Загородная жизнь

 

Загородная жизнь Филипп Генрихович Лабушинский никогда не имел своей дачи. Он не ведал прелестей загородной жизни и не рвался к ним. Но однажды, его друг и соратник Никанор Иванович решил в

Филипп Генрихович Лабушинский никогда не имел своей дачи. Он не ведал прелестей загородной жизни и не рвался к ним. Но однажды, его друг и соратник Никанор Иванович решил в корне поменять отношение Лабушинского к дачному вопросу. Загородная жизнь входила в моду и, потому, Никанор ещё весной соблазнил немолодую поэтессу Зинаиду Недофееву счастливую обладательницу двухэтажного, неказистого сруба с балкончиком, что располагался в двадцати верстах от города.
Все уикенды он проводил на природе, добросовестно поливая грядки Зинаиды и выслушивая по вечерам её бесконечные поэмы о счастливой любви к нему. На середине поэмы, он, как правило, начинал похрапывать, чем сильно огорчал самобытную поэтессу.
Вечера Никанору казались скучными и, чтобы хоть как-то разбавить их дружескими застольями, он уговорил Филиппа Генриховича посетить их «особняк в русском стиле». Лабушинский неохотно согласился. Дамы сердца на тот момент он не имел и не очень-то мечтал становиться третьим лишним.
Но довод, что дачная жизнь нынче в моде, сработал, и Филипп в означенный день явился в белоснежном, льняном костюме в садоводческое товарищество «Ромашково». Свежий воздух мгновенно ударил в ноздри горожанина, просочился в лёгкие и наполнил сердце блаженством.
Вечер начался замечательно. Одухотворённая Зинаида оказалась радушной хозяйкой и быстро накрыла на стол. Ужинали в беседке. Жаренный лосось, щедро нафаршированный ароматными травами и чесноком был подан на фарфоровом блюде. Водка потекла рекой. За тостом следовал новый тост, а в промежутках между ними мужчины развлекали Зинаиду скабрезными анекдотами. Комары кусали умеренно, мошки безбожно. Но проспиртованные участники застолья, не замечали таких пустяков и даже не отгоняли азартную живность, позволяя ей пировать на открытых участках своих тел.
Спать улеглись за полночь. Лабушинскому выделили второй этаж с балконом. Опьянённый свежим воздухом и хорошей водкой, гость уснул в считанные минуты.
Наутро, Филипп Генрихович проснулся первым. Молодой рассвет и пение лесных птах вырвали его из сладких объятий сна, наполнив душу великолепным настроением. Лабушинский вышел на маленький балкон и улыбнулся природе. Голова немного побаливала, но холодное пиво решительно справилось с этим недомоганием.
Он оглядел просыпающуюся округу.
— Боже, какие заповедные места! восторженно воскликнул про себя Филипп, — Как было бы здорово остаться здесь, вдыхать ароматы колосящихся трав и кобелировать за скучающими дачницами, если, конечно, такие здесь проживают!
Он сидел на балконе несуразной бревенчатой постройки, курил пахитоску, смаковал пастеризованное пиво и со жгучим интересом обозревал окрестности, в надежде обнаружить хотя бы одну скучающую дачницу. Пока всё было тихо. Он правильно подумал, что местные прелестницы ещё досматривают свои волшебные сны о гладкокожих баклажанах и пупырчатых огурцах.
Свежий ветерок приятно копошился в густой шевелюре начинающего природолюба. Какая-то лесная пташка нагло примостилась на балкон и принялась чистить пёрышки, не обращая внимания на восторженного мужчину. Лабушинский выпустил в её сторону сероватую струйку табачного дыма. Птичка тут же нагадила на перила и, бодро чирикнув, испарилась.
Из домика напротив на свет божий выпорхнула первая дачница зрелых лет, в засаленных спортивных брюках и мужской рубашке, завязанной узлом на пупе. Она тоже улыбнулась природе, а потом, приметив мужчину на балконе, улыбнулась и ему, обнажив редкие зубы. Лабушинский неинтересно улыбнулся в ответ и ретировался в дом.
