Чучелка

Июль выдался знойным, какого и не бывало в наших краях никогда. Я шёл на побывку, дорогой всё представлял, как приласкаю супругу, обниму сынишку. Коротал путь деревнями да сёлами: благо, на местности ориентироваться обучили, и карта на случай при мне.
На полях уже вязали первые снопы, приближался день жатвы, время праздничное, весёлое. Совсем скоро местные жители будут справлять молодых в новую жизнь, пируя за свадебными столами.
Пройти бы ещё шесть-семь миль, пока солнце не склонилось к закату. У местных заночевать, а там и до города останется рукой подать.
Снова вспомнил о жене да сынишке. Как они там, родные Притомились ждать, эх, и побывки редкие, и путь не близкий. Зато обнимут словно душе телогрейка, словно камень с сердца свалится. Супруга в письме писала, что сюрприз у неё ко мне. Скоро уже свидимся…
Лесок остался позади я уже видел огни ближайшей деревни. Солнце к горизонту прилипло, пришла пора и мне отдохнуть, силы набраться. Постучался в домишко.
— На побывку иду, к родным… Заночевать-то пустите гостя
Из дома бабушка вышла, горбатая, вдвое ниже меня, а голос ничего, звонкий, как у девицы.
— Ага, — говорит, — солдатик. Как не пустить, входи. Только не вовремя ты подался, к самой жатве… Ладно, часом, и пронесёт… — посторонилась, впустила в дом, да всё причитает, только слов уж не разобрать.
Познакомились. Бабушка хлопотала по кухне, я осматривал дом. Покосившаяся печь, сломанные петли дверей шептали мне, что давно не было здесь мужской руки.
— Бабуль, может, помочь чем спросил я.
— Тут я сама управлюсь, накормлю, постелю. А вот баню топить не буду, уж не ярись, — она ловко подхватила чугунный казанок, — поздно уже. Ешь. Голодный, верно.
— Спасибо, бабуль, спасибо. А почему не вовремя Жатве-то не мешаю никак…
— Ты вот картошечки с бараниной отведай. А потом, может, и расскажу… бабушка отвернулась. Мне показалось, что её горбатая спина будто ещё ниже стала.
Легли. Несмотря на усталость, я всё ворочался: сон почему-то не шёл. Бабушка кряхтела, скрипела старенькая кровать, где-то, верно, скреблись мыши, а в полоску меж занавесками лениво вползал лунный свет.
— Всё не спишь — неожиданно заговорила хозяйка дома. Стало быть, про Чучелку хочешь знать А что же, и расскажу.
Я сел, сбрасывая с себя дремоту. Что ещё за чучелка, верно, небылицы какие Бабушка неторопливо повела сказ.
— Лет тридцать назад, второго дня жатвы, случилась у нас одна история Молодые свадьбу играли, сразу несколько пар сочетались, как водится ну, чтобы шире праздник был, богаче. Стало быть, и пришлых много: с ближайших сёл, может, и из города кто его знает, откуда сродники приехать могут. Как говорят, человек чужой, пришлый всегда без вины виноватый. Ну, а те и не без вины оказались. Была у нас на селе тогда девица, всё одна, как былинка в поле. Красотой её господь обделил: ноги кривые, глаза вкось вот и повелось за ней прозвище Чучелка. Ну, а что у неё на сердце было того и вовсе никто не знал. Сторонилась она всех: то ли характером так пошла, то ли тоска с ней случилась
Вот в ту Жатву, говорят, пришлые над Чучелкой и надругались, под шумные гуляния в лес увели никто не заметил. Только после того она ещё мрачнее стала, а под конец лета и вовсе пропала мало ли, может, уехала тогда так подумали, да и забыли. Но до поры пока в Жатву не стало случаться в наших местах странное. Каждый год, после первого урожая стали у нас молодцы пропадать пришлые, но изредка бывало, и свои, кто уже в городе живёт, да вдруг в места родные не вовремя приехал. Вечером-то спать ляжет а утром поминай, как звали. За всё время только двое вернулись: взгляд блуждает, а с губ лишь одно: «Чучелка, Чучелка». Сгорели те двое быстро, иссохли Вот и стали поговаривать, что Чучелка обиду не забыла, да на юношах вымещает свою боль-печаль. Только до сих пор никто не знает, как ей это удаётся, и что с пришлыми случается И дозор в ночи ставили: никто в село не входит не выходит, а пропадают же!
Бабушка замолчала. Я не знал, верить или нет, но холодок бежал по спине
— Тебе бы не узнать, — вдруг продолжила она, словно угадывая мои мысли. Мой-то сын всё не верил, да и приехал под Жатву, лет через пять после того, как Чучелка пропала Уж и молила я его уезжать скорее, и грозила, а всё ж посмеивался. Пропал, пропал, ни следочка не осталось! в тусклом свете я видел, как она закрыла руками морщинистое лицо. Плечи её дрожали: она плакала без слёз, без звука. Я понял, что больше она ничего не скажет.
Сон не шёл, после услышанного и подавно. Бабушка, верно, уснула: кряхтение сменилось старческим, но ровным дыханием. Я лежал, глядя на пятно лунного света, пробравшееся в комнату, прислушивался. Думал о том, что как только начнёт светать, непременно уходить мне надо
Сизый рассвет окрашивал небо. Утренний туман начал рассеиваться, и лес вокруг обретал очертания: раскидистые кроны успокаивали взгляд зеленью. С каждым шагом по бархатному мху, застилающему мощные корни дерев, уходило из тела утомление. В макушку словно лился поток света, и мысли успокаивались
Мир закручивался и раскручивался, звёзды зажигались и гасли, последняя вспышка и по мне растеклась пустота.
Я шёл на тёплый свет фонарика. Причудливые очертания лесного существа не пугали меня; от него веяло умиротворением, завораживало
— Чучелка, — выдохнул я.

Источник