Дзыни-дзыни-дзыни-дзон

— Дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон, — перебирает ветер подвески хрустальной люстры. Она слишком роскошна для голых стен и обветшалого потолка. Ночью холод пробирает до костей, но люди в этой богадельне не замечают холода: стонут и скрипят зубами. Они заживо сгорают в адском пламени гангрены. Пожилая санитарка вместо молодой улыбчивый медсестры — вот награда за кровь свою и чужую, пролитую в битвах и сражениях.
Полноватая женщина грубо ворочает мужчин, наспех сдирая бинты с засохшей кровью. Слишком много их здесь, а она одна. Врачи уехали, увезли все, что ценно, всех, у кого есть шансы. А этим что Последние часы для раскаяния по милости божьей.
— Дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон, — один скоро преставится. Ему уже мерещатся голоса в песнях ветра. Один голос особенно назойлив, рассказывает про эту люстру всякое:
— Видишь ее Каждая подвеска словно капля дождя, стекающая с листа. Или как слеза прекрасной девы. Этим важным дамам нравятся такие штуки, воображают себя прекрасными девами. Одной такой даме взбрело в голову завести роман с адъютантом. Она упивалась страстью и молодостью любовника, пока его не забрала служба. Белые птицы писем, надушенных ее духами, ворковали о любви и нежности, пылали банальными пошлостями, перебирали трогательные воспоминания. А его быстрые беглые строки колючим почерком отвечали сухо, коротко, без сантиментов.
Однажды дама написала гневное письмо полное слез и упрёков. А адъютант не ответил. Ничего! Ни строчки, ни буквы, ни пустого конверта. Мертвые не пишут. Тогда дама примерила чёрное платье с глубоким вырезом, украсила шею жемчужными нитями, а лицо томно вуалью скрыла и отправила пастору в подарок эту роскошную люстру. Она выбирала ее в новый дом, где собиралась жить с адъютантом. Как же мечтала дама, что смерть приберет дражайшего супруга! А костлявая выбрала адъютанта — тот моложе был, крепче, красивее. А муж что Деньги все считал и богател на войне: его мануфактура обшивала армию и флот.
— Дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон, — звенят склянки на ветру. Босоногим мальчишкой бегает умирающий по воспоминаниям. Видит жизнь свою снова и снова, бессилен изменить, переиначить. Только безмолвным свидетелем видит: вот поутру сбежит из дому, мать не дождется его. Свяжется с добрыми людьми мальчишка, будет юнгой бороздить моря, пока ее величество не призовет к ответу. И вот его корабль — счастливчик! Стал капитаном! — под королевским флагом возьмёт на борт адъютанта и старого адмирала.
Как за героем люди идут за капитаном в бой, умирают, прославляя и проклиная. Каждый сам поднимается на корабль. Чего ищет, — капитан не спрашивает. Ясно все, как звёздная ночь: утешения, денег, славы, жизни без якоря и груза. Лишь ватерлиния и капитан с ветром вместо бога и совести. И все равно, что у мечты капитана знамя чёрное, почти пиратское. Души проданы!
Капитан поменяет все флаги — в искупление играют по правилам. Вместо бездны черной души белое поле королевской славы, яркими полосами ее религия. Уступая месту чужой мести и воле — как посмел на удачу надеяться
Не прощает море трусости, слабоволия и предательства. И корабль по волнам под залпами, словно загнанный зверь, уже мечется. И как-то быстро пойдет ко дну, будто мелкое судёнышко. Белых писем птицы беспомощно по каютам затопленным плавают. Мертвецы в каютах заперты, карты тайные охраняют.
— Дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон — ветер спрашивает в недоумении.
О какой любви горевать капитану Много женщин, красивых и страстных, как жемчужин в сундуках богатых, видел он и касался губами шей и плеч — оголённых, развратных. Не подруги дней весёлых, а одна незнакомка печальная в память врезалась, не забывается.
Он сказал ей:
— Куда прешь, дура — когда встретил случайно на рынке. Налетела, о своем задумавшись, уронила корзину яблок.
Он хотел бы сказать, что останется, бросит якорь с ней рядом, но привычно лишь брань срывалась с губ и с плевками падала наземь. Рдели яблоки, как упреки, щеки девушки от стыда пылали огненно. Капитан краснел с досады, позабыв все слова, провалиться мечтал он к дьяволу.
— Дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон, — возмущается ветер глупостью. Можно было прожить все иначе!
Можно, да только без толку: ворошить память больнее, чем раны, теперь. Отлетит душа капитанская, новым ветром беспечным заблудится в подвесках хрустальных, заслушавшись перезвоном в рассветных отблесках.
— Дзыни-дзыни-дзыни-дзон, дзыни-дзыни-дзыни-дзон, — мне поведает ветер историю. Закружит в хрустальных слезах.
Может, кто разберет последнее:
— Я вернусь ветром беспечным, чтобы дальше плыть по волнам.

Источник