Между тем Зинаида и Никанор проснулись и сладко потягивались в постели, нежно щекоча друг друга. Одинокий Филипп поприветствовал счастливых любовников. Зинаида встала с перины, явив взору мужчин своё роскошное тело, облачённое в дорогой пеньюар. Ничуть не стесняясь Лабушинского, она принялась накрывать к завтраку, бормоча лирические стихи с налётом тонкого, как ей казалось, эротизма.
— Зиночка, — вопросил Филипп Генрихович, жадно разглядывая её пеньюар, — а нет ли у вас на примете скучающей дачницы Может в соседях кто-нибудь томится без мужского внимания
— Ах, право, не знаю кого вам предложить, Филечка. Вам же, поди, красавицу подавай игриво отвечала поэтесса.
Лабушинский вспомнил дачницу с редкими зубами, что так неаппетитно мелькнула меж грядок на рассвете и неопределённо вздохнул:
— Ну уж, можно и не совсем красавицу. Краше вас всё равно в округе никого нет, я уверен.
Зинаида оценила комплимент и засмеялась:
— Что правда, то правда!
« Отжать что ли у Никанора эту фею грёз, — осторожно подумал он, — Скучно, конечно, да и стихами насиловать будет. Обожду.»
— Зиночка! Пупсик! — вклинился в разговор Никанор, словно прочтя дурные мысли друга, — а как же Амалия Павловна Чем не вариант Она, вроде, одинока сейчас
— Точно, котёнок! воскликнула поэтесса, — Филипп Генрихович, есть у меня одна знакомица через три дома. Не так хороша как я, но вы же водку по-мужски кушаете, посему и дама эта должна вам приглянуться.
— А стихов она не сочиняет осторожно спросил заинтересованный горожанин.
— Ах, друг мой, кто сейчас не сочиняет. Все чего-то сочиняют, но Амалия исключение. Она склонна к садоводству. Приземлена и, потому, одинока.
— Зовите, — коротко ответил Филипп, хлопнув рюмку «Столичной».
На перспективное приглашение Зиночки приземлённая соседка отреагировала мгновенно. Филипп едва успел пригубить вторую рюмку холодной водки, как миниатюрное создание женского пола, владеющее кирпичным домиком и пятью парниками, возникло на пороге.
Амалия Павловна мечтала не только о большом урожае огурцов и томатов, но и о порядочном мужчине, чьи виски уже посеребрила седина. От притязаний юных студентов, что в изобилии роились вокруг неё, она устала катастрофически. Обладатель льняного костюма и властного взгляда полностью соответствовал вкусу землевладелицы. Лабушинский сразу отметил, что по красоте лица и линий крепкого тела она превосходила хвастливую Зинаиду. И те две рюмки водки, что он употребил, совершенно не повлияли на его оценку. Даже модный пеньюар Зинаиды не был лучше кремового облегающего платьица её соседки.
Галантно поцеловав ручку, Филипп усадил за стол прелестную гостью.
На завтрак гостеприимная поэтесса приготовила карасиков в сметане, салат из свежих овощей и сельдь, на всякий случай, без лука. Как и накануне, вечером тосты следовали один за другим. Филипп Генрихович был в ударе, стараясь произвести максимальное впечатление на новоприбывшую владелицу загородной недвижимости. Он отчаянно острил, выуживал из недр памяти новейшие анекдоты и истории из его нескучной жизни.
Дамы примерно хохотали, Никанор дико завидовал.
Завтрак плавно перетёк в обед. К обеду подали щавелевый суп и запечённую, на всякий случай без чеснока, курицу. Амалия рассказывала о корнеплодах, томатах и кабачках, что взращивались на её участке, о перебоях с водой и ценах на урожай. Опьянённый этими рассказами, а также обильной едой и водкой, Лабушинский воодушевлённо внимал речам неутомимой дачницы, согласно кивая, поглаживая под столом её ножку и томно закатывая очи.
