Истории из жизни реальных людей
Живёт в нашем городе такой интереснейший человек — Борис Викторович, прекрасный мастер по ремонту фототехники, мудрый человек, и интереснейший рассказчик. Именно он однажды и поведал мне, в чём заключается разница между этими, казалось бы такими разными вещами.
Помимо таланта перебрать любую фотографическую железку, и заставить её работать, Борис имел живейшее чувство русского языка, и манеру постоянно изобретать новые слова. Например, если шагая по блошиному рынку, он видел продающийся самопальный сверлильный станок, сделанный из ручной дрели, установленной на станину от микроскопа, он немедленно произносил — «О! Сверлоскоп!».
А если аналогичный станок был сделан с использованием основания от фотоувеличителя, то Борис расплываясь в улыбке, произносил — «О! Усверличитель!» Многие его словечки уходили в народ, и жили там уже своей, отдельной жизнью.
Встретить его было проще всего на Краснодарском фоторынке, где собирались энтузиасты и жулики, и продавался всякий копеечный фотографический хлам, не нужный зачастую ни продавцу, ни покупателю. Борис Викторович бывал там каждые выходные, кое-что по мелочи продавал, и принимал технику в починку. Свои фотоаппараты я всегда носил только ему, он брался за ремонт любых чисто механических камер, и в те годы у меня наверное не было ни одного аппарата, который не чинил бы Борис. А если у меня за неделю ничего не ломалось, то я всё рано заходил на фоторынок, чтобы просто с ним поболтать.
Его познания в фототехнике были энциклопедическими, и почти всегда практическими — он передержал в своих руках чуть ли не любой фотоаппарат и объектив, выпускавшийся в СССР, и знал, где и что у него может сломаться. Старенькие «Практики» производства ГДР щёлкали в его руках как семечки, и обретали вторую жизнь.
А массовые советские фотоаппараты, «Зениты» и «Киевы» он вообще чинил с закрытыми глазами, к тому же после ремонта ещё и давал на них свою личную, персональную гарантию, которая, к слову, была гораздо надёжнее гарантии Красногорского механического завода. Так что наверное единственное, о чём я жалел, купив свой первый автофокусный, и полностью электронный фотоаппарат, так это о том, что в случае чего я не смогу принести его на починку к Борису.
Личные качества этого человека были не менее примечательны, чем его мастерство, его спокойствие и уравновешенность были удивительны, он всегда общался с людьми очень ровно. Помню, однажды какой-то придурок попытался самостоятельно починить фотоаппарат с помощью молотка и плоскогубцев, у него разумеется ничего не вышло, и он принёс останки своей камеры Борису. Тот разумеется отказался даже браться за такую работу, понятно что это было уже проще выкинуть, чем отремонтировать.
Придурок устроил скандал, махал руками, и вообще вёл себя крайне сварливо. Я такого товарища давно уже послал бы на три буквы, и прекратил этот разговор, но Борис даже не разозлился, он терпеливо объяснял этому кретину причины, по которым восстановление фототехники после неквалифицированного ремонта не всегда возможно, и его обычно добродушное лицо в этот момент выражало разве что досаду.
Мне казалось, что вывести его из себя просто невозможно. Так собственно оно и было, но однажды я всё же стал свидетелем того, как Борис заплатил человеку его же монетой. В тот самый момент и выяснилась таинственная разница между далёким районом Центральной Азии, и оральным сексом.
Бывал у нас на фоторынке в числе прочих персонажей один крайне гнусный человек, если не ошибаюсь, звали его Валера. Большего мудозвона и пустобрёха я не видел никогда в жизни, его рассказы о собранной им коллекции старинной фотоаппаратуры были столь же цветисты, сколь и малоубедительны, слушать его было просто невыносимо, поэтому все пытались ограничить общение с ним до возможного минимума. Вторым, после невероятной брехливости, главным качеством Валеры была патологическая жадность. Всё что он хотел купить, он пытался выкружить за треть цены, а если можно, то и дешевле. Выбрав себе жертву, он подходил к ней, и начинал нудить о том, как сейчас плохо с деньгами, и что цена высоковата.
