История повторяется

Часы пробили половину десятого. Окна в комнате были закрыты шторами, во всей квартире было уже давно темно источниками света служили два маленьких фонарика, хитрым образом крепившихся к книжным корешкам. Лиза, девочка лет пяти, уже лежала под одеялом, и с закрытыми глазами слушала, как отец тихо читает вслух сказку.
«И разрешила ведьма женщине съесть Рапунцель взамен на ребёнка, который должен был скоро родиться». Голос его, пусть тихий, едва слышный, менялся вот он спокойно рассказывает историю, а вот хихикает злобным ведьминским смехом, а вот уверенно говорит голосом прекрасного принца, а вот грустит вместе с бедной Рапунцель…
На верхнем ярусе кровати сидел мальчишка постарше лет пятнадцати на вид, и читал уже не сказки, а серьёзную книжку. Это из-за него отец говорил так тихо, и ещё из-за того, что его шёпот должен был успокаивать Лизу и погружать в сон, но все трое знали, что никто не уснёт. Пока отец не закончит читать, спать было невозможно слишком уж интересно он рассказывал.
Димка любил вечера дома: мама спала, а они втроём садились за книжки и читали по полчаса кряду, а иногда и дольше. Дома было темно и тихо самая подходящая атмосфера для того, чтобы погрузиться в другой мир. К тому же, в школе таких книг было не найти. Здесь же на книжных полках, спрятанных в специальном шкафу, который выдвигался из стены, были самые разнообразные авторы: Брэдбери, Бронте, Достоевский, Чехов, Роулинг, Громыко, Фрай, Набоков, Ремарк, Булгаков, Солженицын…
Поэзия тоже попадалась, но меньше, да и Димка её всё равно не слишком любил. Отец, зная это, устраивал «поэтические вечера»: заваривал свежий листовой чай, какого в школе не найти, ставил на столы свечи, доставал наугад томики Высоцкого, Маяковского, Блока, Пушкина, Фета, авторов конца двадцатого и начала двадцать первого века, брал один себе и давал по одному Димке и маме и весь вечер они сидели и читали стихи, выбирали наугад, а потом старались объяснить, пусть в двух словах, о чём говорит автор.
Прозвенел дверной звонок. Отец прервался на полуслове и посмотрел на часы. Минутная стрелка замерла в пяти минутах от двенадцати. В спальне завозилась жена, и тут же в дверь позвонили ещё раз.
Мужчина аккуратно закрыл книгу, попросил сына отдать ему свою и спрятал оба тома -«Сказки братьев Гримм» и «451 градус по Фаренгейту» — в шкаф, который тут же задвинул в стену. На всякий случай подвинул на пару сантиметров кровать щель исчезла, словно её и не было.
Димка, проследи, чтобы Лиза заснула, хорошо мальчик кивнул. Молодец.
Павел закрыл дверь в детскую и глянул на выбравшуюся из кровати жену. Та смотрела на него с ужасом, но ничего не сказала. Мужчина вздохнул и звонок прозвенел в третий раз.
Да иду я, иду… проворчал, подходя к двери. Поднёс руку к кодовому замку, подождал мгновение, наконец отодвинул обычную металлическую цепочку и повернул ручку. У меня вообще-то дети спят.
Павел Викторович Риттер у мужчины, который стоял на лестничной площадке, был сухой, грубый голос, говорил он отрывисто. Павел кивнул, и из-за плеча полицмейстера высунулась худенькая маленькая женщина в таком же синем камзоле. Вы арестованы по обвинению в чтении и распространении запрещённой литературы. Вы имеете право хранить молчание…
В темноте коридора ахнула женщина. Мужчина продолжал.
…всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Вы также имеете право отказаться от дачи показаний. Понимаете ли вы свои права
Павел кивнул.
Миниатюрная женщина вышла вперёд и закрепила на его запястье магнитный браслет с датчиком слежения и автоуничтожения в случае побега.
Марта молча подошла к мужу и помогла ему надеть куртку и сменить обувь на улице было пять градусов тепла. Когда она оборачивала вокруг его шеи шарф, Павел тихо сказал ей на ухо: «Береги их».
А потом дверь закрылась, и она больше никогда не видела ни этих людей, ни своего мужа. Чёрт знает, как он смог сделать так, чтобы к ним не приходили с обыском. Чёрт знает, как её не заподозрили. Чёрт знает, как их детям не запретили продолжать ходить в школу. Через два года в медиагазете появилась короткая заметка о его уничтожении «при попытке побега». И предсмертная записка, три слова, нарисованные сажей на стене. «Я ни о чём не жалею».
… Марта выключила планшет, опустила жалюзи и выдвинула шкаф. Димка свесился со своего яруса кровати и вытянул две книжки «Марсианские хроники» для себя и какое-то детское фэнтези для Лизки его женщина ещё никогда не видела. Откуда эта книжка здесь вообще взялась
Димка сидел вперившись в страницы своей книги, взгляд его бегал по строчкам, а Марта смотрела на него и плакала, сама того не понимая слёзы сами собой лились по щекам. Наконец она потянулась к полке, достала том рассказов Элизы Ожешко и грузно опустилась в кресло. На обложке едва проступали выцветшие буквы: «Gloria victis».
Чёрт она что с ним сделает.

Источник