МИТЯ

 

МИТЯ С Митей мы познакомились случайно. Осенью, когда я училась на первом курсе университета. Однажды вечером мы с подругой гуляли по бульвару. Желтые листья хрустели под ногами и превращались

С Митей мы познакомились случайно. Осенью, когда я училась на первом курсе университета. Однажды вечером мы с подругой гуляли по бульвару. Желтые листья хрустели под ногами и превращались на глазах в мелкую крошку… Было тепло и cухо. Поэты на нашем месте обязательно написали бы пару красивых строк, а мы, за неимением таланта, просто болтали о ерунде, загребая ботинками золото.
Не успели мы присесть на лавочку, как перед нами возникли два парня. Пара вежливых фраз, пара удачных шуток, и вот уже нас пригласили «выпить кофе в кафе напротив».
От нечего делать мы согласились и почти сразу пожалели об этом.
Кафе на деле оказалось бетонным пятачком в углу бульвара.
Пластиковые стулья.
Нехитрая утварь.
«Отвертка» и «Кровавая Мэри» в ассортименте дамских напитков.
В прокуренном воздухе уже не ощущался аромат осени, а от кафе в целом не веяло романтикой, зато тянуло Кэмэлом и испорченным вечером.
За крайним столиком, возле невысокого кирпичного забора сидела шумная мужская компания. Легкая смесь криминала с гопотой.
Мы с подругой многозначительно переглянулись.
Взгляд каждой означал — «посидим для вежливости пятнадцать минут и свинтим под первым же предлогом».
Кавалеры начали представлять друзей по очереди.
— Андрюха, Витька, Женек А это
— Митя. сказал парень, который сидел в самом углу, привстал и улыбнулся.
Такое странное имя. Не Дима, не Димон и не Митяй.
Что-то классическое и почти старосветское звучало в этом «Митя».
Так называли детей дворян до революции, людей, которые ходили в рубашках с кружевами и в сюртуках из бархата. Но они музицировали и скакали на лошади, а не сидели в третьесортном кафе в сомнительной компании.
Впрочем, Митя и внешне был похож на дворянина.
Голубые глаза, русые, слегка вьющиеся волосы, длинная челка, которая то и дело падала на лоб, гладкий и высокий лоб Аполлона — как все это сильно диссонировало с квадратными челюстями и «площадками» его друзей.
«Наверное, он мог бы играть принца в детской сказке», — промелькнула у меня мысль.
Мог бы, если не был так пьян.
Его глаза были стеклянными, как марблс, и смотрели внутрь себя.
Я увидела это, когда села напротив.
Парням было явно под тридцать, а нам всего восемнадцать. В таком возрасте подобная разница кажется пропастью, но минут через десять мы с Митей уже оживлено разговаривали. Впрочем, кажется, говорил больше он.
Не помню, как мы вышли на тему литературы, но точно знаю, что ни до, ни после я не встречала парня, который бы так хорошо в ней разбирался.
Обычный книжный анамнез молодых людей, которых я знала, включал в себя три книги: «первую, синюю и букварь». Митя был явно из другой, неведомой мне ранее категории…
Я училась на романо-германском факультете, но весь вечер испытывала липкий стыд — на фоне Мити я казалась себе беспросветной Незнайкой.
Пока рядом несостоявшиеся ухажеры рассказывали истории, в которых фигурировали «тачки», «стрелки» и «хаты», и стучали по пластиковому столу кулаками, так, что подскакивала «Кровавая Мэри», Митя объяснял мне Шопенгауэра и Кафку.
Под хохот на фоне мы незаметно перешли к Хемингуэю.
Митя обожал Хемингуэя.
Он говорил о нем так, будто тот жил рядом с ним, в квартире напротив, утром они сталкивались на лестничной клетке и хлопали друг друга по плечу, а вечером вместе курили возле лифта, сидя на холодных ступеньках.
Я еще не слышала, чтобы так говорили о писателях. Только о близких друзьях просто, тепло и с большой любовью.
Речь его была абсолютно четкой, логичной и спокойной.
Мысли не путались и не разбегались.
Лишь глаза его, по-прежнему, оставались холодными, даже, когда губы улыбались.
Он не пытался понравиться или произвести впечатление.
Никакого флирта и привычных уловок.
Никакого высокомерия или снобизма.
Только одна фраза в конце: «Ты должна это прочитать».
Стемнело. Зыбкий, внезапно поднявшийся ветер стал щипать нас за плечи. Я впервые посмотрела на часы. Условленные пятнадцать минут прошли уже десять раз. Кафе опустело. Половина гоп-компании исчезла, да и наши кавалеры тоже отошли.
И тут Митя вдруг вынырнул из своей нирваны и абсолютно конкретно, а не метафорически сказал:
— Идите-ка лучше домой, девочки.
Он сказал это тихо, но мы сразу поняли, что к чему.
Я схватила за руку давно скучавшую подругу. Мы выскользнули из кафе, повернули резко за угол и смешались с толпой гуляющих.
В голове был туман, а в душе ощущение жуткой незавершенности.
Будто на большом ходу тебя выбросили из поезда, несущегося к звездам.
Придя домой я долго сидела в темной кухне, затем зашла в зал, полезла на книжные полки и достала «Фиеста. И восходит солнце».
Положила книгу на тумбочку. Долго смотрела на коричневый изогнутый корешок.
Потом забралась на кровать с ногами, открыла книгу и начала читать. Я не спала всю ночь. Читала, читала и не могла остановиться
Митя заразил меня Хемингуэем. Его любовь передалась мне, видимо, воздушно-капельным путем. Всего через одну встречу. Всего одну.
Я еще долго жила в том городе, гуляла по тому самому бульвару, где часто встречала одних и тех же знакомых, и незнакомых людей… Первое время я всматривалась в лица, и втайне мечтала, «а, вдруг»… А вдруг
И тогда я расскажу, что уже прочла все книги, которые он советовал, и мы их обсудим.
Но нет.
Никакого «вдруг» не случалось.
И однажды до меня дошло.
Этого никогда не будет.
Подобные встречи не повторяются. Такие разные миры не пересекаются. Они могут соприкоснутся только однажды, чтобы оставить след
Для Мити нет места ни в настоящем ни в будущем.
Он навсегда остался там, в далеком осеннем вечере, где до сих пор бродит, как по дому, по своей неизведанной Вселенной.
Холодный, красивый, умный и немного несчастный человек, которому так идет его имя…
Автор:

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *