Злато Кащеево

Так, посмотрим, что тут про нас этот болезный сказописец насказописал. И ведь наглости хватило требовать пропуск в Лукоморье! Он, видите ли, светило русской литературы! Ну-ка, что там нам светит
«У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом;»
Ну ведь просил же другого провожатого ему найти!
‘Идёт направо — песнь заводит,
Налево — сказку говорит.»
Ага, а после ложки валерьянки в пляс пускается и матерные частушки орёт. Вторую ночь из-за его загулов спать не могу: его же из стороны в сторону мотает, он то песню не допоет, то сказку на полуслове прервет. А мне ж любопытно, чем там дело-то закончится…
«Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит;»
На диете ей пора посидеть, а то на ветвях богатыри уже настил специальный для ее… кхм… хвоста сколотили. А леший вообще страх потерял: выходит к грибникам и каждого спрашивает: «Бить или не бить — вот в чем вопрос» У Яги уже гостевая избушка на курьих ножках в лазарет превратилась.
«Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;»
Да виданных, говорю же: кот барагозит!
«Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей;»
Ха, не сумел-таки кучерявый убедить избушку встать к лесу задом! Я б на её месте тоже не стал бы. Ходют тут всякие, на них не навертишься. Чердак закружится.
«Там лес и дол видений полны;
Там о заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных,
И с ними дядька их морской;»
Вот ведь ироды! Просил же не тратить живицу понапрасну! А они мало того, что из воды вышли, так ещё и марафет навели, аки девки на выданье!
Живица — наша волшебная сила — раньше повсюду была. Куда не пойдёшь, кристалик живицы найдёшь. В пальцах перетрешь, желание загадаешь — и все, готово. На ней, почитай, все в Лукоморье и держалось. У каждого свои запасы живицы были. Яга в избушке хранила, Леший — по дуплам прятал, а я по старинке — в подвалах терема своего. Но пару сотен лет назад все начало меняться: живица перестала попадаться сперва в Дремучем лесу, потом у Молочной реки, потом исчезла и из Горынычевых пещер. Общим сказочным советом было решено живицу экономить. Мы-то с Ягой, как самые запасливые, могли бы и не переживать, но уж больно быстро начала пропадать живица. В конце концов мы совсем перестали находить волшебные кристаллики. А те, что были в Лукоморских запасах, стали самым дорогим товаром. Домовые исхитрялись разделять крупные кристаллы на кристаллики поменьше и продавали тем, кто без магии не мог сделать вообще ничего. Продавали сперва за скарб, дичь, интересные вещицы, а потом, когда стало ясно, что пополнять запасы не из чего, стали обменивать живицу на обещание служить, на годы жизни, на здоровье — словом, на все, что готов был предложить отчаявшийся покупатель.
В дверь тихонько поскреблись.
-Нафаня, ты
-Я, батюшка… — Нафаня — сморщенный старичок, больше похожий на гриб-боровик, протиснулся в комнату. Он служил мне уже сорок три года в обмен на три живицы в год. Причём получал он их единовременно, в день летнего солнцестояния, и тратил неизменно на трёх своих дочерей. Дочери Нафани были прижиты им от трёх разных жён, каждая из которых на смертном одре просила назвать новорожденную дочь непременно Василисой. Так и жили три Василисы в одном доме. Одна была Прекрасная, другая — Премудрая, третья — младшая — Искусная. Такими их сделал с помощью живицы любящий отец. Сейчас он стоял передо мной, сжимая в руке клочок бумаги.
— Что стряслось, Нафаня — поинтересовался я, заметив, что у старика дрожат руки.
— Василисушки мои… Дуры-то деревенские… Я ж думал, хоть у старшей ума хватит, а она даром что Премудрая… Начиталася…- крупные слёзы покатились по стариковым щекам.
Впервые довелось мне видеть Нафаню в таком расстройстве. Когда пришёл он ко мне в услужение продаваться, суров был, решимости полон. Понимал старик, что трёх девок один не выдюжит, счастье их ни на какую пушнину из Дремучего леса не выменяет. С тех пор что бы ни случалось, лишь крепче поджимал Нафаня губы. А тут вдруг слёзы.
-Нафаня, ты сюда иди, да по порядку рассказывай.