Слова любви уже сформировались в его чутком сердце и ждали момента вырваться наружу. Момент настал. В самых пылких выражениях, в самых изысканных излияниях Филипп Генрихович сумел в течении получаса доказать Амалии, что его намерения чисты и серьёзны, что страсть, которой охвачена его душа, непоколебима. После таких признаний женщина мощно, до красноты сжала руку городского плейбоя и потащила его в свои томатно-огуречные владения. Зинаида благословила влюблённую пару и отправилась сочинять очередную поэму своему преданному Никанору, которая начиналась словами: « Ты не увидишь рая без меня»
Между тем, нежная Амалия Павловна шептала Лабушинскому на ушко всякие приятности и вела его в обитель счастья.
— Филечка, только мы сначала кустики в парниках польём, хорошо Дело-то к вечеру, томатикам водичка нужна. Я и без вас могу справиться, если вы подустали после трапезы.
— Я весь ваш, богиня! воскликнул Филипп, — располагайте мною, как вам вздумается. Я окажу любую помощь.
Подойдя к участку Амалии Петровны, коварный соблазнитель опешил и приуныл. Пять величественных парников гордо возвышались над ботвой. Каждый не уступал в размерах вагону пассажирского поезда «Москва-Владивосток».
— Зачем вам столько овощей, хозяюшка изумился Филипп, — Вы что вегетарианка
— Отнюдь, любезный друг. Я женщина одинокая, приходится фермерствовать. Овощи отправляю на базар. Какой ни есть доход. Вот, думаю, ещё соток двадцать прикупить. Мне бы руки мужские в помощь. Так тяжело одной, так тяжело
«Назвался груздём полезай в кузов» — гласит народная мудрость. Сбросив льняной пиджак Филипп Генрихович принялся деловито подтаскивать воду из кадок к парникам. Приземлённая Амалия заботливо поливала кустики огурцов и томатов. Она счастливо улыбалась новому кавалеру и подбадривала его трудовой порыв многообещающими взорами и устными комплиментами.
Когда солнце скрылось за линией горизонта, работа была завершена.
— Филипп Генрихович, устали Ступайте в дом, прилягте на кушеточку, отдохните. Я в купель схожу, омоюсь. Через пять минут приду и у нас с вами всё будет. Я искупаю вас в море блаженства.
Невольник, измотанный непосильным трудом, поплёлся в сторону кирпичного храма любви.
Спустя четверть часа, Амалия Павловна, чистая и непорочная вошла в дом. Водонос Лабушинский, распластавшийся на кушетке, храпел как кенийский гиппопотам. Он выводил такие сочные рулады, что дачнице стало дурно. Амалия Петровна поняла, что во многом не права и что мужчина, не владеющий садоводческими навыками, вероятно, не склонен к трудовым подвигам после щавелевого супа и водки.
— Ах, — припомнила про себя она, — говорила мне покойная маменька: «Мужчина может быть либо любовником, либо работником, два в одном в нашем роду найти никому не удавалось. Ты, Амалия, даже городского пижона превратишь в труженика села. Любовник- это не твоё». Боже, как она была права!
Между тем, Филипп Генрихович, спавший крепко словно каторжанин, видел неприятные сны о парниках, величественных томатах и гигантских семенных огурцах, которые противно ухмылялись ему со своих насиженных мест. Видел он и Амалию Павловну с лейкой в одной руке и с пятиметровым кнутом в другой.
Проснувшись рано утром, он, разлюбивший навеки загородную жизнь, тихонько покинул обитель несостоявшейся любви и отбыл в город, ни с кем не попрощавшись.
А через несколько дней, хитроумный Никанор Иванович уже зазывал в «Ромашково» другого своего приятеля закоренелого урбаниста Виталия Скородешкина, живо описывая ему преимущества модной загородной жизни и намекая на изобилие одиноких, скучающих дачниц, которые готовы превратить в сказку серые будни любого горожанина.
Вадим

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *