В осаде

Модест Петрович обожал деревню её неповторимый колорит, волшебные ароматы и добрых крестьян, неспешно коротающих свой век среди дубовых рощ, бескрайних полей и пашен. Но более всего Модеста привлекали крестьянские девушки такие пылкие, крепкие и простые в общении. Он устал от городских жеманниц. Душа требовала чего-то настоящего, жизнерадостного и доступного.
У его приятеля Валентина Игоревича в деревне жили родители, и он частенько навещал их в выходные. Валентин работал шофёром небольшого грузовика, на котором и совершал набеги в родные края, бесконечно радуя в амбарах местных девиц.
Он-то и предложил Модесту Петровичу присоединиться к своим «амбарным» подвигам в один из погожих выходных дней. Модест, не раздумывая, согласился, и друзья отправились в путь, погрузив в фургон пару ящиков «столичной» и упаковку баночного лимонада.
В то лето жизнь на селе кипела и бурлила. К своим бабушкам и дедушкам на каникулы слетелось множество небесных созданий женского пола, стосковавшихся по настоящей любви. Они успешно конкурировали с местными барышнями и проявляли нешуточную активность в борьбе за сердца приезжих кавалеров. Валентин знал в лицо многих. Своему другу он подобрал удивительную девушку по имени Аглая колоритную, неутомимую и горячую из местных.
Холостой аристократ Модест Петрович сразу же покорил её сердце и был приглашён в прохладный, просторный амбар для близкого знакомства с прекрасным. Туда же подтянулся и Валентин с умопомрачительной работницей местного сельпо.
Пили водку, говорили о высоком до наступления ночи. Электрификация не коснулась деревенских амбаров и потому, с наступлением темноты, таинственность, романтика и тяга к сближению начинали волновать сердца влюблённых парочек.
Аглая бережно уложила Модеста Петровича на импровизированную кровать, сбитую из сосновых досок и застеленную только матрасом. Модеста не смутил тот факт, что сатинового белья поверх матраса ему не постелили.
Аглая так азартно ласкала его спортивное тело, так старалась угодить городскому повесе, что он забыл обо всём на свете; ум его отлетел куда-то к истокам мироздания, душа блуждала по Вселенной и созерцала далёкие звезды и всё благодаря умелым действиям провинциальной искусницы.
Модест Петрович, безупречно владеющий тайнами Камасутры и Тантры, обожал многочасовые занятия любовью с небольшими перерывами на кофе-брейк. Его тонкие аристократические пальцы, никогда не знавшие физического труда, с невероятной лёгкостью и нежностью скользили по телу загорелой селянки. Уста расточали упоительные поцелуи, а в нужные моменты шептали на ушко Аглаи такие изысканные непристойности, что она млела от восторга, сладко воркуя в ответ:
— О, Модест, вы просто бог любви! Если у меня когда-нибудь родится сын, я назову его вашим именем.
С соседнего спального места, оккупированного Валентином и его спутницей, доносились проникновенные стоны, и Модест понимал: там тоже господствовало блаженство.
Идиллию нарушил громкий стук в запертую дверь амбара. Чей-то пьяный бас потребовал открыть дверь. Угоревший от страсти Модест Петрович спустился с небес на землю. Вселенная в его глазах утратила своё изначальное величие. Далёкие звёзды погасли. Тонкие пальцы потеряли лёгкость.
Пьяный мужлан по ту сторону амбара настойчиво просил впустить его в обитель счастья и поделиться жрицами любви. Модест и Валентин делиться не хотели и смело посылали негодяя по матери, уверяя его, что в амбаре никого нет, кроме дюжины вооружённых до зубов мужчин. Местный хам не верил и требовал Аглаю, которая должна, по его расчётам, скрываться именно за этой дубовой дверью.
— Это мой поклонник Евлампий, — тихо прошептала она, — он сейчас пойдёт за ружьём.
— Мы встретим его достойно, — неуверенно сказал безоружный Модест и пожалел, что не прихватил с собой хотя бы электрошокер. Умирать в неполные тридцать лет не хотелось.
На помощь Евлампию прибыли его односельчане и стали дубасить в дверь с ещё большим азартом. Аура блаженства окончательно растворилась в стенах амбара. Безотчётный страх занял её место.
— Влипли, — констатировала визави Валентина Игоревича, — сейчас амбар жечь будут. Они в прошлом месяце уже два спалили. Мы боимся за свою честь.
— Дамы, вам нечего бояться. Защита вашей чести наш священный долг. Может они просто водки хотят выдвинул гипотезу Валентин.
— Боюсь не только водки, хотя и её тоже. Я вас уверяю, они ещё и нас хотят, горячо заявила Аглая.
— Подлецы! резюмировал Модест Петрович, и спросил у девушек: Вы что же одни на селе Другие не в их вкусе
— Не серчайте, Модест Петрович, просто нам не повезло сегодня. Всех прочих красавиц разобрали ещё до заката.
Евлампий тем временем смотался за ружьишком и сделал контрольный выстрел в мощную дверь амбара:
— Вылазьте, падлы!
— Как вы смеете, — храбро закричал Модест Петрович, — здесь дамы. Мы будем завтра же жаловаться в сельсовет и напишем заявление участковому.
-Да он и есть участковый, — шепнула Аглая, потупив взор.
— Ага. Доживёшь ты до завтра, — зловеще ответили селяне и здоровенным бревном начали таранить дверь.
— Держаться! — воскликнул Модест, и они с Валентином Игоревичем налегли на дверь со своей стороны, мешая противнику снести её.
Селяне напирали крепко, но два аристократа, хоть и с трудом, но сдерживали их натиск.
— Аглая, — гневно зашипел Модест Петрович, — если у вас когда-нибудь родится сын от одного из этих упырей, умоляю не называть его моим именем!
— Обещаю, Модестик, — испуганно отвечала девушка.
— А ну-ка брысь, окаянные, — раздался во мраке июльской ночи женский голос, — Пошли отседова, я сейчас Мухтара с цепи спущу.
— Слава богу!- воскликнули в один голос жрицы любви, — баба Маня проснулась.
— Мы чё, баба Маня, мы ни чё, — послышалось снаружи, — мы просто водки занять хотели.
— А ну пошли, отседова, антихристы, чтобы духу вашего здесь не было. Пошто деревню срамите Дайте хлопцам девок культурой потешить.
Местные, как выяснилось, боялись бабу Маню как огня. А ещё пуще боялись её здоровенного «кавказца» Мухтара. Все как один бросились врассыпную. Узники амбара вздохнули с облегчением.
— Спасибо, баба Маня, — прокричал Валентин, — должны будем, с нас причитается.
— Не за что, сынки, наслаждайтесь. Ежели что, кричите громче. Всегда рада конструктивно помочь!
— Боже, — подумал Модест Петрович, — как же хорошо, что в русских селениях остались ещё такие бесстрашные бабки. Памятник бы ей поставить при жизни из листового мрамора.
Баба Маня ушла спать в свою хату, а спасённая от бесчестия Аглая продолжила с усердием доставлять радости Модесту Петровичу. Вселенная снова зажглась в его глазах, и он ответил девушке всепоглощающей взаимностью.
— Всё-таки деревня это рай на земле, — решил про себя Модест, засыпая под нежными прикосновениями очаровательной селянки.
Вадим

Источник