Бакир

Солнце перевалило зенит, заливая расплавом полуденного света улицы города. Марево над раскаленным асфальтом искажало перспективу и волновало лужицы миражей на неровностях дороги. Город страдал от зноя, город втянул все свои мягкие и влажные части в бетонные раковины и включил кондиционеры, город ждал милосердного ветра.
Павле зашел под сень парковых деревьев, вытер испарину со лба платком и сел на скамейку. Насладился благословенной тенью, пробормотал: «Да здесь, кажется, значительно лучше», а потом обратился к бредущему мимо человеку в больничной рубахе и льняных просторных штанах:
Скажи, друг, ты Бакира Алибеговича не знаешь
Прохожий одарил Павле безучастным взглядом и неопределенно пожал плечами.
А не передашь записку в регистратуру
Человек неуверенно кивнул. Павле достал блокнот и ручку, вырвал лист и размашисто написал «Б. Алибеговичу, 2 отд., пал. 6. Жду в парке. П.»
Да вы бы прошли сами человек в робе робко улыбнулся. У нас не кусают.
Не могу, друг. Передай, пожалуйста
Ладно, давайте, человек взял записку и так же неспешно побрел в сторону главного корпуса больницы.
Павле проводил мужчину взглядом, открыл блокнот на чистом листе и начал писать:
«На протяжении всего XX века наблюдалась тенденция к снижению формализма в военных конфликтах. Конвенции, правила ведения войн существовали практически с момента их (войн) оформления в качестве официального инструмента решения межгосударственных и межэтнических споров. Ultima Ratio Regis последний довод государей, говорили о войне французы, отливая эту надпись на своих пушках в восемнадцатом веке. Тем они подчеркивали крайность применения летальной силы, но в то же время выделяли главное назначение войны: быть инструментом, способом достижения вполне тривиальных государственных целей: добычи ресурсов и снижения социальной напряженности. И если война признается допустимым (хоть и неприятным) способом решения проблем страны (а подчас и единственной формой межгосударственных отношений, как в случае с лавинами кочевников-степняков), логичным видится оформление неких правил ведения войны, формализация, конвенциализация вооруженных конфликтов. Естественно, произошло это задолго до эпохи Ришелье, своим ультима рацио пользовались правители всех времен.
При этом не стоит думать, что формализация войны имела какие-то гуманистические корни. На заре человеческой истории, когда жизнь простого человека стоила не в пример меньше, чем при Людовике XIV, оформление правил войны носило чисто рационалистический характер. Израильский социолог и историк Кревальд писал о том, что в эллинистическом мире деспотичные по своей природе государства четко разделяли интересы правителей и интересы народа. Простым людям, по большому счету, было все равно, при каком тиране гнуть спину на поле с мотыгой в руке. Деспоты же совершенно справедливо почитали народ одним из тех ресурсов, за которые стоит воевать (вторым по ценности после земли, на которой этот народ живет и которую обрабатывает). Никто не станет уничтожать то, за что борется. То есть война была делом двух регисов. Отсюда проистекает формирование профессиональной армии. Солдаты, так же как и крестьяне, не были заинтересованы в тотальном уничтожении противника. Война была процессом заработка, а победа лишь способом этот заработок получить. Это также оказывало влияние на формирование конвенций и разного рода сводов правил по убийству ближних.
Самым ярким примером формализации войн служат описания битв античными историками: две армии собирались в некоем (порой заранее оговоренном) месте, и в означенное время приступали к выведению из строя оппонентов. После официального окончания боя военачальники собирались в шатре для выяснения вопроса о победе в сражении, а солдаты, час назад убивавшие друг друга, спокойно ходили по полю битвы, собирая трофеи и хороня павших. С тех пор своды правил ведения войн росли, а война все более обрастала игровыми элементами (кроме, пожалуй, средневековых войн степняков, которым нужна была трава для лошадей и простор для снижения демографического давления). К XVIII веку война стала уже открыто называться игрой. Игрой королей.
Ситуация изменилась в корне к середине XX столетия. Две мировые войны, оказавшиеся тотальными, показали правителям (а скорее крупному капиталу, стоящему за их спиной), что массовое убийство мирного населения небольшая беда, если население из ресурса превратилось в обузу, мешающую транснациональным корпорациям получать доступ к нефти…»
Павле отложил блокнот и взглянул на часы. Оставалось все меньше времени.
Бакир Алибегович, сжимая записку, летел по коридорам больницы. Он не думал, что когда-то увидит Павле. И сейчас, спотыкаясь, бежал, утирая слёзы.
Жив, жив! прохрипел Бакир, натыкаясь на санитара. Санитар крепкой десницей ухватил Бакира за ворот рубахи.
Кто жив
Павле жив! Быстрее пуль оказался! Пустите, мне друга надо увидеть!
Санитар в недоумении поднял бровь. Сзади раздался мягкий голос:
Ратко, пустите его.
Санитар разжал железный кулак и Бакир, всхлипывая, умчался вниз по лестнице.
Доктор Краевич подошел к санитару.
Ратко, Вы у нас третий месяц, а еще не знаете Алибеговича Любопытный случай, диссоциативное расстройство. Множественные личности. Самое интересное в том, что обычно личность расщепляется для защиты. Из-за травмы или насилия. Человек позволяет страдать «за себя» другому «я» в своей голове. Но здесь альтер эго, наоборот, мучает носителя. Совесть, с позволения сказать, так переполнилась, что выделила себя в отдельную личность, санитар с любопытством подошел к окну, глядя, как Бакир, вылетев из приемного отделения, скачет по ступеням лестницы. Врач продолжал:
Он жил в Сараево, в один из дней осады зашел с автоматом к своему лучшему другу-сербу, застрелил его, а еще его жену и двух детей. Уж не знаю за что. На следующий день убитый друг, его звали Павле, так сказать, поселился в голове Алибеговича. Тесное знакомство позволило Алибеговичу в точности воспроизвести в себе личность убитого. Даже соседи потом на допросах удивлялись. Жесты, голос, мимика. Все досконально. Знаете, Ратко, если бы я не был психиатром, поверил бы, что он часть себя отдал для души друга. Жаль, поговорить они теперь не могут, сами знаете, расщепленные не помнят ничего о своих «гостях». Павле он, знаете такой… интересный, жизнерадостный, убежденный пацифист, живущий в новом теле. Пишет, кстати, неплохие эссе. Я вам как-нибудь покажу его блокнот… доктор не прощаясь повернулся и пошел к себе в отделение.
Санитар Ратко молча смотрел в окно, а в глубине парка горестно вскрикнул возле опустевшей лавки Бакир, опоздавший на встречу со старым другом.

Источник