«Андрюша»

Всю свою жизнь я мечтаю о том, что когда-нибудь убью человека. Наверное, когда Создатель вдохнул в меня жизнь, я в первую же секунду своего существования стал одержим этой мечтой. Ну а что Кому-то суждено стать экономистом, кому-то врачом, а я вот убийца. Убийца, который пока не убил ни одного человека, зато изменил тысячи человеческих жизней. Изменил, но не забрал. Просто случая не представилось.
Все люди, которые попадались мне на пути, были странными. Они постоянно нудили, что жизнь дерьмо, но почему-то продолжали цепляться за неё, отказываясь покинуть мир. Нет, они даже не выживали. Так тянули свое жалкое существование, пока в их убогой жизни не появлялся я.
Взять к примеру, Татьяну Анатольевну Подшей-Грибок. Танюша для друзей, Танечка для себя. Сопливая жопа для меня, если что.
Танюша вечно гундела, какая-таки жизнь отстойная и как ей не везет. Только домой заявится и начинает свой скулеж. И знает, что противно и ей, и мне, но ничего не может с собой поделать. Скулеж часть её никчемной жизни, который я слушал, пока не надоело.
— Смотри, я жирная! утирала она сопли коричневым платком и тыкала толстым пальцем в экран ноутбука, где застыла её фотография с какого-то пляжа. Может, Мальдивы, а может и Сочи.
— Жирная, — кивал я. Жирнючее мракобесное сало. Пойди и утопись в унитазе, а я пока какой-нибудь сериал гляну.
— И тут я жирная, — менялась фотография, но не поток Танюшиных слез и соплей, который становился все больше и больше. Даже на тех фотографиях, где она была вполне ничего, Танюша продолжала выть, как озлобленный волколак, которого средневековые болгары толпой оскопили. Смотри, какие бока!
— Ну да. Самое-то для фастфуда, — кивал я и открывал ей рекламную страничку FC с жареными ребрышками. Всего-то в масличко прыгнуть надо. Твоими боками даже племя людоедов до отвала наестся.
— Ужас! фыркала Танюша и отправлялась на кухню. Нет, не для того, чтобы засунуть голову в престарелую духовку. Духовка давно скончалась, в отличие от Танюши. Танюше нужен был холодильник и его содержимое. Мороженое, колбаса копченая, сыры, тарелка вчерашнего оливье, и шоколадка на десерт. Все это раскладывалось перед ноутбуком и пожиралось единолично Танюшей, продолжавшей рассматривать свои «жирные» фото. Потом она ложилась спать, утром уходила на работу, а по возвращении ритуал продолжался. Конечно, иногда Танюша выбиралась погулять с друзьями или вдруг бралась за ум и покупала абонемент в спортзал. Но прогулки длились от силы пару часов, а абонемент забрасывался на дальнюю полку, где покрывался мхом, жиром и плесенью, пока Танюша о нем не вспоминала. Но вспоминала слишком поздно, когда срок действия абонемента заканчивался. Тогда снова было паломничество к холодильнику и нытье над фотографиями, где Танюша еще не была жирной. Ну, ей так казалось.
Уходя от неё, я забрал всё. Всё, что было ей дорого. Я всегда забираю всё, что дорого. Раз убить не могу, то хоть поплакать заставлю. Родиона Евгеньевича Жубило мой уход расстроил невероятно сильно. Родик для родителей, Родя или Дезмонд для друзей. Бесполезный мудила для меня, если что.
Родя тоже любил нудить о том, какая жизнь плохая и несправедливая. Домой с работы придет, гитарами своими обложится и полирует их тряпочкой, попутно сопли со слезами глотая. Или в проводах запутается, подключая гитары к компьютеру. Родя молодой и независимый музыкант.
— Бездарь! да, так он себя чаще всего и называет, когда удаляет очередную неудачную на его взгляд дорожку.
— Семиструнный рукожоп, — киваю я, слушая Родины запилы на потасканной «Ямахе». Метроном бы хоть включил. Хотя, ты и слова-то такого наверняка не знаешь.
— Бездарная бестолочь! беснуется Родя, когда компьютер зависает, не обработав записанный трек.
— У тебя не пальцы, а парализованные пенисы карликов, — киваю я и добавляю. А «Напалм Дез» и «Дарктрон» вообще на кассетный магнитофон записывались и были популярны. Окно открыто. Вперед, мой темный принц. Тебя ждет темнючая бездна Ада.
Но Родя продолжает мучить гитары, электронные листы, записывая на них какие-то странные песни, которые никому не показывает, и грустит, когда ему кажется, что ничего не получается. Да, Родя свое творчество никому не показывает.
— Они не поймут, — говорит он и снова начинает бесноваться. Не поймут этого. Сочтут меня бездарем.
