Истории из жизни реальных людей
Мне не нужно было сжимать ладонь, чтобы установить с ним связь. Он даже не был моим продолжением, он был мной. Я не ощущал его веса. Разве можно чувствовать тяжесть собственной руки или ноги. Он двигался не по велению моих мышц, а лишь по велению разума. Мне стоило только подумать, и он, звеня и сверкая идеально отполированными гранями, взмывал к небу в изящном замахе и опускался в не менее изящном, но смертоносном движении к земле. И горе тому, кто попадал под его клинок. Я хотел, чтобы он разил без промаха, и он разил. Его рукоять, обмотанная мягкой кожей, сама ложилась в ладонь, когда он считал достойным показать себя, изящная гарда заботливо оплетала мою руку, а острие подрагивало от нетерпения. И мы начинали танцевать. Я не знаю, кто вел в этом танце, но он явно был мастером изящных искусств. У танца не было названия, не было истории, его создавала сталь. Живая, искрящаяся сталь, чарующая и смертоносная. Алые всполохи человеческой крови отражались на сияющем металле, создавая колоритный антураж для танцующих. Мы улыбались, мы были счастливы, мы танцевали. А потом я его благодарил. Он принимал мою благодарность и уходил с чувством собственного достоинства. Нас было невозможно победить, потому что я не хотел быть побежденным. Меня нельзя обезоружить, потому что я не хотел его потерять. И, конечно, нас никто не мог заставить драться. Потому что я не хотел драться, я хотел танцевать. Я не испытывал ненависти к тем, кого убивал. Просто они хотели победить меня, отнять его и заставить меня ненавидеть. Но они умирали быстро. Я не хотел, чтобы они мучились, и они не мучились. На этой земле не было противника, достойного меня. Я ждал его. Я хотел, чтобы он пришел, а потому знал, что он придет. Я знал, что мне придется умирать. Конечно, я мог бы просто захотеть, и смерть навсегда забыла бы дорогу ко мне. Но я не хотел. Я ждал того, кто сможет дать мне отпор и принять его. Его, почти бессмертного и непобедимого. Я ждал человека или Бога, способного почувствовать его, увидеть в красивом куске железа огонь, разящий человеческие тела и души. Того, с кем он сможет потанцевать. Он не приходил, я не торопился.
Кто я такой Человек. Простой, смертный человек, хотите верьте, хотите нет. Просто я понял одну важную вещь, понял, видимо по ошибке, из-за случайного сбоя в системе управления. Понял то, что не должны понимать люди. Мои возможности безграничны, моя мощь простирается далеко за пределы моего разума. Я просто поверил в это, принял это как должное, как естественную сущность бытия. С тех пор моя жизнь и жизнь многих других подчиняется только моей воле, моему желанию, моему капризу.
Меня хотят убить. Мало на этой земле воинов, не поддавшихся до сих пор этому желанию. Но я не хочу быть убит ими, я хочу, чтобы они были убиты мной, нами. И они умирают, один за другим, кричат, стонут под музыку моего, нашего танца.
Крик, угроза, требование бросить оружие или принять бой. Он лег мне в руку, мягко, но настойчиво, проник в меня, стал мной. Он пригласил меня на танец, ненавязчиво, но с явным желанием добиться своего. Я принял приглашение. Мне не хотелось вставать, но отказывать ему мне не хотелось еще больше. Я встал, посмотрел в глаза моим невольным противникам. Мне жаль их, я знал, что они погибнут, но они могли гордиться, что погибнут от моего меча. Я бы и сам не отказался отправиться в мир иной, если таковой существует, погибнув под сверкающими лезвиями его клинка. Да что там лезвиями, думаю, я был бы счастлив постыдно получить яблоком в лоб, при условии, что это яблоко будет принадлежать ему. Жаль, они этого не понимали. Они не видели в нем жизни. Они не могли, не хотели его понять. А может и хотели, только неправильно. Они не умеют правильно хотеть. Если бы умели, я бы давно лежал у их ног, окровавленный и поверженный. Но они не умеют хотеть. Они умеют умирать. Один за другим, раз за разом, забывая чужие ошибки, совершают собственные.
Он проявил нетерпение. Я подчинился. Танец начался. Мягкая человеческая плоть легко поддавалась воле стали. Я не мешал ему. Он разрезал воздух со свистом, плел острием причудливую вязь. Он нес смерть. Но не ту, страшную седую смерть, покрытую мраком и зловоньем, он нес смерть прекрасную, как голос сирены, как глаза медузы. Он не карал, он одаривал. И невозможно было отвергнуть этот подарок. А впрочем, никто не пытался. Танец кончился. Мы оба упились человеческой кровью, словно вином, и в наших жилах еще гулял хмельной огонь танца.