Когда он надоедал, и его отгоняли, он становился в отдалении, и начинал смотреть на продавца с жалобным видом. Подождав минутку, он подходил, и начинал канючить снова. Так что нередко продавец отдавал ему какую-нибудь мелочёвку за полцены, лишь бы тот заткнулся. Получив согласие на свою цену, Валера церемонно вынимал из кармана толстую пачку денег, и начинал рыться в ней в поисках самой мелкой купюры.
Он реально был товарищем гнусным, я уже говорил. Но так как его манера торговаться время от времени имела успех, Валера считал себя крайне удачливым бизнесменом, и никогда не упускал случая этим похвастаться. Короче, большего говна на нашем фоторынке сложно было найти.
И вот однажды наш друг Борис Викторович совершил непростительную оплошность. То ли он в этот день находился в слишком уж благодушном настроении, то ли слегка помутился рассудком, но он подошёл к прилавку Валеры, и взял в руки какое-то переходное колечко. Этой детальке была конечно грош цена, и в базарный день они шли по рублю пучок, но она лежала на прилавке Валеры, и это сильно меняло дело. Засада была в том, что именно такое понижающее колечко отсутствовало в номенклатуре переходных колец Бориса, и могло прекрасно заполнить собою эту брешь.
Покрутив колечко в руках, Викторович задал закономерный вопрос — «Сколько» Валера немедленно ответил — «Десять!». Названная цена была вполне адекватна, и даже низковата, но на свою беду Борис не почувствовал подвоха. Он потянулся за деньгами, и тут, сопровождая свои слова самой гадкой улыбкой на свете, Валера уточнил — «Долларов!».
Борис Викторович замер, посмотрел на него долгим и очень спокойным взглядом, затем положил колечко на место, и отошёл. Лишь мелькнула в его глазах какая-то искорка. Говоря честно, десять баксов за говённое колечко — даже для Валеры это было уже слишком. Но скандала не последовало, Борис остался невозмутим.
Жизнь фоторынка текла как и раньше, недели сменялись неделями, и всё уже немного подзабылось. Но вот однажды к нам зашёл какой-то знакомый Бориса, фотограф, который прямо сейчас немного запил нуждался в деньгах. Перекинувшись с ним парой слов, Борис кивнул, и его товарищ положил на прилавок Бориса какой-то предмет, после чего немедленно испарился. Я подошёл, и поинтересовался, что там он оставил.
Оказалось, это было настоящее фирменное Никоновское оборотное колечко, со спусковым тросиком, и отдельным приводом диафрагмы — крутейшая штука, в макросъёмке вещь совершенно незаменимая. Борис пояснил, что приятель попросил продать, если получится. Я выразил сомнения в том, что продажа может иметь место, потому что все эти штучки производства Никон обычно стоили совершенно неприличных денег, и покупателей на такое у нас обычно не бывало. Но Викторович пожал плечами, и сказал — «Да пусть лежит, мне что, жалко» — и колечко осталось лежать, поблескивая блестящим ободком и качественным матовым чернением. Кто бы мог знать, что это остывает месть Бориса!
В тот день на рынке был и Валера. Враскачку фланируя вдоль прилавков в поисках очередной жертвы, он вдруг зацепился взглядом за то самое колечко с тросиком… Его походка немедленно изменилась, взгляд загорелся, и изо всех сил стараясь не показать своей заинтересованности, он подрулил поближе. Надев на лицо маску самого праздного любопытства, он взял в руки какой-то фотоаппарат, пощёлкал им, положил на место, потом начал перебирать висевшие рядом шейные ремешки. Потом как бы невзначай его взгляд упал на Никоновское колечко.