— И рукожопом, — киваю я, меланхолично смотря за тем, как нервные пальцы Роди впиваются в гриф «Ямахи». Может, отправишь все-таки
— Не поймут, засмеют, унизят, — шепчет он, убирая свои записанные песни в самую дальнюю папку на компьютере. Еще и пароль ставит. «Родионзебест» — без пробелов, русскими буквами. Я смеха ради его как-то поменял на «Бездарныйгитараст», так Родю чуть кондрат не хватил. Жаль, что не хватил. Можно было бы считать его первым убитым мной человеком. Не повезло, быстро оправился.
Зато Родя выл, как обиженная рыцарями малолетка, когда я уходил, забрав всё. Чего выл Все равно он ни с кем своей музыкой не делился. Выл, рвал нервными пальцами волосы из головы и лупил ногой «Ямаху», но той было плевать. Царапиной больше, царапиной меньше. Такая же равнодушная, как и Екатерина Генриховна Шпиц. Катюша для родных, Кэт или Катрин для друзей. Бездушная жаба для меня, если что.
Катюне на всё и всех было насрать. С горкой. Настолько бездушного человека я еще не встречал, поэтому знакомство с Катюней принял с опаской. Но потом, чуть узнав её, расслабился и понял, что она ничем не лучше Танюши и не хуже Роди. Очередной человек со своими тараканами, которые не давали ей жить. Вернее, сама она не давала себе жить. Но никогда бы в этом не призналась.
— Нет, — говорила Катюня, когда к ней обращался на улице бездомный, прося немного денег на еду.
— Пшла вон, — говорила Катюня, когда к ней ластилась в подъезде бродячая кошка Марыся.
— Мне пофиг, — говорила Катюня, когда коллеги скидывались деньгами, чтобы помочь менеджеру Олегу, чью квартиру затопили алкаши сверху.
— Бездушная ты жаба, mon dieu, — кивал я, но Катюне и на мое мнение было плевать. Не плевать ей было только на свой дневник, в котором она подробно описывала все, что приключилось с ней за день. Старательно так описывала, желчно и ехидно. А еще нудила. Да, нудила на страницах дневника. Я как-то прочел и потом долго в депрессии ходил, столько в дневнике бездушности Катиной было.
Катюня отказывала бездомным на улице, а потом нудила, что друзья ей посмели денег не занять. Шпыняла Марыську, когда та к ней возле лифта ластилась, а потом бурчала, что её начальница не любит и хочет её сердце сожрать.
— Да нет у тебя никакого сердца. Так, кусок угля, наверное, — хмыкал я, но Катюня от своего дневника не отрывалась. Или черная дыра! Обрати на меня внимание, бездушная самка человека!
— Пофиг, — бурчала Катюня, описывая свой день. Жизнь дерьмо и пофиг. Вообще на всё пофиг.
— В ванной провод оголенный есть. Зубами за него схватись и враз полегчает, — советовал я, но Катюне, как уже говорил, было на меня пофиг. Снова не удалось убить. Но я не сдаюсь.
Последней каплей стало то, что Катюня свою сестру переночевать не пустила, когда ту муж из дому пьяный выгнал. Даже дверь не открыла.
— Я, — говорит, — с мужчиной сейчас. Куда я тебя положу
— Чего ты брешешь-то, злая голова с сиськами удивился я. У тебя мужика два года уже нет. Тот тебе не так, этот не эдак. Бесперспективный, унылый, безобразный, мажорный.
— Иди к Таньке. Она тебя пустит, — хмыкает Катюня, засовывая за щеку половину тульского пряника и смотря в глазок. Извини уж.
Сестра её ушла, а Катюня и в ус не дует. На диван увалилась и давай в дневник свой все записывать, говоря о том, как её все задолбали. Куда только её равнодушие делось, когда я уходил. Выла, бесновалась, ноутбук в стену запустила. Я и представить не мог, что она плакать умеет. Думал, что она бревно в эмоциональном плане. Ан нет, весьма живое полено. Как Пиноккио, хотя деревянный балбес был куда добрее Катюни.
Много их было в моей жизни. Катюнь, Танюш, Родионов. Всех и не упомнишь. Зато скулеж их забыть невозможно. Жаль, что убить их так и не удалось.
Правда был у меня в жизни один шанс, когда я в больницу забрел. Сижу себе тихо, никому на глаза не попадаюсь и понимаю вот он. Шанс-то. Человек на столе операционном, один щелчок и всё, нет человека. Но не смог я, когда врач о нём беседу завел.
— Хороший малый, — говорит, а я слушаю. В моем подъезде ночует. Как ни встречу, улыбается, хотя своего дома не имеет. Сухарю плесневелому рад, да и тот с собакой своей поделит. Сам голодный, а улыбается, что зверюшка его сыта.
— Ага, ага, — киваю. И ни разу под дверь никому не наклал Стекло не разбил Бабку с пятого этажа не ограбил Даже не нудил на жизнь ни разу
— Всегда с улыбкой, всем поможет, — хмыкнул врач. А тут какие-то залетные его избили. Да вон крепко. Но выкарабкается.
Понял я тогда, что не смогу. Других бы смог. Катюню уж с радостью, а этого, улыбчивого, не могу. Создатель как знал, что не смогу. Не для той цели он меня создавал.
— Ну, привет, — сказал Он мне, когда я появился перед ним. Чистенький и с желанием кого-нибудь убить.
— Привет, — ответил я, рассматривая Создателя. Был Он синеглаз, бородат, носил растянутый свитер с оленями, и постоянно улыбался. Не то, что все остальные. Убить кого-нибудь хочется. Так и должно быть
— Нет, — нахмурился Он. Видать ошибка затесалась. Упустил что-то.
— Ну ладно. Нет, так нет, — кивнул я, смотря на Создателя с благоговейным трепетом. А что мне делать тогда, раз убивать нельзя
— Будешь за людьми смотреть. За теми, для кого жизнь и не жизнь вовсе. Кто палец о палец не ударит, чтобы изменить то, что не нравится.
— Только смотреть уточнил я, надеясь, что Создатель разрешит убивать тех, кто не ударяет палец о палец.
— Не только, — задумчиво протянул Он. Если они меняться не будут, то забери у них самое дорогое.
— И это поможет спросил я.
— Поможет, — улыбнулся Создатель, стряхивая крошки от печенья с бороды. Лишившись этого, они на всё пойдут, чтобы потерянное восстановить.
— Ну, восстановят и что буркнул я, не понимая логику Создателя. Но Создатель на то и Создатель, что мудр и логичен по умолчанию.
— Помимо прочего они еще кое-что восстановят, — снова улыбнулся Он. С легкой хитрецой, словно намекая, что не все так просто.
— И что же я логикой Создателя не обладал. Зато обладал прямотой задавать вопросы, если мне что-то непонятно, и мечтами об убийстве.
— Любовь к жизни, — ответил Создатель и замолчал, давая мне время переварить ответ. А там, глядишь, и изменятся.
— А если не изменятся уточнил я. Их можно будет убить
— Нет. Убивать никого нельзя, — нахмурился Он и добавил более миролюбиво. Тогда придумаю что-нибудь еще.
— Ладно. Убивать нельзя, забирать самое дорогое можно, — кивнул я и решил еще кое-что уточнить. А имя-то у меня есть
— А как же, — Создатель на секунду задумался, прищурил синий глаз и смачно так произнес. Будешь Андрюшей.
— Андрюшей с сомнением переспросил я. Странное имя, вообще не страшное.
— Нормальное имя для первого.
— Ладно. Андрюша так Андрюша, — хмыкнул я и отправился в мир.
Вот и скитаюсь я от одного человека к другому, наблюдаю за ними, а если они слишком уж начинают на жизнь гундеть, то забираю все, что дорого, как Создатель велел. Да, я тоже думал, что идея так себе, пока не увидел, что она работает. И понял, что сомневаться в Создателе плохо.
У Танюши я забрал все её фотографии, включая те, на которых она была худой, и которые она так любила рассматривать, пожирая трехэтажный бутерброд. Танюша нашла на дальней полке абонемент в спортзал и через год обзавелась не только новыми фотографиями и подтянутым телом, но и каким-то улыбчивым пареньком, который и Танюшу научил улыбаться.
Родя снова принялся мучить «Ямаху», а потом переборол себя и куда-то там отправил свои записи. Теперь записывает альбом и готовится к первым концертам. И да, он тоже стал улыбаться. А еще его научили пользоваться метрономом.
Только вот Катюня не изменилась. Так только в сказках бывает, что все меняются и живут счастливо. Чтобы жить счастливо надо хотеть жить счастливо. Так Создатель сказал, а он мудр и логичен по умолчанию.
Катюня не стала восстанавливать дневник, который я забрал, ведь для этого ей пришлось бы снова ходить по друзьям, предаваться воспоминаниям, а там и до улыбки недалеко. Вместо этого она завела новый дневник, куда бездушнее первого. Я предложил Создателю убить её, но Он отказался. Сказал, что еще что-нибудь придумает. Он уже много чего придумал после меня. Но я был первым.
Как меня звать Андрюша. Andryusha.ccl. Андрюша код-чистильщик жизни от нудятины и негатива, если точнее. Ну, будете гундеть на жизнь, лично познакомимся. А так, пора мне. Работы непочатый край.
Автор: Шульц

Источник