Истории из жизни реальных людей
Лёгкие и резвые горские девушки взлетают с каменных обрывов, мешая с ветром перья из собственных серых крыльев. Небо для них друг и брат, вечный спутник стремительной жизни. Горные сестры не боятся ни ветра, ни холода, ни зверя, потому что сами сродни стихии.
Камень хранит тысячелетнее молчание. В камне память народа, его земли. Весь горный народ для камня как один человек, бессмертный и непреходящий.
Горцы и горянки рождаются свободными, и первое, что мать дает в руки младенцу гладкие камни, выглаженные многими и многими детьми предыдущих поколений. Бывшие части великих гор.
Горный народ знает и помнит те места, до которых вовек не доберется чужой. Пещеры с голубым песком, тайные водопады, у которых учатся рассказывать, плато с живыми поющими камнями и горизонт место, где земля сходится с небом. Здесь, на грани всего сущего, вершатся судьбы детей горного народа.
Как юность встречает старость, как ночь сменяет день, как земля касается неба, так великая граница горизонта проходит, соединяя, через чуждые миры.
***
Моя дочь ребенком сорвала цветок с ветки куста аза и принесла его мне на ладони.
«Как его имя Я хочу называться так же».
Аза «белый». У моей дочери серые, как каменная пыль, крылья и светлые, как зола, волосы. Цветы азы она вплетает в них, всегда оставляя взамен на ветке отрезанную собственную прядь.
Имена наши люди выбирают себе сами.
Другое дается с переходом из детства в полные лета. Не сразу, выждав несколько смен луны, наши юноши отправляются к горизонту. Девушки уходят за него.
***
К земле пригибается короткая трава мшанка, ветер льется по ней ласково, спадает с каменного обрыва воздушным водопадом. Если встать под камни в ветреное время, прохладный воздух обрушится на тебя, а на коже останутся мелкие капли влаги.
Исконные жители пещер наши предки называли их духами горные кошки. Серые, текучие, с мудрыми глазами и всегда прохладной пышной шерстью, они выходят в солнечные дни в заросли котовника, и их детеныши играют в траве, приучая нежные подушечки лап к твердой земле.
Гибкие сверкающие зеленые ящерицы с шелестом ползают в траве. Босыми ходят и летают горные люди. Больше здесь никто не живет.
Здесь моя дочь Аза проходит первое взрослое испытание. Вон она, самая светлая, как раз над горизонтом.
***
В зеленом уходила, как все наши девушки, платье соком трех трав крашено. Вернется семью выкрасим. Молодым семи трав не сносить, а женщине можно.
Ведет дочь мою горизонт за собой гладкой дорогой. Она не видит, куда идет, и сколько тоже не знает.
Когда я за край уходила, белое марево было вокруг. Оставила свое железное кольцо в топкой зыби. Оно плывет сейчас в светлой дымке и в прохладе, я чувствую его всю жизнь залогом на своем пальце оставила часть души там. Чтобы на своем испытании забрала и поменяла моя дочь.
Кольцо из чистого железа, мной в бегущей воде промытое, женский залог. Сама на пояс Азе-дочери иглу повесила, сама платье ритуальное в трех трав соке выкрасила. А того, что не кровь она моя, а найденыш чужеземный, не сказала.
Ходит дочь моя за горизонтом, ищет в белом мареве мое кольцо. И кровь мою отдала всю бы ей, чтобы взяли в род духи горные, чтобы вернулась из-за горизонта. Не внемлют мне духи горные, не дают дочери родового кольца найти, потому что ветка она чужая, не моим молоком вскормлена, не камень первым в руке держала. Найдена не младенцем уже, девочкой. Да бегала по камням нашим горным, говорила на языке нашем птичьем, достойна рода моего и нашего.
В свой дом забрала я чужую девочку, и хлеб, испеченный для нее, переломила, и расчесала волосы, как своей дочери. Она зовет меня матерью, и не сразу привыкла я к этому имени. Аза звала меня ночью, когда привидится злой сон. Окликала весело, когда бежала навстречу со склона. Когда удивлялась. Боялась. Радовалась. Грустила. Спрашивала совета или помощи. Бралась помогать мне.
«Мама, айя!»
Отвечаю я: «Аза-айя, дитя мое!» Не слышно ей.
Водят-водят духи звезду самую светлую над горизонтом.
***
Собирала меня мама в путь: привязала на пояс иглу, которой я первой в жизни шила. В игле та нитка, которую я ссучила первой. Мне было пять весен. Сучить нить трудно, но я хотела уметь, как мама. Она показывала мне много раз, пока пальцы не научились. А вот шить было легко, быстро. Мама обереги на воротах одежд вышивала, а я картинки! Цветы наши, мшанку там совсем просто, зеленой ниткой много мелких стежков получится трава на склоне. И один раз горного духа вышила, похожего, большого и серого. Это уже когда постарше стала, в двенадцать весен.
Мне он так нравится! Я живых видела, они не прячутся в пещерах. Одного и близко уснула в траве, а он подошел, стал совсем рядом и посмотрел на меня, когда проснулась. Глаза тоже серые, с зеленью. А зрачок черный и как у людей
Мой вышитый на него похож. Усы длинные, белые, широкие у основании, а на щеках черные пятнышки. Я не говорила маме, но взяла его с собой, спрятала за ворот платья. Так спокойнее. Ид-иду в такой спокойной тихой зыби, ищу мамино кольцо. Кровь нашего рода должна позвать меня к нему. Тогда найду, на свой залог поменяю, и уже дочь моя или внучка, здесь его заберет. Так все женщины рода делали.
Иду недолго или долго не вижу, и иду или лечу не чувствую. Кольца материнского тоже.
Духи горные ведут меня.
***
В зыбком белом мареве маячит мелкая черная рябь. Когда подхожу ближе, вижу это черные точки на щеках моего духа. Кошачьи усы, короткая жесткая шерсть, серые глаза со светлой полосой к виску. И на ухе полосочка это иголка сорвалась, лишний случайный стежок пришлось закрыть.
Он ведет меня молча. Беру в руку мамино кольцо оно холодное. Я вяжу его крепко-накрепко к себе на пояс, свой залог оставляю уже взрослой. Я женщина, передам свой залог и свою мудрость, и кровь рода своего и нашего дочери.
***
Солнце выходит из-за горизонта, я закрываю ладонью от света глаза. Моя Аза бежит к дому, светится от солнца за спиной. И серые крылья расправлены по ветру, и волосы летят за ней сзади, не поспевают, плещет и бьет по ногам подол.
Дочь смеется и кричит, машет издалека рукой. Мое железное кольцо бликует на руке от восходящего солнца.
«Мама, айя! Здравствуй! Мама,мама!»
***
Мудрый горный дух с чертой на ухе сидит у входа в пещеру и, едва касаясь, оборачивает хвост вокруг оставленной за горизонтом детской вышивки. Он берется охранять новый род, который скреплен не кровью, а нитью. И мать и дочь связаны ею, как крепким железным залогом, и передают тонкую, выкрашенную травяным соком нить дальше, дальше до самого горизонта и за него.