Он лениво за ним потянулся, взял в руки, но даже не смотрел на него, он продолжал разглядывать ремешки, старые советские вспышки, и только спустя минуту, даже не глядя на продавца, он потряс колечком в воздухе, и спросил — «Сколько». Нужно отдать Борису должное — на его лице не дрогнул ни один мускул, он бросил на Валеру совершенно безразличный взгляд, и ответил — «Сто пятьдесят..» Как Валера ни пытался скрыть своё ликование, было видно, что у него перехватило дыхание. Его лицо покраснело, его руки тряслись — сто пятьдесят рублей за такую вещь! Он был счастлив!
Тут бы Валере его схватить, и убежать, но не таков был лучший торгаш Краснодарского фоторынка, чтобы вот так вот отдать сто пятьдесят целковых! Он начал критически разглядывать покупку, вертеть её перед глазами, чуть ли не нюхать. Затем последовал обычный для него монолог о трудных временах и упавших заработках, который Борисом был полностью проигнорирован. Впрочем, покупатель и не настаивал — покупка фирменного Никоновского аксессуара за такие деньги всё равно оставалась сделкой невероятно выгодной. Так что Валера запихнул колечко в карман, (от греха подальше — вдруг кто ещё увидит), и полез за деньгами. Борис стоял совершенно неподвижно — его ладонь уже холодила сталь того клинка, который он вот-вот воткнёт Валере под лопатку.
Валера нехотя отсчитывал сто пятьдесят рублей мелкими купюрами, даже несмотря на фантастическую выгодность покупки его лицо было печально — любое расставание с деньгами всегда делало его несчастным. Наконец он закончил отсчёт, спрятал бумажник, и сжимая правой рукой в кармане вожделенное колечко, левой рукой протянул скомканные купюры. Борис остался неподвижен, и даже не сделал попытки взять деньги. Валера замер с протянутой рукой.
Только тот, кто хорошо знал Бориса Викторовича, глядя в этот момент на его слегка прищуренные глаза, мог бы точно сказать, что прямо сейчас Борис получает невыносимое удовольствие. Валера нетерпеливо топтался на месте, ему очень хотелось поскорее отчалить с покупкой. Викторович не стал мучить его слишком долго, сначала он всё с тем же безразличным видом посмотрел на деньги, затем взглянул Валере в глаза, удивлённо поднял брови, и с невыразимо наигранной обидой произнёс: — «Валера! Ну не рублей же!»
Аборигены Новой Гвинеи уже много веков используют забавную ловушку для обезьян — они прямо на виду у стаи мартышек насыпают орехи в отверстие, предварительно просверленное в стволе дерева, и уходят. Обезьянки разумеется тут же решают полакомиться орехами. Жертва попадается на том, что засунув руку в узкое отверстие, и схватив лежащие там орехи, она уже не может вытащить руку наружу, но от жадности не может отпустить орехи. Аборигену остаётся только приблизиться, и убить её ударом дубинки. Вы можете себе представить как обезьянка пытается высвободить руку в тот момент, когда видит приближающегося к ней человека с дубинкой
Вот точно так Валера доставал из кармана драгоценное колечко. На его лице сменялась масса разнообразнейших эмоций, он был несчастен, он был раздавлен, он чуть не плакал. Был бы я был тем аборигеном, честное слово, я не смог бы его убить, настолько он был жалок. Наконец он вынул злосчастную покупку, и положил её на место. Насколько я помню, в этот день он собрался раньше обычного, и ушёл, ни с кем не прощаясь.
А мы с Борисом ещё долго стояли, и вели неспешную беседу о разных приятных вещах. И в какой-то момент, когда понурая спина мастера рыночного торга скрылась вдали, Борис вдруг сказал — «Вот тебе и разница между минетом и Тибетом!». На мой вопрос, в чём эта разница, он пояснил — «Эту разницу придумал Валера. Когда он продаёт что-нибудь «тибе», это «Тибет» — очень дорого. А «минет» — это когда он покупает, «мине» должно быть очень дёшево» — и улыбка вновь пошевелила его усы.
strravaganza