Истории из жизни реальных людей
— Хоп-хэй, ла-ла-лэй, где вопрос и где ответ Хоп-хэй-ла…
— Да заткнись ты уже!
Сапог пролетает рядом с ухом и плюхается на кого-то позади меня. Сзади раздаётся звонкое упоминание Босха и его матери. Нервные все стали, жуууть. Кто их так пить просил вчера Явно видно отсутствие тренировки.
То ли дело я! Два литра вина, полфляги тролльей настойки и десяток глотков гномьего самогона, а я свеж и благоухающ, как цветок ириса в каплях утренней росы. О, кстати, отличная метафора! С розой было бы избито. А это надо записать.
Бережно откладываю мандолину. Достаю из сумки помятый свиток, перо и дорожную чернильницу. «И ириса цветок в каплях росы, что вспыхивают ярким диамантом…». Или «бриллиантом» Опять клише выходит! А если…
Меня накрывает чья-то внушительная тень, раздражённое сопение взъерошивает волосы на макушке.
— Ррыаргх, милый, не заслоняй мне солнце! — кидаю я троллю, одновременно пытаясь стереть мелкую кляксу с листа.
— Юджин, здыбин сын, твой сапог меня разбудил! — ревёт тролль.
Перед моим носом появляется сапог, грязный и поношенный, хоть и крепкий ещё. Хорошая кожа, пряжки с позолотой. Хммм…
Аккуратно отвожу от себя сапог, пахнущий совсем не ирисами:
— Ррыаргх, это не мой сапог, это тебя наше Святейшество попотчевал. Благословил, считай, с утра. Благословение от отца Марка — это редкость, знаешь ли…
Но тролль уже не слышит меня, он несётся к сладко похрапывающему клирику, сжимая в руке злополучный сапог. «Сапог возмездия»! А что, неплохо звучит! Но сейчас меня ждут ирисы и бриллианты.
Полностью отдавшись акту творения, я не обращаю внимание на шум и беготню вокруг меня. Кажется, отец Марк не доволен способом побудки. Его визжащий фальцет звенит в ушах, заглушая даже троллий рык. Поэтому, когда он захлёбывается, подавившись засунутым в рот сапогом, я испытываю к Ррыаргху искреннюю благодарность.
Но дописать мне сегодня не дают.
— Юджин, объясни мне, что здесь произошло, — голос Альберта спокоен, но морозом, звучащим в нём, можно узоры на стёклах рисовать.
Обречённо отрываюсь от свитка, чтобы взглянуть в чистые голубые глаза нашего предводителя.
— Альберт, я здесь совершенно ни при чём!..
— Не правда! — визжит наш святоша, и я морщусь от пронзительного звука. — Он начал орать спозаранку и я швырнул в него, не глядя, чтобы заткнуть эти кошачьи вопли!
Я стискиваю перо. Кошачьи вопли Да что этот бурдюк с пивом себе позволяет! Ни святости, ни ума ни на грош, только обжорство и самый мерзкий голос на свете.
— Спокойно, отец Марк, сейчас мы во всем разберёмся, — после слов Альберта клирик затихает, продолжая, правда, что-то бурчать себе под нос и сплёвывая украдкой. Сапог оставил след!
Удовлетворённая улыбка мелькает юркой рыбкой на моих губах. Но Альберт успевает заметить её. Всё-то замечает наш капитан Рассветных рыцарей, чтоб его Босх покусал!
— Юджин, ты не хочешь мне ничего рассказать..
…Вечером у костра я задумчиво перебираю струны, когда отец Марк, уже изрядно захмелевший, подсаживается ко мне с флягой:
— Ну, что, менестрелюга, грустишь Преданные поклонники не спешат усыпать твой путь лепестками роз
— Да лучше б пожрать покупали, — бурчу я, почти не вдумываясь в сказанное. — Чего тебе надобно, старче
— Сам ты «старче»! Я мужчина в самом расцвете сил! — возмущённо вскидывается наш священник.
— И толщины… — так же механически бормочу я.
Потом спохватываюсь, что эти слова могут спровоцировать новую ссору, на которую сейчас нет ни сил, ни вдохновения, и быстро добавляю:
— Отче, а в чём наше предназначение, по твоему мнению, не по священным текстам
Клирик, набравший было воздуха для гневной отповеди, сдувается:
— Чего это тебя на философские вопросы потянуло
— Да вот, накатило что-то, — опускаю глаза в попытке уйти от ответа, но слова внезапно приходят ко мне сами. — Я понял, что я не герой.
Мой нечаянный собеседник глумливо хмыкает. Не обращая на него внимания, продолжаю, не в силах остановиться:
— Сам посуди, Альберт — настоящий герой. Бесстрашный рыцарь, прирождённый лидер, мысли его чисты, а деяния справедливы. Он, конечно, дойдёт до конца и сразится с Тёмным Повелителем. Ты же знаешь, что они росли вместе и были друг другу, как братья
— Сие есть воля Богов… иик! — говорит священник, воздевая руку с флягой вверх, к небесам.
Я смотрю туда, на россыпи блистающих звёзд, и говорю:
— Я знаю Писания, Марк. Я прочёл их все. Но нигде не говорилось, что Боги жестоки.
Наш клирик молчит, и я продолжаю:
— Быть героем значит страдать, так выходит Нашего капитана и Тёмного Повелителя даже зовут похоже — Альберт и Альфред, белое и чёрное, жизнь и смерть. Они обречены на сражение. Кто из них победит, кто проиграет..
Ломается с треском ветка в костре, выбрасывая стайку золотых искр. Они летят к бледным звёздам, тая по дороге.
Я бросаю взгляд на отца Марка. Выражение его круглого лица непривычно сурово.
— Как бы ни было, мы с тобой точно не участники битвы добра со злом. Мы — проходные персонажи, спутники героя, и нашу смерть, кроме него, никто и не заметит. Вполне возможно, что, по замыслу Богов, мы должны пожертвовать собой ради Альберта. Чтобы укрепить его в решимости победить.
Мне внезапно становится не по себе от своих собственных слов, будто по мне мазнул холодным взглядом кто-то огромный, далёкий, вечный.
Я замечаю, что отец Марк собирается что-то сказать, и начинаю тараторить, стремясь погасить ощущение чужого взгляда:
— Поэтому я умирать не собираюсь, ха-ха! Ведь мир не может лишиться такого средоточия красоты и таланта, как я! Что ты смотришь так удивлённо, Марк Я многослоен, как лук. Нет, как пирог. Да, сладкий хланский пирог! О, Хлансия! Чудесная утончённая страна! Может, мне назваться на хланский манер Эжен — звучит волшебно, а, Марк Или лучше Эухенио, по-эздемийски
Он смотрит на меня обиженно, будто я последнюю кружку пива у него из-под носа увёл. Потом выдаёт:
— Эухенио, Эжен… Евген ты обыкновенный! Тьфу!
И уходит, плюнув в костёр.
Я ложусь на спину, перебирая струны. Звёзды мерцают надо мной, будто хотят сказать о чём-то. Новая мелодия рождается из-под пальцев и летит к небесам, словно искорка от костра…