Блопс

Кирюша и бабушка вышли из подъезда. Вдохнули полной грудью свежего летнего воздуха. Поправили шапочку и пошли искать место для Кирюшиной социализации.
Во дворе было три пункта приема детей в условия дикой природы — качели, развалины древнего города и песочница.
Древний город был отметён бабушкой как непригодный вариант, потому что из него доносился слишком взрослый смех восьмилеток.
Чудовища выглядывали из деревянных построек, бросали скользящие взгляды в бабушку, палки друг в друга и скорее всего матерно курили за гаражами.
Качели же не были оборудованы ремнями безопасности и могли делать солнышко. Поэтому даже не рассматривались. Оставалась песочница, в которой играли двое малышей.
Бабушка ринулась туда, просканировала площадку металлоискателем и тщательно обнюхала детей. Не учуяв тлетворного влияния, поставила обоим на лоб штамп «одобрено» и за руку приволокла Кирюшу.
Вслед за этим к песочнице был притащен сундук с игрушками и другими необходимыми для самостоятельной жизни вещами.
— Играй. cказала бабушка и попятилась к скамейке, где уже сидели с биноклями и бортовыми журналами несколько соседок. Соседки тут же включили бабушку в свою партию и стали обсуждать проблемы расслоения общества. Кирюша начал играть.
Через несколько минут, когда Кирюшей был вырыт котлован под фундамент будущей жизни, к нему подошла девочка с двумя косичками из волос и белых бантов.
— Я Катя. Я хочу построить здесь гараж для пони. она ткнула своим розовым совочком сначала себе в грудь, потом на строительную площадку Кирюши, а потом подняла руку вверх, то ли изображая левую часть памятника «рабочий и колхозница», то ли чтобы проще было потом опускать правоту на голову несогласных.
Кирюша пока не знал, как общаться с представителями своего возраста, поэтому полез в бабушкин сундук искать ответы.
Сундук был вместительный и с глубоким содержанием, валявшимся неотсортированной кучей. На поверхности кучи лежал опыт прожитых лет, значок пионера, томик Пушкина, сберкнижка, ответы на сканводы и вырезка с песнями Кобзона.
Но Кирюше показалось, что это всё не то, и он засунул руку поглубже, пошарил и вытащил на свет белую маску. Маска была из очень прочного материла с вырезанными дырками для счастливых глаз и улыбки.
Он поднёс её к лицу, и та со звуком «БЛОПС» сама приклеилась к мальчику. Дискомфорта не было, сидела она как влитая. Наверное потому что Кирюшино лицо пока ещё не имело своих характерных выпуклостей.
Теперь он знал, что нужно ответить девочке, всё ещё державшей совочек в жесте одновременной угрозы и светлого будущего.
— Да, конечно, построй здесь свой гараж для пони, мне не жалко потраченного на постройку большого котлована времени. Девочкам нужно уступать. сказал Кирюша и перешёл на незанятую аборигенами этого дня часть песочницы, снял маску и снова принялся играть.
Солнце уже успело пробить полдень, а Кирюша приступил к заливке фундамента, концентрируясь с помощью высунутого языка, когда к нему подошёл мальчик с жалобным выражением хитрых глаз.
— Помоги мне пошалуйфта! сказал он шепелявя дыркой между зубов, через которую будет как крутой сплёвывать в подростковом возрасте.
Кирюша снова хотел поискать ответ в сундуке. Но сундук был теперь далеко за гаражом для пони. А под рукой оставалась только маска. Поэтому он потянулся к ней.
«БЛОПС!» сказала маска и снова идеально легла на лицо мальчика.
— Да, конечно! ответил Кирюша. Я помогу тебе, несмотря на то, что занят делом, которое мне нравится и которое не следует бросать незаконченным. Всегда нужно помогать тем, кто об этом просит. И пошёл в след за мальчиком.
У мальчика было три полных ведёрка песка. Он хотел, чтобы Кирюша помог перенести их за пределы песочницы. Туда, где будет новая — его собственная песочница со шлагбаумом и контрольно-пропускной системой.
Он взял одно ведёрко, чтобы второй рукой можно было указывать дорогу. Кирюша взял другие два и пошёл за ним, усердно помогая.
К тому времени, как он смог снова вернуться к своему фундаменту, собрались тучи и ознаменовали досрочное окончание партсобрания соседок на скамейке.
Бабушка подбежала к Кирюше и сразу потащила его за руку в сторону подъезда.
— Но я хочу ещё поиграть. сказал на всякий случай Кирюша.
Бабушка хотела ответить, что ей не хочется намокнуть, но видимо немного задумалась и у неё вышло:
— Пора обедать, завтра ещё поиграешь, поздно уже совсем, не хнычь, нельзя долго на улице в такую погоду быть, весь измазался, совсем о бабушке не думаешь, зубы заболят.
Так закончился Кирюшин день в песочнице. И никто даже и не заметил, что уходя с улицы, маску-то он снять забыл.

Источник