Он пришел вовремя, он окликнул меня. Я не обернулся, я знал, что это он. Знал, также, зачем он пришел. Он совершил только одну ошибку. Он пришел вовремя. Во время, когда не было «меня» и «его», когда были «мы», и мы были счастливы и готовы ко всему. Я понял его силу. Он требовал, и ему подчинялись. Он требовал, а я хотел, и, как любят говорить люди, одному небу известно, что из всего этого выйдет. Он обнажил свой клинок, и я вздрогнул. Его меч не хотел убивать, ему приказывали, его принуждали. Мой противник не был единым целым со своим мечом, он им повелевал. Какая же сила должна таиться в существе, способном подчинить себе меч Заставить его исполнять приказы
Рукоять в моей ладони нагрелась, и вибрация пробежала от его острия к моему мозгу. Я понял. Понял, к сожалению, слишком поздно. Этот человек, если он, конечно, человек, действительно способен меня убить и обезоружить, он действительно способен отнять его у меня и подчинить своей воле, своей силе. Все мое существо противилось этой мысли. Я слишком привык к своему могуществу, чтобы мгновенно принять мысль о том, что и оно имеет границы, и эти границы гораздо уже, чем могло бы показаться с первого взгляда. Мои желания действительно сбываются, вот только сбываться они могут и не так, как представлялось мне. Я чувствовал смятение, обиду и даже какую-то детскую злость, злость, постепенно заполняющую все закоулки моего сознания. В один момент я почувствовал приказ. Приказ остаться побежденным. Мне показалось, что больше всего на свете я желаю этот приказ выполнить, подчиниться ему. Но я все же сумел привести голову в порядок. Изо всех сил я сжал ладонь, он отозвался надрывным звоном. Я не мог просто так отдаться плоду моих собственных желаний, независимо от исхода нашего поединка я хотел только одного не остаться побежденным.
Это был последний танец, но пусть на мою голову рухнет небо, если он не был самым прекрасным в моей жизни. Он приказывал я хотел, он сражался я танцевал, его меч двигала сила, мой воля. Каждый из нас мог бы разрушить этот мир до основания, не прикладывая к тому серьезных усилий, точно так же каждый из нас мог сделать этот мир лучше, но мы этого не делали. Мы рубили воздух, пытаясь достать друг друга острым железом, глотали пот, смешанный с кровью. Мне понравилось чувствовать собственную уязвимость, хоть моя мощь еще не оставила меня. Я все еще властвовал над собой, я все еще был способен побеждать. И я все еще был способен наслаждаться танцем. Мне было не важно, чья кровь хлещет мне в лицо, окрашивая мир в багровые тона, мне было не важно, чей стон вплетается в музыку стали, заглушая шум крови в ушах. Я танцевал, нет, мы танцевали, и в этом состояла наша победа. Каждый из нас уязвим. Кусок стали не менее ничтожен, чем кусок мяса, но вместе мы непобедимы.
Потом меня накрыла волна, волна горделивого тщеславия, самолюбивого торжества моего противника, смешанная с горьким отчаянием и бессильной яростью его меча, медленно вошедшего в мою грудь по самый эфес. Боли я не чувствовал, я все еще мог позволить себе не чувствовать боль. Бояться я тоже не хотел, и я не боялся. Я впитывал новые ощущения. Клинок моего противника прошел между ребрами, чуть ниже сердца. Мне повезло, иначе я бы умер мгновенно, не успев совершить то, что хотел, не успев победить. Я схватился за эфес его меча, не давая извлечь его из раны, и изо всех сил оттолкнул соперника от себя. Оказавшись на безопасном расстоянии, я понял, что действовать надо немедленно. От меня требовалось немного: захотеть и поверить. И я захотел, захотел победить, и поверил, что так оно и будет. Дальше все произошло очень быстро. Клинок моего меча со звоном и блеском разлетелся вдребезги. Я хотел, чтобы мне хватило сил сломать его, и мне хватило. Переламываясь о мое колено, он отправил мне последний, прощальный звон. Только что я убил частицу себя, больше им никто не мог воспользоваться, осталось убить все остальное. Извинившись перед клинком, стонавшим в моей ране, я выдернул его из плоти, освобождая кровь. Я взглянул на своего противника. Он стоял в стороне и мрачно смотрел себе под ноги. В этот момент мы оба поняли, что я победил. Я мог сделать с ним что угодно, и ни для одного из нас это не было тайной. Но я не хотел. Я хотел еще несколько секунд жизни, еще несколько секунд победы. Я посмотрел на свои руки, зажимающие рану на груди, между пальцев, бурля и пенясь, пробивалась алая, пульсирующая струя. Ноги изменили мне. Я упал прямо на обломки своего меча. Я смотрел на небо. Я был счастлив. Я умирал.
К месту нашего поединка стали собираться люди. Через несколько минут они начнут чествовать нового героя, сумевшего победить меня в бою. Я не хотел их разубеждать. Тот, кому нужно было знать правду, знал ее. Я, он и два меча, уходящие вместе со мной, единственные свидетели и жертвы, победители и побежденные, подсудимые и судьи.