Пилигримы

К середине осени дороги заполнились переселенцами как закрома у нерадивой хозяйки длинноусыми тараканами. Люди ехали в повозках, подгоняя взмыленных, измождённых, с выпирающими от голода ребрами лошадей. Шли пешком, стирая в кровь ноги и падая в дорожную грязь от усталости.
Некоторые из пилигримов так и оставались лежать промокшим тряпьем на торговом тракте. Втоптанные в мягкую от постоянных дождей глину множеством ног, копыт и колес, они захлебывались в липкой жиже, испускали дух, так и не дойдя до заветной цели. Эти бедняги становились пиршеством для степных крыс да черных как смоль ворон.
Птицы, следившие за человеческой рекой днем, к вечеру спускались с искорёженных ледяным ветром ветвей деревьев и принимались за трапезу. Чинно вышагивая средь трупов, крылатые твари присматривались к добыче, заинтересованно склонив голову. Первым делом вороны выклевывали упругие вкусные глаза и мягкие податливые глотки. Пиршество заканчивалось с наступлением темноты.
Но стоило белёсому гнойнику луны вспухнуть на небосклоне, как дорога вновь оживала. Там и тут, пошатываясь, будто от порывов ветра, с земли поднимались искорёженные фигуры. Двигаясь нелепо, как сломанные марионетки в замызганном балагане, существа покидали тракт, исчезая в тягучей, словно патока, тьме.
Никто не пытался выяснить, куда они идут. Среди выживших счастливчиков дураков не было.
После заката солнца городские ворота закрывались. Вновь прибывшие, не успевшие пройти, бесновались подле них, тщетно кроя на чем свет стоит стражу и весь людской род. Перепуганные и обозленные люди пытались хоть как-то пережить эту ночь, потеряв надежду укрыться от надвигающегося ужаса за каменными стенами. Жались к еле тлеющим, вечно дымящим кострам. С придыханием, хриплыми шепотками, пересказывали друг другу слухи о том, что произошло в Больших Крюках и прочих селениях.
Когда беженцы голодной саранчой наводнили улицы города, ворью и грабителям наступило раздолье.
Лысый воришка с родимым пятном на макушке, издали похожим на распластавшегося паука винного цвета, терпеливо пас новую жертву. Хмурый бородатый мужик просиживал портки в таверне. Бугай не лез в драки, пятнающие алым и бордовым старые половицы. Не выплескивал содержимое желудка на замызганные липкие столешницы. Не травил баек и не покидал питейную. Но самое важное — у бугая не переводились деньги. Лысый чуял в нем некую тайну, которая щекотала нервы не хуже заточенного пера.
Бугай покинул таверну нескоро. Остановившись на замызганном крыльце, он ядрёно сплюнул наземь, и, утерев бороду ладонью от остатков слюны и пива, шагнул в темный проулок.
Лысый тенью скользнул следом. Под ногами хлюпали непересыхающие от тягучих осенних дождей лужи. Вода в них смешивалась с нечистотами и мусором из окрестных домов. Эта смесь гнила, и от вони в узком проулке слезились глаза.
Меж тем бугай скрылся за углом, и воришка прибавил хода. Его жертва оказалась совсем рядом. Бородатый стоял у сухой ветлы подле старой молельни. Тать его знает, что он забыл здесь в столь поздний час. Лысый обнажил клинок. Лунный блик отразился от наточенного железа. Хорьком метнувшись вперед, воришка очутился за спиной жертвы. Не дожидаясь, когда тот обернется, лысый ловко вогнал нож бугаю в шею. Мужик покачнулся, взмахнул, словно пугало, руками и тюком повалился под дерево. Воришка выдернул лезвие, и алая струя заплясала на немытой шее. Запульсировала, орошая собой Доброе место.
Пачкаясь в крови, лысый обыскивал тело, но тщетно — ни медяка, ни тем более золотого при мужике не было.
— Да как так-то — Воришка в сердцах пнул труп. — Куда ж ты добро припрятал
Он еще пару раз пнул тело, словно ожидая ответа.
— Эх, дурачок, такого мужика загубил, — звонкий голос прозвучал у самого плеча лысого. Тот нервно обернулся, готовясь к драке. Дернулся и тут же расслабился.
Чего бояться белобрысую девчонку И как только подкралась, пустоголовая Тощая, курносая в исправном костюмчике, с непонятным чехлом за плечами. Она покачивала головой и недовольно морщилась.
— А он тебе кто, сват или брат криво усмехнулся лысый, прикидывая много ли поимеет с новой жертвы.
— Муж, — белобрысая хихикнула.
— Так, может, я вместо него сгожусь — воришка провел языком, покрытым язвочками, по пересохшим губам.
— Сгодишься, будешь делать то, что я велю, — ласково улыбнулась пигалица, и от этой улыбки лысому стало не по себе,
Ему захотелось садануть девчонке по лицу, повалить рядом с трупом. Вжать в пропитанную кровью землю. Взять ее, зло и быстро, прежде чем продать в дом нужды.
Лысый осклабился и попытался занести руку для удара. В глазах белобрысой плеснулась тьма. Всепоглощающая, плотная. Отбирающая надежду и силу воли.
