Истории из жизни реальных людей
орут дети, тыча в Сеню пальцами. С нечистой силой знается, с чертями водится! — А вот и нет! мальчик сжимает зубы от злости. Все вы врете, сволочи!
— Чего сказал А ну, иди сюда! В рожу захотел наперебой вопят мальчишки, бросаясь всей толпой на Сеню.
Он напрасно машет кулаками: нос ему все же расквасят, порвут джинсы (с оптовки, новенькие!) и пинком под зад прогонят с картофельного поля. И теперь Сеня идет по единственной в деревне улице, воя белугой.
— Сенечка, голубчик, что ты бабушка всплескивает руками, заключая мальчика в объятия.
— Бо-больно! захлебывается слезами Сеня: нос больше напоминает гибрид картошки со сливой, чем орган обоняния.
— А я тебе, касатик, сейчас пошепчу, и вся боль уйдет! ласково утешает его бабушка. Она садит его к себе на коленки и, раскачиваясь взад-вперед, приговаривает: — У собаки боли́, у кошки боли́, у птички боли́ а у Сени не боли́!
Мальчик в последний раз икает и замирает от удивления: боль как по волшебству исчезает. Он аккуратно ощупывает нос: обычный, маленький как и всегда, даже кончик острый.
— Ба, — зачарованно шепчет Сеня, — а как оно так
— Ты теперь, Сенечка, заговоренный, — бабушка нежно гладит его по волосам.
— Заговоренный, — таинственно повторяет Сеня. А как это, Ба
— А ты теперь, как если какая болячка с тобой приключится, говори «у собаки боли́», и все у тебя пройдет. Только по пустякам не говори! Заговор он штука сильная, не от синяков да царапин. Понял
— Понял, — кивает Сеня. Спасибо, Ба!
— На здоровье, касатик
Время шло, и Ба уже больше не было. Сеня вырос и стал Арсением, поступил в медицинский на стоматолога. Забылась та деревня и пацанские драки, забылись детские обиды и раны. Не забылись лишь слова бабушки: «У собаки боли́».
Друзья его всегда удивлялись: из любых потасовок он выходил как гусь из воды. Там, где любой человек давно переломался бы в трех местах, на Сеньке ни царапины не было. На очередной вписке по пьяному делу решили сигать с окна. «Сенька, не смей!», визжала Дашка, когда ее кавалер свесил ноги за карниз. «Не бойся, я заговоренный!», бросил в ответ парень и камнем полетел вниз. Этаж хоть и третий, а ноги сломать точно можно. А Сенька встал, отряхнулся, и уже через минуту выпивал по новой.
Прошлой зимой автобус с их группой, ехавшей на другой конец года на практику, попал в аварию: грузовик проехал на красный свет, водитель автобуса резко затормозил, и Сеньку в прямом смысле слова выбросило через лобовое стекло. Парень проехал по проезжей части под крики ужаса. Свидетели точно видели: лицо его напоминало кровавое месиво. Но уже через полминуты Сенька поднялся как ни в чем не бывало, на лице ни царапинки, ни синяка. Парень закурил и, засунув руки в карманы, пошел обратно к автобусу, наполненному притихшими пассажирами.
— Сенька, ты как это дрожа от ужаса, спросил Андрюха, но в ответ услышал лишь Сенькино бормотание: «У собаки боли́».
«Сенька, чего ты все заладил с этой собакой», спросила как-то Ленка, его однокурсница. Свадьбу они наметили на июль, сразу после ГОСов. «Я заговоренный, Ленок! У собаки боли́, а у меня нет!», Сенька чмокнул ее в щеку.
Как-то в мае Сенька вернулся домой далеко за полночь и, не обращая внимания на сердитую невесту, завалился спать. Приснился ему старый бабушкин дом, большой огород, бегающие по грядкам курицы. Приснилось и картофельное поле за деревней, и пацаны на нем: они стояли в кругу и орали: «Твоя бабка ведьма!».
«Все вы врете!», заорал в ответ Сеня и бросился на них с кулаками. Но мальчишки и как только возможно снова умудрились побить его, и Сеня, зажимая рукой кровоточащий нос, убегал прочь под крики и улюлюканья. Отбежав подальше, он огляделся по сторонам и, отняв руки от носа, принялся бормотать: «У собаки боли́».
— Арсений — раздавшийся из-за спины замогильный голос до ужаса перепугал Сеню. Он все же решился обернуться, и тут уже не то, что душа в пятки ушла чуть к Господу не отлетела. На всем картофельном поле, насколько глаз хватало, стояли полуразложившиеся животные: кошки, коровы, птицы, медведи
Впереди всех стояла собака такого вида, будто животное в разы покрупнее только что ее тщательно переживало и выплюнуло: с одной стороны черепа слезла плоть и болталась ошметками, глаз повис на ниточке, по всему телу дыры, из которых лезли опарыши. Семе даже показалось, что по земле за псиной даже кишка волочилась.
— Арсений, а мы за тобой, — проревела собака, скаля ужасную пасть. Говорила тебе бабка: не говори по пустякам! Что ж получается, Арсений Тебе хоть бы что, а собаке-кошке-птичке боли́ Не пойдет так, Арсений!
Сеня, кажется, обмочился от страха. он ни слова произнести не мог, только трясся и пятился назад. Животные подступали все ближе и ближе. Собака паскудно зарычала и бросилась на парня, валя его на землю. Из пасти смердело, и лезли какие-то жуки.
— Завязывай, Арсений! — проревела она. Настрадались мы из-за тебя, хватит!
— Я больше не буду! заорал Сеня, обливаясь слезами.
— Смотри у меня! завыла псина.
Арсений проснулся от собственного крика, подскакивая в кровати. Он ударился локтем о тумбочку, от чего проснулся окончательно. Сеня принялся оглядываться по сторонам: он был у себя в спальне. Лены рядом не было, наверное, уснула в гостиной. Все спокойно, и ни следа мертвых животных.
Локоть нестерпимо болел, и Сеня, зажав его рукой, автоматически пробормотал:
— У собаки боли́
— Ох, Сеня-Сеня, смотри у меня! — прорычала полуразложившаяся собачья голова, плотоядно облизываясь и разевая огромную крокодилью пасть