Старичок засеменил к моему столу и положил дрожащей рукой листок, явно вырванный из какой-то книги. Это оказался тот самый текст, который я только что взялся читать. Только в листе Нафани две строки были подчёркнуты:
«В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;»
Ниже мелким убористым почерком было выведено: «Тятя, жить более так не желаем. Александр Сергеич сказывал, что за Молочной рекой и Синим морем царей и князей тьма тьмущая. Либо вернёмся с женихами, либо сгинем. Не поминайте лихом! Русалке поклон передавайте, пусть поменьше икры ест! За сим остаёмся любящие дочери Ваши, Василисы П,П,И»
-Ай да Александр Сергеевич, ай да сукин сын! — пробормотал я, дочитав приписку до конца.- Взбаламутил девкам ум, ослепил росказнями, а сам и был таков! А эти дурищи хороши! Хорошо хоть живицы у них нет…
-Есть, батюшка, есть у них живица… Я им в приданое откладывал последние пять лет… По пять кристаллов есть у каждой, все с собой забрали! — старик зашелся рыданиями пуще прежнего.
Это было плохо. Пятнадцать кристаллов волшебной силы (а Нафане я платил большими кристаллами, нераспиленными, — все жалел старика) в руках трёх девушек юного возраста…
-А кстати, сколько им лет-то
— Да старшей почитай тридцать уж, батенька! Ваське-средней двадцать семь, а младшой двадцать пять. Засиделись девки-то мои, на будущий год хотел из Вашего жалования каждой из них жениха попросить, а вишь ты — не успел… — Нафаня зарыдал пуще прежнего. Нужно было что-то срочно предпринять.
-Нафаня, беги к Яге, она нам сейчас первый помощник. Да не реви ты, вернем твоих дочек! — Нафаня шмыгнул носом и, быстро-быстро перебирая коротенькими ножками, припустил вон из комнаты. Я же тем временем достал кристаллик живицы. Вернуть беглянок — дело пяти минут, достаточно только загадать да растереть между пальцами янтарный кусочек волшебства. Но вот тоску девичью так не разотрешь. И замужеством тут дело не поправишь. В задумчивости я уставился на листок:
«Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой»
Словно в подтверждение этих слов двери распахнулись, и ступа с Ягой действительно сама собой вплыла в комнату. Нафани не было видно. Наверно, старик пытался отдышаться после быстрого бега.
— Чего делать-то будем, Кащей
— Да есть у меня мыслишка. Помнишь, какие мы с тобой сказки по молодости сочиняли
Яга усмехнулась.
— Как не помнить, похабник ты старый.
Александр Сергеевич отослал всех домашних от себя и заперся в кабинете. Третьи сутки без устали водил он пером по бумаге, записывая сюжеты для трёх новых сказок, в которых у каждой героини была своя волшебная сила: Царевна Лебедь, Золотая рыбка, Шамаханская царица. Эти три образа появились из ниоткуда, перебивая друг друга, словно в оба уха кто-то нашептывал ему сюжеты один интересней другого. Как он и думал, поездка в Лукоморье дала новый виток его вдохновению, его творчеству. Спустя трое суток непрерывной работы он заснул прямо за рабочим столом. А когда проснулся, увидел рядом с листками черновиков маленький замшевый мешочек. В мешочке лежали 15 кристалликов янтарного цвета.
«Наташе моей на бусы» — подумал поэт, силясь вспомнить, откуда появился у него этот мешочек. Ещё раз заглянув внутрь, увидел то, что не заметил сразу: сложенную в несколько раз страницу из недавно выпущенной поэмы «Руслан и Людмила». Одна фраза была жирно обведена:
«Там царь Кащей над златом чахнет»
«Наглая ложь!!!» — было приписано рядом.
***
«И там я был, и мёд я пил;
У моря видел дуб зелёный;
Под ним сидел, и кот учёный
Свои мне сказки говорил.»
-Яга, отбери у этого дурня валерьянку, а то у него по усам течёт и мне на парадные штаны попадает.
-Кащей, а что ты у Василис потребовал взамен на жизнь в сказке Ведь живицы они этому болезному оставили.
-Да имена их и потребовал. Чтоб хоть в сказках по-разному их звали.
Дворникова

Источник