Несостоявшийся насильник заскулил. Он готов был бежать, но ноги отказывались слушаться.
— А теперь запоминай мои слова, — тихо произнесла пигалица и, наклонившись, зашептала лысому на ухо. Слова раскаленными иглами впивались в сознание. Выжигали буквы под кожей. Плели узор из нитей памяти.
Лысый готов был вопить, но звуки запеклись в глотке. Ему даже чудилась вонь горящей плоти.
Белобрысая замолчала. Взглянула на нового слугу, так, словно видела впервые, а затем развернулась и исчезла в ночи.
Незадачливый воришка сидел на земле, возя руками в грязи и выл, надеясь, что сказанное исчезнет, отпустит, рассеется, словно дым. Но стоило ему прикрыть глаза, как он окунался во мрак, и барахтался в нем, ощущая, как под кожей закипает кровь.
Утро выдалась пасмурным. К удивлению стражников, дорога у ворот опустела. Ни одного беженца или торгаша не привела она к воротам.
Раздосадованное вороньё хрипло переругивалось, кружа среди темных туч.
Землю застилал туман. Белым саваном окутывал обнаженные деревья. Брошенной фатой стелился по земле. Чудилось, что там, за невидимой чертой, притаились духи. Словно само зло глядело на оцепеневший город миллионами голодных глаз.
Никто не спешил покинуть надежные стены. Тем необычнее оказался лысый парнишка, попросивший выпустить его из города.
Тщедушный, сутулый, с неприятным родимым пятном на голове. Он еле плелся по дороге. И чем дальше отходил от спасительной стены, тем больше горбился.
Лысый не знал, куда шел. Ноги сами несли его к цели. Слова, впившиеся в плоть и кровь, стали частью него. Он будто перестал быть, обратившись в шепоток сухих и горячих губ белобрысой.
Ни одна живая душа не встретилась ему по дороге. В какой-то момент он свернул с тракта и побрел по едва заметной тропке. Под ногами чавкало, рваные ботинки заполнила вода и грязь. Лысый не останавливался. Хотел, но не мог.
Сначала он увидел крышу. Высокий шпиль словно проткнул тучи, заставляя их рыдать холодными слезами. Воришка почти сразу понял, что это молельня и его здесь ждут.
Он прибавил шагу, но тут же оскользнулся и упал. Теперь и лицо его, и руки, и нехитрую одежду покрывала грязь. Не в силах остановиться, он снова ускорился, почти побежал и совсем скоро оказался на погосте.
Фигуры, которые издали он принял за памятники, оказались людьми. Или тем, что от них осталось. Покоробленные, окровавленные. С зияющими дырами вместо глаз. Они стояли, не двигаясь, будто играя в некую страшную игру.
Лысый прошел мимо них, но ни один мертвец не обернулся в его сторону.
Его ждали у самых дверей старой молельни.
Странная троица: бледный мальчонка в лохмотьях, обнаженная девица и обгоревший мальчик, чьи глаза незрячими бельмами взирали на мир.
— Уходите, — вместо приветствия крикнул лысый, чувствуя, как волосы на затылке начинают шевелиться, — вы зря пришли в этот мир, он принадлежит мне!
Троица переглянулась, и темноволосая девушка, сладко улыбнувшись, произнесла нараспев:
— Да придут говорящие, да внемлют им слышащие. И однажды собранные, не расстанутся, пока не закончат свой путь.
— Уходите, — дрожа, повторил лысый.
— И слова пришедшего станут не звоном, но звуками. А руки раз убившего, станут не белым, но алыми. Она словно читала главы из книги Добра, но воришка чувствовал, что в ней нет этих строк.
— Да не покинут свой путь идущие, да не разделит их веру потерявшая. Да услышит она меня, как я услышала ее. Ибо! восторженно воскликнула голая девица. Хотя не было даже намека на ветер, ее черные волосы кладбищенскими птицами взметнулись к небу.
И вместе с ними в движение пришли те, кто стоял у могил. Двигаясь рывками, словно сломанные куклы, они приближались к лысому. Воришке хотелось бежать, но под взглядом троицы он не мог шевельнуться. Мертвяки были так близко, что он разглядел шевелящегося червя в изорванной щеке одного из них. Пожелтевшую кость черепа у другого. Запомнил капли крови на рваных краях раны третьего и ощутил вонь разложения, исходящую от него. В штанах стало мокро и горячо. Пред глазами закружились лица всех тех, кого убил он сам ради наживы. Старики и дети, мужчины и женщины. И прежде чем десяток скрюченных пальцев начал рвать на кровавые ошметки его трясущееся тело, он утонул во мраке глаз белобрысой пигалицы.
Пронзительный осенний дождь смывал следы страшной казни. Небесная вода перемешивалась с кровью, но земля, переполненная влагой, не впитывала ее.
Троица молча стояла, вглядываясь в ту сторону, откуда прибыл гонец, а вокруг, среди не тронутых скверной погребений, лежали десятки трупов тех, кто так и не дошел до спасительных стен.
Автор: Эль Гладкая
Группа автора:

Источник