Только одна

«Живут студенты весело от сессии до сессии».
Всегда приятно вспоминать студенческие годы. Какие-то они особенно радостные, светлые, насыщенные событиями. Нет, не учёба, не лекции и знания преобладают в воспоминаниях, а отдельные фрагменты студенческого бытия, скрашивающие ученический труд со всеми его издержками.
Интересно и сравнивать: как сейчас и как было тогда. Разница, в моём случае, велика. Никакого тестирования, обычные экзаменационные билеты, зачётки; далеко не сверкающие чистотой, гладкостью стены, полы, лестницы , да и сами аудитории, иногда с весьма шаткой мебелью, старыми досками и постоянным отсутствием мела или мокрой тряпки, отчего доска всегда была непонятного, слегка беловатого, цвета. Но ничего, — обходились.
Конечно, уровень, объём и качество знаний да и требований; количество контрольных, рефератов, зачётов и прочего, — выглядят весьма солидно по сравнению с тем, что сейчас. Изменился и преподавательский состав. Возможно за счёт загруженности, изменений в учебных программах ВУЗов, или по какой-то другой причине, однако нет уже, в массовом количестве, таких педагогов, на лекциях которых, аудитории были переполнены и мухи могли летать в полнейшей тишине, не пугаясь звонкого и особенно насыщенного, благодаря высоте и ширине каменных помещений, голоса лектора.
Сессия предел мечтаний и искренний повод запомнить всё и надолго. Как раз в этот период и происходило самое интересное. На том факультете, где училась я, помимо спец предметов в особой чести была литература. Не только теория, но и вся история литературы с того момента, когда люди начали что-то облекать в литературную форму: сначала устно, чуть позже письменно. Поэтому объём произведений, как западных, так и русских литераторов был громадным. На лекциях нам раскладывали по полочкам все подробности и тонкости произведений, попутно вкратце их пересказывая.
Но студент существо особое: зачем ходить на все лекции, если можно пойти куда-нибудь где интересней, по крайней мере вместо тех дисциплин, которые не так уж и сложны. История литературы, как раз, очень подходила под подобный критерий: «Да я же читал всё» — неоспоримый аргумент для своей совести и индульгенция на прогулы. Русская литература второй половины 19 века, изучалась ещё в школе. Основа была, и страха перед экзаменом никакого. Да ещё и преподаватель не отмечал отсутствующих, — малина: гуляй, — не хочу. Кто же знал, что именно в этом нюансе зарыта не одна собака, а целая псарня. Вот и присутствовали на лекциях, из всего потока, хорошо, если пара десятков обучающихся лиц.
Состояние лёгкости и беспечности дотянулось до конца первого часа экзамена, когда, как фанера над Парижем, вылетел первый из группы. И мгновенно всё изменилось. Я не помню имя этого человека, — в памяти осталась только фамилия, внешний облик и дымовая завеса, происхождение коей было вызвано непрерывным курением восьмидесятипятилетнего доктора наук Дергача. Надо сказать что, несмотря на демократию, царившую на нашем факультете, никто из преподавателей да и ректор с проректором ни на лекциях, а уж тем более на экзамене, — не курили.
Судя по всему, у Дергача имелось особое, эксклюзивное разрешение курить сколько угодно и где угодно, если никто и никогда ему в этом не препятствовал. Всё это оказалось мелочью по сравнению со всем остальным. « Шпоры» не потребовались, он спокойно разрешал выходить, даже без объяснения причин за дверь и пропадать за нею сколько хочешь, оставив билет, лист бумаги, ручку, зачётку на том столе, где ты расположился.
«Экзаменация» только одного горемыки, продолжалась не менее 45 минут. Можно было успеть покурить, списать в курилке ответы на оба вопроса или перекусить в буфете. Вполне реально было съездить пообедать домой и вернуться обратно, чтобы прождать ещё часок, пока тебя пригласят под светлые очи экзаменатора. Однако ничто из этого не могло спасти того, кто читал произведения.
Наверное, из-за возраста или по другим причинам, но у матёрого знатока литературы в голове произошло смещение всех персонажей книг, написанных русскими писателями. И что было ещё ужаснее, — он обожал задавать каверзные вопросы, с этакой проверкой на знание деталей текста. К всеобщему ужасу, очень скоро выяснилось, что сдадут только те, кто ходил к нему на лекции, даже если ничего и не читали, потому что у такого счастливчика, в конспекте была версия Дергача, а не писателя сочинившего роман, рассказ, повесть, либо ещё что-то из жанров литературы. У всех остальных шансы равнялись нулю.
После второй попытки найти защиту в деканате, рухнула слабая уверенность на официальную поддержку. Двери деканата закрылись изнутри, давая понять, что вмешиваться и спорить с уважаемым старожилом филологического факультета никто не намерен. Конспекты белых и пушистых студентов мгновенно приобрели невероятную ценность. На их прочтение выстроилась очередь. Кто знал помогут ли они Но хоть маленький луч надежды пробился сквозь хмурое петербургское небо и скользнул в стены старого здания.
В моём билете первым вопросом «Леди Макбет Мцинского уезда», — подарок, казалось бы. Не тут-то было. Послушав мои разглагольствования о концепции сюжета Дергач игриво, весело сверкая очками подался вперёд, обворожительно улыбаясь, чётко выговорил: « Скажите, барышня, а в какой момент; при каких обстоятельствах; в чьём присутствии в этом романе впервые появляется собачка» Последнее слово прозвучало особенно ехидно. У Лескова никаких собак не было, а та, о которой он спрашивал, действительно была, — только у Чехова. Данное обстоятельство, как я уже знала, спасти не могло.
Пока я несла несусветную чушь, пытаясь сделать на ходу компеляцию из двух литературных шедевров, доктор наук молча докурил очередную сигарету, и прикурив новую добил меня следующим вопросом: «Да-с, барышня, печально, печально. Если только вы не реабилитируетесь, напомнив мне причину разлуки героя со своей возлюбленной или хотя бы перескажете, в общих чертах его последний разговор с цыганкой» .
Разумеется, речь шла об «Очарованном страннике», с точки зрения здравомыслящего читателя-студента, но не педагога, ибо он отлично помнил мой билет: жуткую историю любви, так мастерски рассказанную Лесковым.
Задумчиво вертя в руках, презрительно отданную с пустым квадратиком, предназначенным для оценки, зачётку, я расположилась в курилке дожидаться моей сокурсницы. Настроение отвратительное, время ближе к вечеру, в мыслях полная паника: «И как я теперь это сдам» Ольга задерживалась слишком. Не выдержав, я открыла дверь, заглянуть в аудиторию.
Цвет лица моей подруги и Дергача был одинаковым: красным. Я ни до этого, ни после, никогда не слышала в олином голосе столько ненависти и раздражения: «через час, или полтора! Но я Вам привезу!» , договаривая на ходу она вылетела в коридор. «Идиот!» — складывая в мою сумку конспекты, листы, ручки и одеваясь второпях, Оля не могла прекратить называть его всеми представителями фауны. «Я на такси! Жди здесь. Я этому борову всё привезу»
Вернулась она быстро. Не снимая куртки решительно рванула дверь, и пройдя в аудиторию, с грохотом положила на стол два фолианта: учебник и какую-то, явно древнюю очень пожелтевшую книгу. «Вот, — читайте», — в голосе моей приятельницы звучала императорская интонация. Я знала её вопросы: почвенники и славянофилы, а потом кто-то из критиков. Уже интуитивно опасаясь чего-то, вернулась в курилку. Сияющая, довольная Оля, появилась там почти через час. И в её зачётке, размашистым почерком , жирно выделялось , -« отлично» и личная, теперь уже уникальная, подпись самого Дергача. Это было событием. Ведь похвастаться подобным в тот день могли немногие.
Теперь я уже подзабыла, как и сколько мы все пересдавали этот экзамен. Конечно, всё обошлось: никто не был отчислен, сессия закончилась и мы ушли на каникулы. Однако, со всего потока, а это пятьдесят человек, только одна студентка не захотела сдаваться, только одна, как нас называл Дергач, барышня пошла на конфликт с утратившим память доктором наук. Привезла из дома печатные издания, подтверждающие её правоту и выдержала ещё пол часа отчаянной перепалки, пролистывания страниц, прочтение вслух целых абзацев, гневных реплик и явное недовольство и нежелание признать очевидное.
Только одна.
Борисова

Источник