по годам, но до опасных дел всё равно пока не доросла: не возьмёшь же с собой такую пигалицу Эх, была бы она хоть лет на пять постарше
Слушай и запоминай, Данко привлёк сестрёнку к себе и горячо зашептал ей на ухо, что бы там ни болтали, а дядька Ури дом не поджигал. Я видел, это ищейки сделали: те, что руки ему ломали. И ещё говорили, мол, закон есть закон. Нельзя рисовать, нельзя творить. Мол, равновесие от этого нарушается. На старых-то устоях протянем худо-бедно на наш век хватит. А будем новое создавать, пошатнутся опоры бытия, и р-р-раз всё в осколки. Конец света. Был мир и нет его. Чего головой мотаешь Не веришь И правильно! Брехня это всё, как есть брехня! Просто захотелось кому-то дядьку Ури извести, вот и напридумывали не пойми чего.
Агнеска наморщила нос, будто бы собиралась снова разреветься. Конечно, ей было жаль Ури-художника. Он ведь добрым человеком был: с детворой нянчился, пряниками угощал по праздникам, и в мастерскую свою пускал на картины поглазеть. А некоторых даже обучать задаром брался, вон как того же Данко.
Тише, глупая, не надо плакать. Ему-то всё равно уже, а мне вот нет. Лучше глянь-ка что у меня есть, Данко выудил из сумки свёрток и бережно раскрыл его. Эту карту дядька Ури для тебя рисовал. Бери, не бойся. Чуешь, какая тёплая Как думаешь, живая Всякое ведь может быть. Мы с Элькой дядькин тайник распотрошили, который ищейки проглядели, и по-честному всё разделили: одна карта ей, одна мне и одна, стало быть, твоя. Видишь, тут краешек не дорисован, обрывается тропка Не успел дядька, хоть и торопился. Видать, к зимним праздникам подарочек готовил, да вот не судьба…
Агнеска дрожащими руками вцепилась в карту и коснулась её губами. Тут Данко и сам едва не прослезился. Поспешно отвернувшись, он пробормотал:
Я за тобой вернусь, слышишь! Вот только Эльку отыщу, и сразу вернусь. Ты, главное, дождись!
Он порывисто обнял сестрёнку и добавил:
А карту сама потом дорисуешь, когда вырастешь… Как Да как душа пожелает, как краски лягут, и как сердце велит. Откуда мне знать Это же твоя судьба, не моя. А у меня своя есть!

Источник