Так на сколько, говоришь На одиннадцать месяцев

 

Так на сколько, говоришь На одиннадцать месяцев Папа молча кивнул, сжимая в кулаке повестку. Мать смотрела в окно на побелевшую от весны раскидистую вишню. Обычно стройный стан сжался в робкий

Папа молча кивнул, сжимая в кулаке повестку. Мать смотрела в окно на побелевшую от весны раскидистую вишню. Обычно стройный стан сжался в робкий комочек, а плечи мелко дрожали.
Судьба нашей семьи была отчеканена на белом клочке бумаги с печатью Купянского военкомата.
Отец смял повестку и выбросил в мусорное ведро. Его руки изучали ящик кухонного стола, затем достали оттуда что-то.
Воздушный шарик удивление помогло перебороть дрожь в моём голосе. Отец старательно надувал пыльный красный шарик, поэтому не ответил ничего.
Потом подбросил его и ладонью подал в мою сторону. Я смог отбить обратно к папе, чтобы тот, сделав мощный хлопок, отправил безделушку ко мне.
Мы вышли из-за стола и продолжили играть с шариком. Из неуверенных улыбок появился смех. Он наполнял комнату каждый раз, когда кто-то из нас бездарно промахивался. Отчаянная, бессмысленная игра поглощала, заставляя отвлечься от горя, забыть о мобилизации, не думать о том, что оттуда возвращаются в лучшем случае калеками, а чаще всего просто не возвращаются. Мы просто играли, стараясь сейчас восполнить то, что не успели раньше. Всегда думали, что время будет на нашей стороне.
Время неумолимо. Красная дата обагрила календарь отец ушёл. Я провёл его несколько метров вдоль дороги, дальше он направился сам.
Давай, пап, держись и береги себя! Вернёшься крепким и здоровым. Тебе всегда везло повезёт и в этот раз! Не убьют же тебя там!
Он не обернулся. Я бы тоже не смотрел на того, кто сказал такую глупую чепуху. Не убьют На войне Но…
…Но не могут же убить, правда это было сказано себе шёпотом, переходящим в боязненный тихий плач.
Тяжёлая поступь в противоложную от родного дома сторону шаг за шагом разрывала тепло долгих объятий. Горизонт уже накрыл отца, а я ещё долго-долго смотрел вслед, чувствуя удушье, будто сам этот поганый мир набросил мне на шею гарроту и давит, давит, давит…
С трудом выдохнул. Ощутил себя лежащим на чём-то мягком. Темнота залила глаза, лишь красноватый огонёк любопытным циклопом подмигивал со стороны стола.
Ноутбук разрядился. А эта жуткая беда мне просто приснилась.
В самом деле, какая война, какая мобилизация, какой красный шарик Насмотришься боевиков перед сном, потом получаешь от своего воображения по полной программе. Вон, батя спит в соседней комнате, изредка похрапывая о своём присутствии. Мама уже не ругается на храп, значит, тоже уснула.
Я улыбнулся и позволил себе провалиться в сон ещё раз, без кошмаров и тревог.
А потом новости принесли нам войну.
Началось всё переворотом в столице. Продолжилось попыткой некоторых областей отделиться. Конфликт можно было подавить переговорами, но люди из телевизора делали всё возможное, чтобы в итоге люди стали убивать людей.
Война пришла весной и разожглась так, что октябрьский листопад вслед за знойным летом лишь прибавил ей огня. На первых порах новости включались постоянно, затем никогда. Столько желчи и ненависти не выдержать никак.
Из нашего далёкого посёлка трудно понять, кому нужно взять вину за произошедшее. Я уверен, что каждому, кто взялся за оружие.
Но каждому ли Этот вопрос я задавал себе снова и снова, когда тот нервный кошмар повторился наяву.
Целый год… я широко раскрыл глаза в попытках осознать, насколько это много.
Несовершеннолетие оберегло меня от четвёртой волны мобилизации, но отцу реальность такого везения не дала. Отказываешься служить год принимаешь тюрьму на пять лет. Отец свой выбор сделал.
С тех пор, как пришла повестка, я не видел маминых глаз она их прятала. Папа держался крепче. Иногда он касался то шкафа, то кресла и долго за них держался. Тогда мать уходила плакать, а мы никогда не утешали, потому что сами такие же.
Дата отъезда отца следовала сразу за моим днём рождения. Звонки поздравлений смешались пополам с утешающими тирадами сердобольных родственников. И сборами на войну. Очень быстро этот день закончился.
Утро. Мы обнялись с отцом на прощание. По ту сторону дороги утреннее солнце и подъезжающая на автостанцию маршрутка до Купянска. Мама не вышла провожать ей не хватало воли. И я её понимал.
Давай, пап, держись там, я разжал объятия, чувствуя, как с ними уходят все остатки тепла. Ты же везучий, а значит, тебе повезёт и ты приедешь здоровый и крепкий!
Сквозь тоску пробилось чувство дежавю. Точно, был ведь такой же сон. В этот раз я не стал говорить ту белиберду про «тебя не убьют».. Кто же знал, что всё обернётся именно так.
Отец ушёл на автобус, затем помахал мне рукой и отправился навстречу… Чему-то.
Я люблю тебя, папа…
И снова худо-бедно продолжилась жизнь. Осень содрала позолоту с листьев, а телефонные разговоры с папой сошли на нет нельзя было нарушать какой-то там особый режим, поэтому отец раз в несколько дней присылал сообщения. Так и общались.
Я по-прежнему ходил в школу, по-прежнему гонял на велосипеде, да только чувствовалось, будто из посёлка вытянули половину жизни. Возможно, так оно и было на малую родину стали возвращаться призывники, но уже в закрытых гробах. А мы по-прежнему держались за эту иллюзию спокойствия, опасаясь, что если отпустить её, то упадешь и расшибёшься насмерть об реальность.
На выходных, в одну из крупных уборок, когда мама пошла на рынок, я нашел связку шариков у себя в комнате. Болезненной занозой вспомнился тот сон из времён, когда отец ещё был с нами, а не где-то в окопах, занятый чем-то, о чём я просто стараюсь не думать.
Я отвязал ярко-красный шарик, надул его и подбросил вверх. Он плавно, грациозно поднялся к потолку и так же торжественно осел вниз, прямо в мои руки. Я подал его перед собой, но ловить с той стороны было некому, поэтому пришлось справляться самому.
Бессмысленная игра настолько увлекла, что не заметил, когда вернулась мать. Она больше не прятала глаза, но это не помогло мне избежать тревоги, когда я увидел взгляд, в котором уже не было просто ничего. Рука протянула какое-то письмо. Достаточно было посмотреть на слово в заголовке.
…И снова в нашей семье молчаливые бумажки кричат куда громче, чем должны мы.
«Папа, ты же везучий, тебе повезёт!» говорил я на прощание.
Нет.
Не повезло.
Автор: Ророка
Группа автора: Проигрыватель

 

Источник

 

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *